Татьяна Шипошина - Как день вчерашний
— Да. Будет примешиваться. Однако, если ты обретёшь стойкость и не убоишься — будет подмешиваться меньше и меньше. Но чем ближе твоя душа будет подходить к Богу, тем больше ты будешь замечать эти примеси в твоих мыслях и поступках. А потом начнутся другие искушения. Бес не оставляет человека — до смертного одра. Будь готов, как воин на посту.
— А ты? У тебя — как?
— Я — грешный человек, — авва перекрестился. — Один Бог знает, как черна моя душа.
— Ну, это ты хватил!
Авва не ответил. Но я не отставал:
— Авва, почему молитва иногда бывает горяча, а иногда — ну просто никакая? Как будто Бога совсем нет... Или это только у меня так?
— Ощущение богооставленности знакомо только тому, кто испытывал богоприсутствие. На всё воля Божия. И на молитву твою — тоже. Иди молись, Всевлаад.
Я умылся и вышел в пустыню, чтоб прочесть двести Иисусовых молитв. Я прочёл их спокойно. Стараясь, чтоб мысли мои не разбегались в разные стороны и чтоб не провоцировать себя на искусственные восторги. Правда, меня так и подмывало подумать о том, как я лежу в палате, об Анне, о том моем собрате по несчастью... Впервые мне до боли захотелось подумать о сыне. Ему сейчас четыре года. Я так давно не думал о нём... Но я отогнал эти мысли. Ведь авва советовал отгонять любые.
«Ладно, подождите, — обратился я к своим мыслям, которые толпились в голове и пинали меня, приговаривая: «Я, я, я! Меня, меня подумай!» — Ладно, подождите, сказал я им. Я всех вас люблю, но подумаю вас позже, а сейчас я хочу поговорить с Богом, Который сотворил всё и вся. В том числе и вас, мои милые...»
Глава 33
На завтрак у меня был хлеб с сыром, у аввы — вода.
— Что делать, авва, когда мысли и желания мешают молиться? — спросил я, когда мы ещё не уселись за стол.
— Если ты будешь стоять на ветру, разве сможешь ты не пустить ветер к себе за пазуху?
— Нет.
— Так не можешь ты запретить помыслам приходить к тебе. Твое дело — не пускать их в душу.
Я поклонился авве. Неожиданно для себя. Он ответил тем, что перекрестил меня.
Когда трапеза наша окончилась и молитва на окончание её была прочитана, приступил к самому главному.
— Авва, я ночью снова был в моём веке, — сказал я.
— Я слушаю.
До этого слова так и норовили выскочить из меня, а сейчас вдруг замерли, и даже проскочила мысль: «А стоит ли говорить?».
Поэтому я замолчал и сидел так некоторое время. Затем всё-таки начал:
— Я всё ещё в коме. Там за каждый здешний день проходит месяц. Скажи, что будет со мной?
— Я не могу ничего сказать тебе. Проси Бога так, как Давид: «Услышь молитву мою, Господи, и прошению моему внемли, не промолчи, видя слезы мои, ибо поселенец я у Тебя и пришелец, как все отцы мои».
— Это какой псалом?
— Тридцать восьмой.
— Всё равно не запомню.
— Запоминай.
— Если не хочешь говорить обо мне, тогда скажи, что будет с моим соседом по палате? Его жена разрешила отключить его от аппаратов. Понимаешь, что это значит?
— Ты спрашиваешь из любопытства?
— Нет. Мне жаль его. Его жена дала согласие... А может быть, он сейчас где-то так же, как я... Ты... мог бы ему помочь?
— Помогает Господь. Я помолюсь; другого не могу обещать.
— Авва, а мне обязательно быть монахом?
Глаза Феодосия блеснули:
— Я только что говорил о свободе, а ты не услышал.
— Но я бы хотел поступить правильно!
— Ищешь подсказки?
— Да.
— А если мои слова разойдутся с твоими желаниями? Что ты станешь делать?
— Не знаю...
— Есть ученики, которые находятся в полном послушании. Таких немного, и в их устах нет слов «почему» и «зачем». Но если ты берёшь на себя смелость задавать вопросы — имей мужество обращать их к себе, решать сам и нести за это ответственность.
Мы опять молчали. Авва давал моим мозгам время, чтоб переварить сказанное.
— Почему ты не спросишь меня о моем веке? — свернул я на другую тему.
— Хорошо, расскажи, что считаешь нужным, — словно бы скупо разрешил он.
И я начал рассказывать. Об электричестве. О квартирах с горячей водой, туалетом и ванной. О поездах, автомобилях, самолётах. О телевизорах, холодильниках, стиральных машинах. О компьютерах, интернете, мобильных телефонах.
Он молча, спокойно слушал.
