Михаил Бочкарёв - Лунный синдром (сборник)
Как Макаренков и подозревал, Циолковский в книге присутствовал. Эта фамилия ещё на крыше вызвала в Игоре смутное припоминание, что где-то он её уже слышал. Он вычитал, что Циолковский родился в 1857 году, что он был учёным и изобретателем в области аэродинамики, ракетодинамики, теории самолёта и дирижабля. Про мух сказано не было ничего. Игорь стал читать дальше, и зрачки его при этом судорожно подрагивали ограничительными буйками на волнах неспокойного моря. Энциклопедия поведала ему, что учёный Циолковский был основоположником теории межпланетных сообщений, что ещё в далекую от космонавтики эпоху уже предвидел возможность полётов в космос, и что был своего рода гением. Но про мух Игорь ничего не нашёл.
Однако один параграф вызвал у Макаренкова неподдельный интерес.
«Ц. — первый идеолог и теоретик освоения человеком космического пространства, конечная цель которого представлялась ему в виде полной перестройки биохимической природы порождённых Землёй мыслящих существ. В связи с этим он выдвигал проекты новой организации человечества, в которых своеобразно переплетаются идеи социальных утопий различных исторических эпох. Ц. — автор ряда научно-фантастических произведений, а также исследований в др. областях знаний: лингвистике, биологии и др.» — гласила мудрая книжка, и тут Игорь понял всё! Он понял, кто сидит сейчас, пленённый стеклом в его комнате. Это, вне сомнений, был сам учёный Циолковский, перевоплотившийся в насекомое благодаря своему гению!
«Ах, так!» — зло подумал Игорь. Он захлопнул энциклопедию, создав этим вихрь пыли, бросил её на диван и решительно направился к пойманному существу. В нем всё кипело от гнева…
* * *Константин Эдуардович Циолковский, напившись крепкого чая, полулежал в своём любимом кресле и смотрел в окно. Был сентябрь, листва деревьев уже окрашивалась пёстрыми цветами, и, срываясь с ветвей, неслась, увлекаемая ветром, будто танцуя последний вальс. Он немного грустил, но сердце его, тем не менее, согревало ожидание первого запуска дирижабля, строящегося в Москве по его чертежам. Он ждал этого всю жизнь, пройдя долгий путь от полного неприятия его идей до настоящего признания.
Константин Эдуардович огладил бороду с проседью, потянулся по-кошачьи и улыбнулся. Сейчас он жил в своём родном доме в Калуге, степенной размеренной жизнью, но это могло показаться лишь внешне, простому обывателю и не подозревающему о том, каким на самом деле был учёный, и какие путешествия совершал при помощи одной только мысли. В душе он был отчаянным мечтателем.
Собственно, с этого всё когда-то и началось. Ещё в детстве маленький Константин, забравшись на сеновал, мог всю ночь напролёт созерцать бездонное небо с миллиардами крошечных, горящих угольками, звёзд. Он не просто лежал бесполезным бревном, он совершал межпланетные перелёты, посещал другие планеты, открывал миры. Порой ему казалось, что все эти мечты — и не мечты вовсе, а самая что ни на есть реальность. Погружаясь в грёзы, он чувствовал дыхание ветра чужих планет, вдыхал ароматы невиданных цветов, грелся в лучах дивных двойных звёзд и застывал во льдах далёких вечномёрзлых планет. Всё это было настолько им прочувствовано, что порой казалось, будто во время мечтаний сознание его покидает грубую оболочку тела, и свободно парит, примеряя на себя любой предмет, как модница в парижском ателье.
Вот и сейчас Константин Эдуардович, заметив, как в щель окна пролезла спасающаяся от осени муха, невольно, и давно уже не будучи ребенком, вдруг вообразил себе, будто он сам — маленькое назойливое насекомое. Его сразу заинтересовало, как муха видит мир, какой он для неё? Циолковский закрыл глаза и полетел. Сначала он смелой пулей вылетел в окно, долетел до яблоневого сада, покружив среди перезрелых ароматных плодов. Потом поднялся выше, и ему стал виден весь город с его старенькими улицами, редкими прохожими и домами. Он поднимался всё выше и выше, стараясь приблизиться к удаляющемуся от Земли Солнцу. Потом он полетел сквозь время. Серпантинами искривлялось пространство, брызгая перед глазами причудливыми фонтанами искр, он слышал удивительную музыку, которая, казалось, лилась из самой структуры мира, так легко нарушаемой им. Он остановился, и воздух вокруг, сначала непроницаемый, как туман, начал рассеиваться, и тогда он увидел внизу удивительный город, где на многие километры вокруг выстроились однообразно высокие здания, солнце блестело в зеркальных стёклах исполинских домов, а по улицам, словно в гигантском термитнике, наблюдалось упорядоченное движение.
