Горец. Оружейный барон - Старицкий Дмитрий
Элика, узнав, что она стала баронессой, чуть с катушек не съехала. Все же это очень сильный удар для неокрепшей психики юной женщины, с детства выросшей затворницей на уединенном горном хуторе, вдруг узнать, что не только ее муж теперь барон, но и она мать барона и даже хуже того… сама баронесса. Ее просто распирало от жажды этим хвастать перед всем окружающим ее сословным миром и… блистать! Понять можно — каждая юная женщина независимо от происхождения и состояния мнит себя принцессой, центром мира, но допустить этого как раз никак нельзя было. Не ко времени…
Начинался первый этап Марлезонского балета под названием «летнее наступление на Восточном фронте». Начинался так, как никогда еще в этом мире — с массированной туфты, бутафории, маскировки, наглого обмана врага. И режима предельной секретности, в первую очередь от своих, что здесь было в новинку. За исключением очень ограниченного круга лиц, каждый получал ровно столько информации, сколько нужно было для выполнения конкретного задания. А вся пропаганда работала исключительно над прославлением нашей героической обороны. Типа сидели в ней и будем сидеть, аки былинные герои. Именно из тезиса нашей крепкой обороны так широко осветили отправку бронепоездов на отогузский фронт. Ну типа лишние они для нас.
Доходило до того, что войска усиления ближе к переднему краю везли на «пустых» санитарных поездах, опасаясь шпионского учета воинских составов на железной дороге. Дули на воду? Конечно. Но всегда лучше перебдеть, чем недобдеть при нашей из рук вон плохо работающей контрразведке. За все время она только одного реального шпиона и поймала. И то случайно, как я подозреваю.
Так что Элику, скрепя сердце, я отправил в глухие леса, на хутор к зазнобе фельдфебеля Эллпе. Пусть учится там можжевеловку гнать… баронесса, пока муж воюет.
Прежде чем отправили всех пленных с Восточного фронта в Рецию, они построили для нас в окрестных лесах несколько удобных летних лагерей, в которых теперь тайно располагалась отогузская кавалерийская дивизия и две отдельные бригады рецких горных стрелков. Сидели бойцы в глуши тихо — мышами под веником, ожидая часа «икс», как будто их и не было вообще к востоку от Будвица.
Последние царские пленные системой «подкомандировок» достраивали под присмотром королевских саперов слегка притопленную гать в северных болотах между редкими островами. И просеки к ней заодно рубили. Корчевали на них пни. Но без фанатизма… «Последнюю милю» должен был достраивать рецкий саперный батальон, который ожидался со дня на день. А пленных отправят в Рецию теми же вагонами. Лагеря военнопленных законсервировали в ожидании нового их наплыва.
Вот и пригодилась мне школьная программа. Описанные Солженицыным в «Архипелаге ГУЛаге» бригадный подряд и «большая пайка» творили чудеса мотивации среди пленных, которые в большинстве своем были призваны из крестьян. И на юг, где тепло, благодать и виноград с абрикосом растет, в первую очередь отправляли передовиков производства. А того, что они могут сбежать в болотах, мы совсем не боялись. Сами пленные этих первобытных болот страшились больше неволи.
По расчетам инженеров, уже построенная гать 37-миллиметровую револьверную артиллерию выдержать должна, как и кавалерийский обоз. Также возможно было протащить по ней горные трехдюймовки в разобранном виде. Конную артиллерию поставили самой последней в очереди — не ко времени экспериментировать.
Войска в лесах не бездельничали — отрабатывали тактику малых групп и осваивали новое для себя оружие — ручной пулемет «Гочкиз-Р». С завода поставляли их в эти части в первую очередь. Ко дню наступления по предварительным расчетам ручниками наш завод «Гочкиз» должен был обеспечить каждый взвод засадных полков хотя бы одной единицей этого вооружения. Ради такого дела мы с Гочем даже патентную заявку на него попридержали. Ибо не фиг о такой вундервафле кому стороннему заранее знать.
