Останкино 2067 - Сертаков Виталий Владимирович
Старая жирная сука оказывается сорокапятилетней, высокой и поджарой дивой, словно сошедшей с рекламы скандинавских курортов. У нее лицо верноподданной Третьего рейха, но, когда донна улыбается, уютные ямочки на щеках портят всю композицию. Хозяйку имения сопровождают две восхитительные модели кибердогов, кажется, это «тэ-девяносто» от «Мацусита». Шерсть «лунный отлив», морды на уровне моей подмышки…
Еще одна потешная нестыковка. Лига свободных гетер в сорок седьмом году добилась права на уличный выгул киберсобак, а лицензионная комиссия тут же загнала их габариты в рамки природной нормы. В ответ думские лоббисты подняли вой в защиту права личности на любые электронные приборы, если они не угрожают окружающим. «Мацусита» показала всей планете видеоролик, где отважная киберболонка спасает старушку-хозяйку от восьми вооруженных грабителей. Мир смеялся, глядя на улепетывающих дяденек, которым порвали штаны.
Спустя двадцать лет мне совсем не смешно. Я гляжу в оловянные глаза собак. Настоящие органы зрения роботов разбросаны по телу. Они предоставляют электронным мозгам панорамный обзор, и плюс к тому оба пса располагаются в помещении определенным образом. Каждый контролирует тыл товарища.
– Как здоровье, Клео? – бархатным голосом спрашивает донна и пожимает руку моей провожатой. – Я слышала, вы там увлеклись водными гонками?
– Она нас всех переживет, – в тон смеется Коко.
А еще мне нравится их лифт. Капля ни к чему не привязана, она просто ползет в трубе, подталкиваемая напором жидкости вроде желатина. Наш путь пересекает такая же гибкая кишка, искривленная под немыслимым углом, и внутри нее, встречным курсом, катится еще одна капля. Мы проплываем над шезлонгами, над песочком, затем внизу танцуют, потом мне кажется, я вижу мужика, привязанного за ноги, но наша труба ныряет на следующий этаж.
Слева от тамбура прозрачная дверь, там вращаются десятка три скринов, между ними перемещаются очень серьезные девчонки в наушниках. Очевидно, слева диспетчерская всего комплекса, но нам не туда. Нам прямо, туда, где на коврике под дверью восседает еще один монументальный пес.
– Я слушаю, – продолжая улыбаться, говорит донна Рафаэла.
Я не вижу ее улыбку, скорее чувствую ее. Старательно пялюсь в дальний угол зала, соблюдая правила мужской вежливости. Доги помахивают хвостами, под полом проплывает полуметровая черепаха. А еще здесь очень много часов, напольных, каминных и настенных. Они тикают, точно армия воинственных насекомых.
– Он хороший мальчик, – отзывается Коко. – Он потерял одну девочку, Клео Фор просит ее найти.
– Потерял девочку? Ммм… – мурлычет донна Рафаэла. – До чего же я ненавижу этих поганых мозгоклювов…
Я не выдерживаю, поднимаю глаза и таращусь на нее. Донна совсем не сердится, и ямочки на щеках у нее такие милые. В стенах зала – круглые окна в виде циферблатов, наверняка непрозрачные снаружи. За левым окном далеко внизу мечутся фигуры на танцполе, за правым – пальмы и песок. Туда вылезает погреться черепаха, плававшая под ногами.
– Я заплачу вдвое больше, – говорю я. – И я не легавый, можете проверить. Я заплачу, только помогите мне ее найти.
– Ты сам врубился, что ляпнул? – Коко смотрит на меня очень пристально, даже отклеивает с переносицы очки.
Теперь я замечаю, какой любопытный «Сваровски» у нее на носу. Это черт знает что, но только не очки. Американская штучка: камера, скрин, бинокль, микроскоп, лазерный прицел и еще куча полезных функций. По краям между фиолетовым пластиком и кожей всегда остается тончайший слой пористого материала, способного раздуваться быстрее подушки безопасности. Глаза не пострадают даже от прямого попадания кулаком в переносицу. Пробить такие стекла пулей тоже невозможно.