Это были автомобили различных форм и конструкций. Циолковский любил свои фантазии в первую очередь за то, что они часто изобиловали множеством деталей, которые после он использовал в научной работе. Ведь все те корабли, ракеты, все удивительные воздухоплавательные приборы он также впервые увидел, фантазируя. Его поражало, насколько фантазия может казаться реальной, как будто бы и не фантазия это вовсе, а и в самом деле он перемещается во времени и видит будущее. Тут он улыбнулся своей шальной мысли, осознав, что, конечно, быть такого не может, и полетел дальше, исследовать новую свою мечту. Он долго кружил над странным городом, с домами, похожими на пчелиные ульи. Тут он заметил, как на крыше одного из них лежит задумчивый молодой человек, и только шутки ради подлетел к нему и приземлился на грудь…
* * *Игорь догадался, что учёный, живший более ста лет назад, изобрёл способ вечной жизни, имплантировав своё сознание в насекомое. И самое обидное было в том, что сделал он это тайно от всех. Игорь, тоже всегда мечтавший жить вечно, но понимающий, что ему самому до этого так же далеко, как хромому до вершины горы, вдруг осознал, что ненавидит гениев за их жадность и подлость.
— Если откроешь тайну вечной жизни, — пригрозил Игорь, — я тебя отпущу!
Муха-Циолковский тихо сидела в банке и никак не проявляла наличие интеллекта.
— Предупреждаю последний раз! — в доказательство своих слов Игорь скрутил газету в рулон и с размаху шлёпнул по банке. Муха встрепенулась, но никакой тайны вечной жизни Игорю не раскрыла.
— Все вы учёные — падлы! — заявил неудавшийся долгожитель. Он приоткрыл крышку, и, просунув руку в горлышко, схватил Циолковского за крылья. Поднеся жертву к самому носу, Игорь всмотрелся в насекомое и понял, что никогда не узнает тайны вечности…
У мухи отсутствовал речевой аппарат как таковой. Вместо него из головы Циолковского вытягивался тонкий чёрный хоботок с маленькой похожей на шляпку гвоздя присоской.
— Ну, так и тебе не жить! — ледяным голосом произнёс мучитель. Он в одно мгновенье оторвал мухе крылья, с силой бросил насекомое на стол, от чего оно инертно подпрыгнуло, и со всей силы шлёпнул по нему газетой…
* * *Циолковский умер 19 сентября 1935 года, в 22 часа 34 мин, у себя дома в Калуге, от сердечного приступа. Мир потерял выдающегося, гениального ученого. Циолковский умер в возрасте 78 лет, не дожив нескольких месяцев до первых полётов своего дирижабля. Интересным является тот факт, что патологоанатом, при вскрытии черепной коробки светоча российской конструкторской мысли, обнаружил его мозг раздавленным, как сорный гриб сапогом лесника. Этот феномен с научной точки зрения остался необъяснимым и по сей день. Информация об этом была в срочном порядке засекречена и не предаётся огласке даже сегодня.
Унидент
Странные события в городе Н-ске начались, пожалуй, именно с ночи тридцатого сентября.
Ничто, как это обычно и бывает, в предшествии событий столь загадочного характера, не указывало на приближение беды.
Город затихал. Гасли окна в квартирах домов.
На чёрном полотне небосклона вырисовывались бледные проплешины звёзд.
Жёлтый глаз луны то удивлённо выглядывал из-под печальных бровей облаков, то снова скрывался за ними, вызывая этим морганием тоскливый лай дворняг и приступы смутной тревоги у некоторых особо восприимчивых к атмосферным явлениям граждан.
Жители Н-ска, утомившись после долгой трудовой недели, ложились в кровати, и вместе со всеми лёг и Ефрем Давидович Поранкин.
Было около одиннадцати часов, сразу после того, как он посмотрел итоговый выпуск новостей на общероссийском канале. Уснул он довольно скоро, и даже успел поблаженствовать, созерцая начало удивительно приятного сновидения, где увиделось ему, что катит он по городу, сидя в шикарном автомобиле с открытым верхом, а граждане вокруг завистливо заглядываются в его сторону.
Однако завершения сна Поранкину увидеть было не суждено.
Уже он подъезжал к высокому, нарисованному воображением фантастическому зданию, возле которого приметил обворожительную юную незнакомку.
Уже смотрел он ей в самые глаза, цвета июньского неба, уже улыбалась она ему призывно в ответ, как вдруг видение лопнуло, словно воздушный шарик, атакованный окурком хулигана, и Ефрем проснулся, чувствуя, как кто-то бесцеремонно прикоснулся к нему, пока он спал.
