Адмирал Империи – 29 - Дмитрий Николаевич Коровников

— Я ведь предупреждал, чтобы вы не дергались, — прошипел Демид, словно разъяренный удав, прямо в залитое кровью лицо проигравшего схватку вице-адмирала. Глаза полковника полыхали гневом, не оставляя сомнений, что он с легкостью свернет вице-адмиралу шею, если тот посмеет хоть пальцем шевельнуть. — Если вы, голубчик, немедленно не прекратите ваше жалкое сопротивление и продолжите подзуживать ваших людей, то, богом клянусь, ваша никчемная жизнь оборвется здесь и сейчас безо всякого суда и следствия. Я доходчиво объяснил⁈

Красовский смотрел в горящие яростью глаза стоящего над ним исполина и внезапно с пронзительной ясностью осознал — это не пустая угроза. Полковник Зубов и впрямь прикончит его прямо тут, на месте, не поморщившись, стоит лишь дать малейший повод. В глазах у Александра Михайловича помутилось, в груди нестерпимо горело, каждый судорожный хриплый вдох причинял чудовищную боль. Проведя языком по небу, вице-адмирал понял, что Зубов, похоже, выбил ему зубы. Да что там зубы — Красовский буквально кожей чувствовал, что на волосок от гибели. Весь боевой задор мигом испарился, сменившись откровенным страхом за свою шкуру. Воля к сопротивлению таяла, утекала сквозь пальцы, как песок. Вице-адмирал обреченно выдохнул и, скорчив некое подобие примирительной улыбки окровавленным ртом, в котором сейчас явно недоставало пары передних зубов, обессиленно поднял руки, показывая, что сдается. Он наконец осознал, что проиграл, причем по всем фронтам. С щелчком сомкнулись магнитные наручники на запястьях поверженного адмирала, и Александр Михайлович Красовский, кривясь от боли и сплевывая кровавую слюну, грузно осел на палубу у ног своего победителя.

Капитан второго ранга Паршинин, все это время находившийся рядом со своим незадачливым начальником, наблюдая за молниеносным разгромом своих ребят и унижением Красовского, счел за лучшее не искушать судьбу и благоразумно скомандовал по коммуникатору своим деморализованным и ошеломленным случившимся космопехам немедленно прекратить всякое сопротивление и сложить оружие. Впрочем, вряд ли его приказ имел хоть какое-то значение, ведь штурмовики Александра Михайловича к этому моменту никак не могли даже шевельнуться, скрученные, обезоруженные и поставленные на колени более чем сотней рассвирепевших «преображенцев». Любые попытки дальнейшего сопротивления были совершенно бессмысленны и лишь грозили новыми сломанными челюстями и конечностями. Нет уж, увольте, кавторанг Паршинин не самоубийца, чтобы в столь безнадежной ситуации геройствовать и уподобляться обезумевшему от ярости, но быстро остывшему под градом гвардейских кулаков Красовскому. Игорь Олегович и сам уже сообразил, что дело их — труба, и весь мудреный план вице-адмирала по поимке строптивой княжны с треском провалился.

А полковник Зубов, едва убедившись, что разбитый и сломленный противник больше не представляет угрозы, включил переговорное устройство:

— Таисия Константиновна, вы меня слышите⁈ Ваш линкор, а также крейсера господина Красовского находятся под полным контролем гвардии. Коридоры и палубы «Афины» зачищены от этих мародеров, путь свободен. Можете покинуть рубку, ситуация стабилизирована, опасность миновала…

В ответ на слова полковника массивные створки герметичных дверей, ведущих в командный отсек линкора, с еле слышным утробным шипением разъехались в стороны, являя взору застывшего в напряженном ожидании Демида сияющую, как майское солнышко, Таисию Константиновну в окружении горстки ее верных соратников. При виде княжны в сопровождении хмурого Аристарха Петровича и растерянных офицеров «Афины», с изумлением разглядывающих коридор, битком набитый вооруженными до зубов гвардейцами в ослепительно сверкающей золоченой броне, Зубов буквально лишился дара речи от переполнившего душу восторга.

Полковник при виде предмета своего обожания буквально лучился от счастья, не в силах сдержать ликующей улыбки. У ног его, словно охотничий трофей, валялся связанный по рукам и ногам, избитый до полусмерти ретивый вице-адмирал Красовский, моргая глазами как дурачок. При виде разукрашенной кровоподтеками и ссадинами физиономии поверженного врага, не так давно кичившегося своей «неотразимой» внешностью, княжне не без мстительного удовольствия захотелось смеяться. И поделом ему.

— Полковник, я даже не знаю, как вас благодарить, — произнесла Таисия срывающимся от волнения голосом, с нескрываемой нежностью глядя на своего отважного спасителя. В огромных сияющих глазах княжны, обращенных на гвардейца, плескалась безграничная признательность вперемешку с откровенным восхищением. — Страшно представить, что было бы с нами без вашего своевременного вмешательства!

Зубов склонил голову в почтительном поклоне, как того требовал придворный этикет при обращении к особе царствующего дома. Однако в его прищуренных темных глазах полыхали отнюдь не верноподданнические чувства.

— Ваше Высочество, я всего лишь выполнял свой долг, — громко, с нажимом произнес полковник, отчетливо выговаривая каждое слово, дабы все присутствующие в коридоре гвардейцы хорошенько его расслышали. При этом Демид многозначительно взглянул княжне прямо в глаза, безмолвно посылая ей одной понятный знак. — Разве мог я допустить, чтобы вы достались на растерзание этому, — красноречивый и откровенно пренебрежительный кивок в сторону распростертого на полу Красовского, — жалкому изменнику…

Таисия Константиновна с ходу уловила тонкий намек, заключенный в словах Зубова. Ей вдруг стало ясно, что Демид явно разыгрывает перед своими офицерами и солдатами некую занятную роль. Еще бы, ведь вряд ли все эти грозные «преображенцы» оказались здесь совершенно случайно. Полковник хоть и занимал должность заместителя командира дивизии, но, насколько Тася знала уставы, не имел полномочий единолично командовать штурмовыми батальонами без прямого приказа свыше. Выходит, Зубову пришлось пойти на некую военную хитрость, чтобы убедить космопехов последовать за ним. И теперь Демид, дабы не выглядеть в глазах подчиненных самозванцем, вынужден играть роль до конца, делая вид, что все так и было задумано. Что ж, пускай, брависсимо, она подыграет ему в этом смелом спектакле. Не мешкая ни секунды, княжна с воодушевлением подхватила игру, в свою очередь обратившись к внимающим каждому ее слову офицерам с речью:

— Дорогие мои, бесстрашные гвардейцы, — звонко, с нескрываемым пылом воскликнула она, обводя горящим взором лица окруживший ее солдат. — Примите искреннюю, идущую от самого сердца благодарность от меня лично и от имени всего экипажа «Афины» за вашу неоценимую помощь и поддержку… Господа, вы в очередной раз с честью исполнили свой воинский долг, решительно и бескомпромиссно встав на защиту законных интересов Империи и ее монарха, моего любимого батюшки… Вы спасли меня от произвола и позора… Спасибо вам!

Громкий, восторженный рев сотни глоток потряс своды многострадального линкора. Гвардейцы, польщенные и обрадованные столь горячей похвалой из уст самой великой княжны, ликовали, позабыв обо всем на свете. «Преображенцы» буквально с ног до головы лучились гордостью