– Разве я назвала открытого перформера легавым? Вас, кажется, Януш зовут? – Донна проявляет чудеса вежливости. – Я назвала погаными мозгоклювами тех, кто вас послал. Потому что так оно и есть, вонючее телевизионное племя вечно что-то вынюхивает. Этот ваш Сибиренко, он совсем сдурел, замахнулся на президентское кресло…
Кажется, в этом мире я хуже всех осведомлен о том, что происходит в родной фирме. Наверное, на моем лице это как-то отразилось, потому что донна оживилась:
– А вы разве не слышали? Сегодня с утра бормочут по шести каналам, как только началась выборная гонка. Ваш милый Сибиренко уделал всех! Этот жук меня покорил, разом отделался от всех уголовных проблем! Сами знаете, кандидаты автоматом обретают неприкосновенность… А еще вчера, я сама слышала, утверждал, что политика его не интересует. Да, жучок ваш Левушка!
Она продолжает упиваться собственным сарказмом, но я не дослушиваю. Что-то за всем этим скрывается, до моих ушей доносится лязг тайных шестерен, передающих усилия от одних людей к другим. Рано утром Сибиренко внес безумный залог и зарегистрировался кандидатом в президенты. Меня это никак не касалось до сегодняшнего утра. Теперь мы в невидимой связке, благодаря Ксане. Мне даже не нужны факты, я приподнимаю нос, как гончая, ведущая дичь по верхнему следу. Я вдыхаю обрывки разрозненных фактов, недомолвок и куски телекомментариев, и обрывки эти пахнут страхом.
Шеф Останкино хочет быть президентом?
Или хочет спрятаться на время?
Или кто-то двигает его, как пешку?
Одна из помощниц донны забирает у меня носитель с записями и выходит. В левом окне зала, на затемненном танцполе, происходят забавные события. Я не ошибся, там действительно крутится нечто вроде эшафота, к которому привязан голый парень. Он сложен как греческая статуя, намазан блестящим кремом и прикручен таким образом, что лоснящаяся задница оттопырилась на потеху публике. Публика гогочет, распахнуты десятки ртов. На вращающейся площадке, кроме «жертвы», помещаются две пышные девицы в традиционных садомазо-нарядах, с вживленными хвостами-плетками. В луче прожектора становится видно, что по другую сторону от разделительной стенки на эшафоте точно так же прикручена голая девушка.
– Скажите мне, дознаватель, для кого сделан «Шербет»? – очень миролюбиво спрашивает донна.
– Мое мнение таково: «Шербет» сделан для людей, которым очень одиноко и не хватает душевного тепла.
– А душевного тепла не хватает только богатым вонючим козлам?
Донна Рафаэла гладит искусственного дога. Собака урчит и трется мордой о бедро хозяйки, искательно заглядывая в глаза.
– Тепла не хватает всем, – осторожно возражаю я, косясь на бесстрастное личико Коко. – Насколько я слышал, Экспертный Совет прорабатывает варианты удешевления шоу, но пока удалось снизить цену лишь на «Халву».
– Будем надеяться, что вашим мозгоклювам не придет идея продавать сценарии в кредит. Почему вы не признаете честно, что персональные шоу созданы специально, чтобы унизить женщин?
– Унизить? – Я ищу совета у Коко, но она только хмурится. – Вас кто-то неверно информировал, донна…
– Отчего же? – По состоянию зрачков и цвету кожи я не могу определить сорт драга, которым она накачалась сегодня вечером. – Теперь каждый озабоченный член с деньгами может транслировать свои грязные фантазии машине, и – раз! Несчастные актрисы даже не узнают, какая свинья над ними издевалась.
– Но там не только девушки, там и мужчины. И потом, сценарий может заказать и женщина, никаких половых ограничений не существует. Главное, чтобы эмоциональный стрим оказался транспортабельным…
– Донна, он не понимает, что вы хотите сказать. – Коко приходит на помощь, делая мне страшные глаза. – Вы должны его простить, мужчины не замечают скрытого насилия.
– Он прекрасно все замечает! Ваши заказчики – вонючие похотливые мозго клювы, на словах радеют за равноправие, а в мечтах у них – вернуть то время, когда женщина кормила их, обстирывала и вдобавок не отрывала влюбленного взгляда от их ширинки! Что скажете, дознаватель?
Донна отталкивает дога, щелкает пальцами. В этот самый момент возвращается помощница и включает в центре зала панорамный скрин. Объемное разрешение в натуральную величину, и такого качества, что живые девушки, стоящие рядом, кажутся бледными копиями изображения. Девица в черном вполголоса руководит компьютером.