— А что показывают в телевизоре? — наконец, спросил он.
— Новости показывают. Где какая война, где землетрясение. Что решает правительство. Сенсации разные. Голых женщин, преступления, убийства. Даже всякие извращения. Некоторые борются, чтоб этого не показывали, но безуспешно. Здесь замешаны большие деньги. Власть.
— И всё это смотрят дети?
— Да.
— Какие силы отданы в руки слабых духом! Бедные люди... И никто не предупреждает их о Страшном Суде? Я же знаю, что есть Церковь, если ты здесь!
— Церковь-то есть...
И тут я выдал авве Феодосию примерно то, о чём думал перед тем, как меня настиг джип. О лицемерии нашего мира. О бедных и богатых — о толстых священниках и православных клушах.
Феодосий вздохнул:
— Ты опять разгорячён и впадаешь в гнев.
— Так скажи мне, что ты об этом думаешь!
— Я не думаю об этом. Потому что у меня нет времени. Я не успеваю думать о моих прегрешениях, — отвечал авва. — Но для тебя...
Глава 34
— Бедные и богатые всегда существовали. Нерадивыми священниками и неразумными мирянами никого не удивишь. Но — как не пускают в пустыню женщин, чтоб не было соблазна, так и ты не соблазняйся тем, что показывают в твоём телевизоре. Отвернись.
— Да, но они? Те, что показывают?
— Знаешь, сколько публичных домов в Александрии? И есть те, кто их содержит, и те, кто там живёт, и те, кто посещает их. Но терпит нас Господь, пока есть спасающиеся! Земля — то место, где пшеницу отделяют от плевел. Хотя и умножаются беззакония от начала к концу времён, а от умножения беззакония во многих охладеет любовь, но сказано «во многих», а не «во всех».
— Ты считаешь, что близки последние времена?
— А ты пройдись по рынку в той же Александрии! Тебе покажется, что последние времена наступят завтра. Потому что последние времена близки всегда. Каждая душа, подходя к смертному порогу, знает, что они пришли. Для неё. Я уже говорил тебе, что и рай, и ад — в душе.
— А антихрист?
— Как предсказано — придёт. Наступит последнее испытание тем душам, что будут жить тогда. Но твои испытания наступили сейчас. Сейчас стоишь ты меж Христом и антихристом. Не бойся последних времён. Они давно пришли.
— Ты умеешь утешать, — усмехнулся я.
Он же, как всегда, промолчал.
— А что ты скажешь мне о Церкви?
— Я надеюсь, что пророчества Иоанна Богослова ты, так или иначе, прочтёшь. Если останешься — изучишь греческий и прочтёшь.
— Твои утешения всё лучше, час от часа, — вздохнул я.
На этот раз он улыбнулся.
— Не судим, да не судимы будем. Я знал одного монаха, который стал так толст, что уже не мог протиснуться через вход собственной пещеры. При этом ел он так, как я, а может, и меньше. Дар исцеления получил он от Господа. Люди собирались у входа в его пещеру, прося молитв. Он всех исцелял. И только себя не мог. Когда он почил, пришлось разломать вход в пещеру, чтоб вынести его бедное тело.
— Почему? Почему так произошло?
— Подумай. Это была та вода, которую выливал Сам Господь.
Я думал. Никогда ещё мои мысли не перемещались с такой скоростью!
— Пресвитер — тоже человек, — продолжал авва. — Он может страдать и грехом тщеславия, и грехом объядения. И всеми другими пороками. Но представь себе, что на город нападает враг. Женщины и дети бегут, а тот, кто определил себе поприще воина, выходит на стены крепости. Не спросится с женщин и детей, почему они спрятались. Но если спрячется воин — спросится с него. Так же и с пресвитера спросит Господь иначе, чем с тебя. Если ты сам не станешь пресвитером.
— А я стану?
— Ты решил сегодня смешить меня? — спросил авва. — Лучше подумай, не могу ли я назвать тебя «клушей»?
Авва улыбался. Мне ничего не оставалось, как только улыбнуться в ответ.
Глава 35
Весь день я молился и плёл корзины. С аввой мы больше не разговаривали. Но мне было так хорошо! Хотелось улыбаться и петь, петь и улыбаться...
Перед ужином я не удержался и спросил:
— Авва, а это ничего, что мне всё время... ну, весело?
— Ешь с весельем хлеб твой, — ответил он, кладя себе кусок хлеба, а мне — кусок хлеба и сыр. — Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе.
— Хорошо! — не мог не ответить я.
— Духа не угашайте. Пророчества не уничижайте. Всё испытывайте, хорошего держитесь. Удерживайтесь от всякого рода зла, — закончил авва, и мы приступили к трапезе.
Шестой день заканчивался.
