Стивен Кинг - Стрелок (пер. Р. Ружже)
Катберт снова поднимался на ноги. В глазах стояли блестящие слезы, но губы были крепко сжаты в яркую, полную ненависти линию и не дрожали.
– Я скорблю, – проговорил он, задыхаясь от сдерживаемых чувств. – Я позабыл лик своего отца, чьи револьверы питаю надежду когда-нибудь носить.
– То-то, отродье, – сказал Корт. – Подумай, что ты сделал не так, и подкрепи свои размышления голодом. Никакого ужина. Никакого завтрака.
– Смотрите! – выкрикнул Роланд. Он показал наверх.
Сокол, набрав высоту, очутился выше парящей голубки. На миг неподвижно распластав в тихом весеннем воздухе взъерошенные мускулистые крылья, он стал планировать. Потом, сложив крылья, камнем упал вниз. Птицы соединились, и Роланду на секунду представилось, будто он видит в воздухе кровь… но это, вероятно, были лишь его фантазии. Сокол издал короткий, пронзительный торжествующий крик. Трепеща крыльями, вздрагивая, голубка упала на землю, и Роланд побежал к добыче, бросив Корта и присмиревшего Катберта.
Приземлившийся рядом со своей жертвой сокол удовлетворенно рвал ее пухлую белую грудку. Несколько перышек, качаясь, плыли по воздуху к земле.
– Давид! – завопил мальчик и кинул соколу лежавший у него в мешке кусок крольчатины. Поймав мясо на лету, сокол проглотил его, запрокинув голову – по горлу и спинке прошла судорога – и Роланд попытался вновь взять птицу на привязь.
Круто и словно бы рассеянно обернувшись, сокол оставил на руке Роланда глубокую рваную рану. И вернулся к своей трапезе.
Охнув, Роланд опять сделал из привязи петлю, но теперь подставил под нырнувший книзу, чтобы полоснуть, клюв Давида кожаную рукавицу. Он дал соколу еще один кусок мяса и надел на птицу клобучок. Давид послушно взобрался к мальчику на запястье.
Роланд с соколом на руке гордо выпрямился.
– А это еще что? – спросил Корт, указывая на глубоко рассеченную руку Роланда, с которой капала кровь. Затаив дыхание и сжав зубы, чтобы не вскрикнуть даже ненароком, мальчик стал, готовый получить затрещину, однако Корт не ударил его.
– Он клюнул меня, – сказал Роланд.
– Ты его разозлил, – откликнулся Корт. – Сокол не боится тебя, мальчик, и никогда не будет бояться. Сокол – стрелок Господа.
Роланд лишь посмотрел на Корта. Мальчик не был одарен богатым воображением и, если в намерения Корта входило намекнуть на некую мораль, то для Роланда она пропала даром: мальчик был достаточно прагматичен для того, чтобы посчитать это заявление одной из немногих глупостей, слышанных им за свою жизнь от Корта.
Подошедший сзади Катберт показал Корту язык, держась в безопасности, со стороны незрячего глаза учителя. Роланд не улыбнулся, но кивнул.
– Теперь идите, – сказал Корт, забирая сокола. Он ткнул пальцем в Катберта: – А ты помни, что должен подумать, червь. И попоститься. Нынче вечером и завтра утром.
– Да, – проговорил Катберт, высокопарно и по всем правилам. – Благодарю за поучительный день.
– Уроки не проходят для тебя даром, – откликнулся Корт, – однако твой язык имеет скверную привычку высовываться из дурацкого рта, стоит учителю отвернуться. Быть может, настанет день, когда оба вы узнаете каждый свое место. – Он опять отвесил Катберту солидный тумак между глаз, довольно сильно, и Роланд услышал тупой, глухой звук: так стукает молоток, когда поваренок вставляет кран в пивной бочонок. Катберт отлетел назад и упал на лужайку. В первый момент его взгляд затуманился, стал незрячим, потом прояснился, и парнишка с нескрываемой ненавистью уставился на Корта, обжигая учителя глазами, из самой середки которых выглядывала яркая, как кровь голубки, досада.
Кивнув, Катберт раздвинул губы в жестокой издевательской улыбке, какой Роланд никогда не видел.
– Тогда у тебя есть надежда, – сказал Корт. – Как почувствуешь себя в силах, приходи за мной, червь.
– Как ты узнал? – процедил Катберт сквозь зубы.
Корт обернулся к Роланду так быстро, что тот чуть было не отступил на шаг – а тогда на траве, расцвечивая молодую зелень своей кровью, оказались бы оба мальчика.
– Увидел отражение в глазах этого червяка, – сказал он. – Запомни это, Катберт. Последний на сегодня урок.
Катберт с прежней пугающей улыбкой кивнул.
– Я скорблю, – начал он. – Я позабыл лик…
– Кончай пороть чушь, – сказал Корт, теряя интерес. Он повернулся к Роланду. – А теперь марш. Оба. Если я еще немного погляжу на ваши тупые физиономии, червяки, то выблюю все свои кишки.