С пулеметами же вышла отдельная песня. Грустная…
Имперский конкурс, как можно было уже заранее догадаться, выиграл пулемет системы «Лозе». Наш «Гочкиз» со скрипом признали ограниченно годным для специальных войск. Самый массовый рынок — пехоту нам обрезали. Разве что кроме небольшой ольмюцкой армии и рецких горнострелковых корпусов, где у нас был мощный административный ресурс.
Патенты на обе системы объявили открытыми. Ими мог воспользоваться любой производитель в империи, доказавший военному ведомству качество своей продукции. Общая практика. Однако пулемет не лопата и не штык. И даже не автомат ППШ,[15] чтобы делать его в любой кроватной мастерской. Тут необходимы специальное оборудование и технологии, а они не у всех есть.
В отличие от Гоча, я нисколько не огорчился, потому как к такому повороту был заранее готов. Портфель заказов на пулеметы под винтовочный патрон у нас был создан еще до подведения итогов конкурса и авансирован, потому производственного ритма не сбивал.
Разве что пришлось создать особую группу по изучению трофейной техники. Куда я относил и пулемет системы «Лозе». Торопить особо этих ребят не стали, но задачу поставили им четко — не скопировать тупо, а выдать технологическую карту модернизации этой системы конкретно под наш завод.
После чего мы с Гочем разошлись в разные стороны. Просто ушли в другие ниши, не занятые пулеметом «Лозе».
Он ваял крупнокалиберный пулемет.
Я — ручной.
Не сам ваял, мне просто некогда. На мне и снайпера еще висели, и бронепоезд, и даже воздушная разведка. Группа инженеров-энтузиастов из Политеха под моим руководством, проникнувшаяся грандиозностью революционной идеи, рассчитывала и конструировала ручной пулемет по моим схемам и рисункам. Таким образом, я стал настоящим генеральным конструктором. В отличие от Гоча, который любил слесарить сам, любовно подгоняя детали целым выводком разнообразных напильников. В эти моменты он весь внутренне светился, и я ему отчаянно завидовал. У меня самого не было такой любимой работы. Разве что страусы… но они остались на семейной ферме под Калугой.
Переход на проектный метод показал свою эффективность до самой производственной линии. Там уже вступали в силу другие законы. В первую очередь законы ритмичности и логистики. И слава ушедшим богам, что у нас было на кого эту обузу скинуть. Жалованье цеховым мастерам и технологам мы платили такое, что работали они на совесть.
Кстати, похвалюсь, что это я выделил технологов в отдельную заводскую профессию. Впервые в империи. Тут пока все инженеры-универсалы, и никто не видел никакой пользы в узкой специализации. А польза пошла с первого же месяца сокращением материалоемкости и часов работы в пересчете на одно изделие. Правда, пришлось для начала вводить понятие технологической дисциплины со штрафами за ее неисполнение. И утрясать конфликты технологов с начальниками цехов. Конфликты эти, к слову сказать, чаще всего были личностными, а не производственными — издержки роста. И в большинстве случаев достаточно было просто публично пристыдить не в меру амбициозных инженеров тем, что «родина в опасности, а они тут писькометрией занимаются…»
Дисковый магазин я целиком слизал с британского «Льюиса» моего мира — там никаких пружин нет, а есть всего лишь дополнительная деталь, которая вращает магазин от хода затвора и не так уж и сложна, когда знаешь принцип. Кстати, диск оказался в нашем калибре емче на пять патронов — 52 вместо 47. Вроде мелочь, а приятно… Как товарищу Сталину, которому сообщили, что в советский барабанный магазин для ППД[16] влезает на два патрона больше, чем в барабан для финского автомата «Суоми».[17]
Фрезерованный продольными каннелюрами ствол горюновского типа стал тоньше ствола станкового пулемета. И от тяжелого воздушного радиатора я избавился. Его место заняла льюисо-печенегская конструкция эжекторного обдува ствола, позволившая в моем мире в пулемете Калашникова избавиться от сменного ствола. И естественно, сечение такого кожуха сделали намного ýже льюисовского и овальным, только что охватывающим ствол и газоотводную трубку. За срезом ствола кожух шел на резкое сужение, и нагретый вдоль ствола воздух выдувало вперед вслед за пороховыми газами от выстрела, одновременно затягивая под кожух ствольной коробки новую порцию холодного. Само собой без участия человека. При каждом выстреле.
