Камень-1. Часть 2. Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период. - Александр Бельский
— Что, солдатик, страшно? А чего ты больше боишься? Что я тебя сделаю своим слугой или выпью? Пожалуй, всё же я тебя высосу. Да я ведь тебя уже сосу, ты понимаешь это? — и его растянутый противоестественно рот, белоснежные и острые, как у змеи, клыки, потянулись к шее жандарма. Внезапно тот с лёгкостью отпустил винтовку, которую до этого судорожно тянул, а вампир из-за этого чуть не упал назад. Патрульный же сделал какое-то резкое движение, которое не было различимо гномам из-за того, что жандарм своей спиной почти всё скрывал, да и видно было из полумрака лабаза на фоне светлого прямоугольника ворот так себе, ну, по крайней мере, гномам. Но зато им был отлично слышен насмешливо-издевательский голос жандарма:
— Сосёшь ты хер, как мишка лапу!
А затем был слышен только вой. Или визг. Тоскливый, булькающий и безнадёжный голос обиды на обманутое и украденное бессмертие. Казалось, этот вопль длился вечно, вынося желание жить напрочь. И вдруг он оборвался, а вампир с шумом и стуком рухнул на пол. Гимли подумал, что получилось похоже на минометный обстрел. Сначала шелест и завывание мины, а затем — взрыв. Только у миномета всё наоборот, стон летящей мины тише грохота её разрыва и меньше выматывает душу, чем предсмертный вой стриги.
Всё тело гнома ныло и болело, будто он попал под обвал в штреке, а не под один единственный небрежный удар кровососа. Суставы скрипели и хрустели, а в ушах стоял звон, и от пальбы серьёзными калибрами в каменном сарае, и от завывания подыхающей нежити-нечисти. Тем не менее, он резвенько (по мере своих оставшихся сил) прорысил вокруг капота «Стрижа» к воротам — и помочь, в случае чего, жандарму, и убедиться, что демонов вампир окончательно упокоился. Он в этом почти не сомневался, но было любопытно, чем и как жандарм так лихо и ловко ушатал кровососа, быстро и в гордом одиночестве.
Глава 7
Глава 7, в которой герой продолжает знакомство всё с теми же бравыми жандармами и узнаёт абсолютно новые для себя слова на языке Пришлых.
А ведь и правда, ушатал! Когда Гимли, пыхтя и топоча, подбежал к месту действия, патрульный, высокий и красивый блондин, лишь коротко зыркнул на него. Видимо, не считая более опасным ни гнома, ни вампира, валяющегося у ног, он устремился к своему напарнику. Тот уже пришёл в себя и пытался подняться, уперев свой пулемёт прикладом в пол и пытаясь на него облокотиться, как на костыль. Блондинистый ловко и осторожно помог ему встать, заодно подняв свалившуюся с головы чернявого мягкую фуражку с очками-пыльниками. Бережно надев её на голову пулемётчику, он внимательно осмотрел рану на лице, заодно глянув в зрачки. Увиденное его несколько успокоило, и блондин, с шумом выдохнув (не заметил, как при осмотре задержал дыхание), воскликнул, распаковывая индпакет и приложив его к драной щеке друга:
— На-ка вот, придержи тут… Это был просто какой-то лютый пипец! Папа! Он снес тебя, как тот самосвал на полном ходу ту долбанутую бабку, что не глядя мандюхала в «Иллюзион» через Дворянскую! В лоск положил! Ну, ты сам-то как? Рёбра целые? Вздохни-ка вполглаза…
— Да вроде бы все целые, — осторожно вдохнув и выдохнув, ответил его напарник, для разнообразия чернявый и жиганистый, но тоже высокий. Причём говорил он таким низким и мощным басом, что было удивительно, где в этом худом теле размещается такой могучий голос, — Не ждал я от него такой прыти, думал, он молодой ещё, судя по тому, как его гномы быстро завалили. А вот когда он на меня налетел, так я мысленно всех простил и со всеми простился. Вон, промазать ухитрился даже, стыдоба какая!
— Папа! Не пессимиздите! Всё будет хорошо, просто даже охертельно! Промазать тут любой промажет, вот попасть при таких кузнечиковых скачках — это долбануться можно, тут не каждый дурак сумеет! И он и в самом деле молодой, вон, сам позырь, — блондин, убедившись, что напарник уже совсем пришел в себя, перестал его поддерживать и вернулся к вампиру.
Подойдя к поверженому Карташке, он чуть подвинул, впрочем, весьма даже вежливо, Гимли. Тот же в это время внимательно оглядывал как самого Карташку, так и рукоятку торчащего из груди кровососа не то кинжала, не то стилета, которым, очевидно, блондин и упокоил вампира. Удар был почти идеально точен, по прикидке Гимли, стилет, вбитый под углом «в солнышко», если ему позволяла длина клинка, практически должен был достичь сердца твари.
Одновременно с оклемавшимся жандармом-пулемётчиком к месту упокоения твари подошёл и Дарри. Он тоже разглядывал вампира, силясь понять, из чего же видно, что тот молодой.
— Секи? Не то, что в мумию не превратился, он вообще выглядит, ну, кроме чавки, пожалуй, как свежий человеческий жмур. Да и кровь вампирская у него на хлебальнике неспроста. От силы сутки, как обратили. И, так как всё та же вампирья кровь никуда с пасти не делась, то и насосаться он нигде не мог ни хуя ни разу. Поэтому лично для меня так елдануться и не встать, откуда в нём взялось до такого епизма силы и с какого такого невъебенного охерения этот обдолбос стал таким козлом-поскакунчиком. Зараза такая, эти гондоны мёртвыми… становятся… ну, прям, как смоляной брикет, — последние слова блондин говорил с натугой и прерывисто, потому что, уперевшись ногой в грудь вампиру, с силой, обеими руками, тащил из его тела своё оружие. Обращался он, конечно же, к напарнику, но Дарри слушал его как бы и не внимательнее, ведь в отличие от всех остальных, он никогда ещё вампиров не видел, и тем более не видел
