Нулевое досье - Гибсон Уильям
– Как нет? Есть, – отозвалась Фиона, сидевшая за его макбуком.
– Где? – спросил Милгрим с белого поролона. Он принялся оглядывать стены, думая, что не заметил еще одну дверь.
– У Бенни. Там мотоциклисты иногда моются. Он такой старый, что еще аппарат для приема монеток есть, только уже не работает. Я бы и сама сполоснулась.
Милгрим разом ощущал липкость под мышками и то действие, которое произвела в нем даже кратчайшая мысль о Фионе под душем.
– Тогда ты первая.
– У Бенни душ с придурью. То работает, то нет. Будем мыться вместе.
– Вместе, – повторил Милгрим и услышал свой голос, каким говорил только на допросах в полиции. Кашлянул.
– Свет включать не будем, – объявила Фиона и глянула на Милгрима с выражением, которое тот решительно не мог понять. – Мне велено не спускать с тебя глаз. Буквально. Он так сказал.
– Кто? – спросил Милгрим уже собственным голосом.
– Гаррет.
Фиона сидела на стильном бигендовском стуле в бронированных штанах с заниженной талией и белой футболке с круглой черной эмблемой, на которой сверху было написано RUDGE, снизу – COVENTRY[56]. Между ними помещалась красная геральдическая ладонь, словно воспрещавшая доступ к двум маленьким, но острым грудям под футболкой.
– Если ты ничего не имеешь против, – сказал Милгрим.
– Я же сама предложила, верно?
71
Безобразная футболка
– Ты где? Роберт сказал, ты ушла с какой-то девушкой.
Холлис вместе с Мередит и Клэмми выходила из джинсового магазинчика.
– В Сохо. Я ушла с Мередит. Уже еду назад.
– Надо было договориться с тобой о кодовых словах, как с твоим шефом.
– Нет. Все хорошо.
– Было бы лучше, если бы ты оставалась здесь.
– Очень надо было съездить.
– Но ты уже возвращаешься?
– Да. До скорого.
Она перевела взгляд с телефона у себя в руке на озаренную свечами витрину. Тени людей. Сейчас Бо впускала еще двоих. Мередит сказала, что видела замглавреда французского «Вог». Клэмми старательно не замечал двух-трех других музыкантов, чуть старше него, которых Холлис смутно знала в лицо. В остальном у нее не создалось впечатления модной тусовки. Это было что-то иное, хотя она не могла определить что. По всему получалось, что в то время, когда Бигенд поручил ей раскрыть секрет «Габриэль Хаундс», настоящего секрета уже не было. Как это понимать? Бигенд отстал от времени? Теряет хватку? Или был слишком занят проектом с участием Чомбо? Может быть, Слейт придерживал информацию?
Подъехала серая машинка. За рулем сидел мальчик, очень похожий на Клэмми. Тот не потрудился его представить. Мальчик вылез, отдал Клэмми ключи и ушел.
– Кто это? – спросила Холлис.
– Помощник, – рассеянно ответил Клэмми, открывая пассажирскую дверцу. В руке у него был коричневый бумажный пакет размером с небольшой чемодан. – Тебе придется это держать.
– Что там у тебя?
– Двое черных, двое хэбэ, две рубашки и куртка, как твоя.
– Для тебя там тоже кое-что есть, – сказала Мередит Холлис.
– Сверху лежит, – нетерпеливо произнес Клэмми. – Залезайте уже.
Холлис низко нагнулась, пролезла боком на заднее сиденье и кое-как забрала у Клэмми пакет. Сильный запах индиго.
Клэмми и Мередит сели, захлопнули дверцы.
– Это первое, что она сделала, – сказала Мередит, обернувшись к Холлис. – Еще до того, как основала «Хаундс».
Холлис нашла поверх толстой стопки джинсов что-то в коричневой оберточной бумаге. Развернула. Темный, гладкий, тяжелый трикотаж.
– Что это?
– Решай сама. Труба без швов. Я видела в качестве столы, в качестве вечернего платья разной длины и нескольких вариантов юбки. Ткань потрясающая. Эта последняя партия – с какой-то древней французской фабрики.
– Поблагодари ее, пожалуйста. И тебе спасибо. Вам обоим.
