Стивен Кинг - Стрелок (пер. Р. Ружже)
– Значит, ты управлял мной.
– В некоторых отношениях – да. Но довольно, стрелок. Подходит время посвятить тебя в тайну. Позже, поутру, я рунами наложу заклятье. К тебе придут сны. А затем должно начаться твое настоящее странствие.
– Уолтер, – повторил ошеломленный стрелок.
– Сядь, – предложил человек в черном. – Я поведаю тебе свою историю. Твоя, я думаю, окажется куда длиннее.
– Я не говорю о себе, – пробормотал стрелок.
– И все же нынче ночью ты должен. Так, чтобы мы могли понять.
– Понять что? Мою цель? Ты знаешь ее. Найти Башню – вот моя цель. Я поклялся.
– Дело не в твоей цели, стрелок. Дело в твоей голове. Туго соображающей, тупой, упорной голове. Такой еще не бывало за всю историю планеты. Возможно, за всю историю творения.
– Сейчас время говорить. Время рассказов.
– Тогда говори.
Человек в черном потряс объемистым рукавом своего просторного одеяния. Оттуда выпал обернутый фольгой пакет – во множестве блестящих складок отразились угасающие угли.
– Табак, стрелок. Покуришь?
Роланд сумел устоять перед кроликом, но перед куревом устоять не смог. Он нетерпеливыми пальцами раскрыл фольгу. Внутри оказалось тонкое крошево табака и зеленые, на удивление влажные листья для завертки. Такого табака стрелок не видел десять лет.
Свернув две папиросы, он прикусил кончик каждой, чтобы ощутить аромат, и одну предложил человеку в черном. Тот взял. Оба достали из костра по горящему прутику.
Стрелок прикурил, глубоко втянул в легкие ароматный дым, прикрыв глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях, и медленно, с удовольствием выдохнул.
– Хорош табачок? – поинтересовался человек в черном.
– Да. Очень.
– Наслаждайся. Быть может, тебе долгонько не придется курить.
Стрелок воспринял известие бесстрастно.
– Отлично, – сказал человек в черном. – Тогда, чтобы начать: ты должен понимать, что Башня была всегда, и всегда были мальчишки, которые знали о ней и вожделели ее сильнее власти, богатства или женщин…
Тут состоялся разговор – разговор длиной в ночь, и одному Богу известно, сколько времени было потрачено сверх того, – однако после стрелок сумел припомнить из него очень немногое… и очень немногое показалось важным его странно практическому уму. Человек в черном объяснил: Роланд должен пойти к морю, раскинувшемуся не более чем двадцатью милями нетрудного пути западнее, и там будет наделен силой извлечения.
– Это не вполне верно, – прибавил человек в черном, кидая папиросу в костер. – Никто не хочет наделять тебя той или иной силой, стрелок; она попросту присуща тебе, и я принужден пояснить это частично из-за принесенного в жертву мальчика, а частично оттого, что таков закон, естественный порядок вещей. Воде надлежит течь вниз с холма, тебе надлежит получить разъяснение. По моему разумению, ты извлечешь и перенесешь сюда троих… однако, честно говоря, мне все равно и на самом деле я ничего не хочу знать.
– Троих, – пробормотал стрелок, думая об Оракуле.
– Тогда-то и начнется забава. Но к тому времени меня уже давно не будет. Прощай, стрелок. Теперь моя роль сыграна. Цепочка все еще в твоих руках. Остерегайся, чтобы она не обвилась вокруг твоей шеи.
Понуждаемый чем-то извне, Роланд сказал:
– Ты ведь должен сказать еще кое-что, правда?
– Да, – ответил человек в черном, улыбнулся стрелку глазами и простер к нему руку. – Да будет свет.
И стал свет.
Пробудившись подле прогоревшего костра, Роланд обнаружил, что постарел на десять лет. Черные волосы на висках поредели, в них пробралась седина, сизая, точно паутина поздней осенью. Морщины на лице стали глубже, кожа загрубела.
Остатки принесенного им хвороста превратились в железное дерево, а человек в черном был смеющимся скелетом в гниющем черном балахоне: на погосте прибавилось костей, новый череп украсил место страданий.
Стрелок встал и огляделся. Он посмотрел на свет и увидел, что это хорошо.
Внезапным быстрым движением Роланд потянулся к останкам своего ночного собеседника… того, с кем говорил ночью, непонятным образом растянувшейся на годы. Выломав у Уолтера нижнюю челюсть, он небрежно втиснул ее в левый боковой карман штанов – вполне подохдящая замена затерявшемуся под горами амулету.
Башня. Она ждала где-то впереди – нексус Времени, нексус Меры.
Роланд снова двинулся на запад, спиной к восходу, держа курс на океан. Он понимал: миновал большой отрезок жизни. «Я любил тебя, Джейк», – сказал он вслух.
Затекшее тело отошло, и стрелок зашагал быстрее. К вечеру он добрался до того места, где оканчивалась суша, и уселся на пустынном взморье, справа и слева терявшемся в бесконечности. Волны безостановочно бились в берег, вновь и вновь тяжело, с грохотом обрушиваясь на него. Закатное солнце нарисовало на воде широкую, сверкающую золотисто-рыжую полосу.
Стрелок сидел, подставив лицо меркнущему свету, и грезил о своем, глядя, как появляются звезды. Намерения его не поколебались и сердце не дрогнуло. Ветер трепал поредевшую и поседевшую шевелюру, к бедрам тяжело льнули смертельно опасные, инкрустированные сандалом отцовские револьверы. Роланд был одинок, но вовсе не считал одиночество чем-то плохим или постыдным. На мир, продолжающий свое движение, спустилась тьма. Стрелок ждал часа извлечения и видел долгие сны о Темной Башне, к которой придет однажды на склоне дня и, трубя в рог, подступит совсем близко, дабы начать некую невообразимую последнюю битву.