– Пошли, – сказал Роланд.
Катберт потряс головой, чтобы в ней прояснилось, и поднялся. Корт уже спускался с холма, широко шагая кривыми коренастыми ногами. Он казался могучим и, непонятно почему, доисторическим. На склоне горбушкой маячило выбритое поседевшее местечко у него на темени.
– Я убью этого сукина сына, – проговорил Катберт, продолжая улыбаться. На лбу у него таинственным образом вздувалось крупное гусиное яйцо, лиловое и шишковатое.
– Не ты и не я, – откликнулся Роланд, внезапно просияв ухмылкой. – Можешь поужинать со мной в западной кухне. Повар нам чего-нибудь даст.
– Он скажет Корту.
– Он с Кортом дружбу не водит, – возразил Роланд и пожал плечами. – Но даже если скажет, так что?
Катберт ухмыльнулся в ответ.
– Конечно. Верно. Мне всегда хотелось узнать, как выглядит мир, когда твоя голова стоит задом наперед и вверх тормашками.
Отбрасывая в ясном, белом весеннем свете тени, мальчики двинулись по зеленым лужайкам в обратный путь.
Повара из западного крыла звали Хэкс. В испещренном оставленными снедью пятнами белом облачении он выглядел огромным, а кожа этого человека цветом походила на сырую нефть – из предков Хэкса четверть были чернокожими, четверть – желтыми, четверть происходили с почти забытых ныне (мир сдвинулся с места) Южных островов, и четверть – Бог весть откуда. В огромных домашних туфлях с загнутыми носами он шаркал по трем заполненным горячим, влажным паром комнатам с высокими потолками, точно пущенный малой скоростью трактор. Хэкс относился к тем редким взрослым, кто прекрасно общается с маленькими детьми, беспристрастно оделяя любовью их всех – любовью не сахаринной, но деловитой, которой иногда не обойтись без краткого объятия, как завершению крупной сделки – без рукопожатия. Он любил даже начавших Обучение мальчуганов, хоть эти ребята и отличались от прочих детей (не всегда заметно и в чем-то опасно; не так, как взрослые – скорее, так, как если бы они были обычными детьми, которых легко коснулось своим крылом безумие), и Катберт не был первым из учеников Корта, кого повар кормил тайком. В эту минуту Хэкс стоял перед одним из шести оставшихся от всего скарба электроприборов – огромной, неправильной формы печью. Кухня была его личным владением, он стоял и смотрел, как мальчишки, не жуя, заглатывают выданные им мясные объедки с подливкой. Впереди, сзади, со всех сторон в пенящемся влажном воздухе, гремя кастрюлями, помешивая тушеное мясо, стремительно сновали кухонные мальчики, поварята и прочая мелкая сошка, а в нижнем ярусе гнули спину над картошкой и овощами. В тускло освещенной нише кладовки поломойка с бледным, одутловатым, жалким лицом и подхваченными тряпицей волосами шлепала по полу мокрой шваброй.
В кухню в сопровождении человека из Стражи влетел поваренок.
– Хэкс, тут по твою душу.
– Ладно. – Хэкс кивнул Стражу, и тот кивнул в ответ. – Эй, ребята, – сказал повар, – подите к Мэгги, она вам даст пирога. А потом брысь.
Они кивнули и отправились к Мэгги, которая подала им на обеденных тарелках огромные клинья пирога… но опасливо, словно мальчики были дикими псами и могли укусить.
– Айда на лестницу, съедим там, – предложил Катберт.
– Давай.
Усевшись за громадными колоннами из покрытого испариной камня, где их не было видно из кухни, они жадно, руками, сожрали пирог. Только через несколько секунд мальчики заметили тени, упавшие на закругление дальней стены широкой лестницы. Роланд схватил Катберта за руку.
– Пошли, – сказал он. – Кто-то идет.
Катберт поднял голову. Его лицо в пятнах ягодного сока было удивленным.
Но тени остановились, по-прежнему вне поля зрения. Это был Хэкс с человеком из Стражи. Мальчики остались сидеть, где сидели. Если бы теперь они тронулись с места, их могли бы услышать.
– …добрый человек, – говорил Страж.
– В Фарсоне?
– За две недели, – отозвался Страж. – Может быть, за три. Тебе придется отправиться с нами. На товарной пристани грузят корабль… – Последние слова заглушил особенно громкий лязг горшков и кастрюль и град свистков в адрес уронившего их незадачливого кухонного мальчишки; потом ребята услышали, как Страж закончил: – …отравленное мясо.
– Рискованно.
– Спрашивай не о том, что может сделать для тебя добрый человек… – начал Страж.
– …но о том, что ты можешь сделать для него, – вздохнул Хэкс. – Солдат, не спрашивай.
– Ты знаешь, что это могло бы означать, – спокойно откликнулся Страж.