– У меня все круть, – сказал Клэмми, сворачивая на Оксфорд-стрит. – Главное, не помни́ мое шмотье.
>>>Холлис вызвала лифт. Пришла кабина. В ней стоял низенький, пожилой, очень широкий азиат с зачесанными назад редкими седеющими волосами – стоял точно посредине кабины, расправив плечи, и держал в руках большой шотландский берет с помпоном. Холлис открыла дверь лифта, азиат с резким британским акцентом произнес: «Благодарю», кивнул, прошел мимо нее, круто повернулся и направился в фойе, на ходу надевая клетчатый берет.
Роберт открыл и придержал ему дверь.
Хорек по-прежнему был в витрине.
Добравшись до четвертого номера, Холлис вспомнила, что не взяла ключи. Она негромко постучала.
– Это я.
– Минуточку, – раздался из-за двери голос Гаррета.
Звякнула цепочка. Гаррет открыл дверь. Он опирался на четырехногую трость, а под мышкой у него было что-то, что Холлис приняла за блестящий черный конверт от виниловой пластинки.
– Что это? – спросила она.
– Самая безобразная футболка в мире, – ответил он и поцеловал ее в щеку.
– «Тумбы» огорчились бы, – сказала Холлис, входя и закрывая за собой дверь. – Я думала, самая безобразная – их, та, в которой я сплю.
– Она настолько безобразная, что цифровые камеры сразу стараются ее забыть.
– Так давай посмотрим?
– Пока не стоит. – Гаррет показал конверт: черный, пластиковый, с запаянными краями. – Мы можем загрязнить ее своими ДНК.
– Нет, вот этого, пожалуйста, не надо.
– Довольно одного случайного волоска. С такими материалами надо обходиться крайне осторожно, учитывая уровень современной криминалистики. Нельзя оставлять никаких указаний на себя. Ну да материала этого в природе всего ничего.
– Ее наденет Пеп?
– Да, и, вероятно, загрязнит каталонской ДНК. – Гаррет ухмыльнулся. – Но потом мы положим ее в пакет, запечатаем и сожжем вместе с пакетом. Ну и никаких фоточек, разумеется.
– Если камеры ее не видят, как ее можно сфотографировать?
– Камеры ее видят. Видят, но тут же забывают.
– Почему?
– Потому что программа велит им забыть и ее, и того, кто в ней. Камеры выбрасывают из памяти человека в безобразной футболке. Забывают голову над ней, ноги, руки. Все полностью стирается. То, что несет на себе печать забвения, камера удаляет безвозвратно. Но только если изображение запросят. Если ты запрашиваешь изображение с камеры пятьдесят три от седьмого июня, она извлекает то, что тогда видела. В процессе извлечения печать и человек за ней исчезают. Благодаря тайной программной архитектуре. Джентльменское соглашение.
– И они правда это делают?
– Чтобы ответить на твой вопрос, придется долго разбираться, кто такие «они». Думаю, сейчас буквально невозможно узнать, кто именно это делает. Довольно сказать, что это делается. Пока система в личиночной стадии, но работает вполне успешно. В культуре камер мы продвинулись достаточно далеко, хотя нам далеко до Дубая. Я до сих пор получаю по мейлу фрагменты моего блистательного выступления на автостраде. От одержимых друзей-компьютерщиков. Но смело могу держать пари, что никто из этих друзей не знает про безобразную футболку. На этот уровень секретности мне еще попадать не случалось. И это знание – опасное. Так что при любом исходе событий ты ничего не знаешь про безобразную футболку.
– Теперь мне правда захотелось ее увидеть.
– Увидишь. Мне и самому любопытно. Куда ты ездила?
– В тот магазинчик, куда первый раз приходила с вопросами про «Хаундс». – Она бросила подарок в кресло, сняла куртку, села рядом с Гарретом и положила руку ему на плечо. – Я с ней познакомилась. С модельером.
– Она здесь?
– Скоро уедет.
– Биг-Энд искал то, что было у него под самым носом?
– Думаю, тут был элемент игры, когда что-то прячется на виду, но ей эта игра нравилась. Она выполняла для Бигенда ту же работу, что и я, и для нее это больная тема.
– Нашла родственную душу?
– Я никогда не питала к нему такой острой ненависти. Мне кажется, весь ее путь во многом определился желанием быть как можно дальше от Бигенда.
