Саша Камских - Институт экстремальных проблем
Он так стремился поскорей вымыться, что не взял чистую одежду; грязную одевать было противно, поэтому ему пришлось завернуться в полотенце. Выйдя из ванной, Вадим понял, что дико хочет есть, и завернул на кухню. Там он оторвал кусок батона, налил в кружку молока и, жуя на ходу, отправился одеваться в свою комнату, но в коридоре натолкнулся на Ленку.
— Где все? — спросил у сестры, удивленный необычной тишиной в доме – молчало даже вечно бормочущее на кухне радио.
— Мама к бабушке поехала, а папа со Светкой в шахматы играет, — сообщила ему сестра и, хихикнув, добавила: — Он ей уже две партии проиграл!
Вадим подавился куском батона, услышав такое.
— Он, наверное, в поддавки играет, — не поверил он сестре.
— Иди сам посмотри, какие там поддавки, — Ленка надулась, — только тихо, а то всякий шум папе мешает.
Вадим заглянул в комнату, которая была по совместительству и родительской спальней, и рабочим кабинетом. Отец со Светкой сидели за шахматной доской, и по выражению отцовского лица Вадим понял, что и третья партия ему не задалась. Он глянул на доску – белые ушли в глухую оборону, которая трещала под напором черных, которыми играла Света.
— Всем привет! — негромко поздоровался Вадим.
Отец машинально кивнул головой, судя по всему, не обратив внимания, кто пришел. Светка же – «Да она совсем не растет!» мимоходом удивился Вадим – искоса взглянула на него вечно насмешливыми глазами, но обошлась без обычных колкостей, а весьма церемонно ответила: «Добрый день!»
— Шах! — она сделала ход конем, взяв белую ладью.
Дмитрий Алексеевич сосредоточенно смотрел на доску, больше ничего сейчас его не интересовало. Вадим затаил дыхание, глядя на фигуры, он даже забыл проглотить откушенный кусок. Света сидела, подперев маленькими кулачками подбородок, и тоже внимательно смотрела на сложившуюся позицию, но через несколько минут ей это надоело, и она принялась разглядывать Вадима. Тот вдруг спохватился, что на нем нет ничего, кроме полотенца, и почувствовал себя ужасно неловко под взглядом огромных голубых глаз. Ему стало не по себе, появилась странная уверенность в том, что эта маленькая девочка догадалась обо всем, что с ним сегодня произошло, взгляд ее внезапно стал совсем не детским, очень серьезным, даже немного печальным, как будто она что-то потеряла или ее кто-то обманул. Вадим пошел в свою комнату одеться, затылком чувствуя, что Света все так же продолжает смотреть на него. Именно от выражения этих глаз он с мучительной ясностью осознал, что перешел сегодня границу между детством и взрослой жизнью. Вадим вспомнил темные ласковые и тоже немного печальные глаза Оксаны, и его, как гром среди ясного неба, поразила мысль: «А вдруг у нее после сегодняшнего будет ребенок?! Что тогда?!»
Когда он вернулся в комнату, Света уже потеряла всякий интерес к игре, поставила Дмитрию Алексеевичу вечный шах и предложила ничью, на которую тот с явным облегчением согласился. Потом за Светой пришла ее тетя Лиза и увела домой, сразу после этого приехала мама, и все пошло по накатанной колее, никто ничего не заметил, только мама, найдя в ванной кучу брошенной там одежды, беззлобно обозвала его поросенком.
Вадим еле дожил до воскресенья, раздираемый противоречивыми чувствами. Занятия прошли гладко, он легко справился с предложенной преподавателем задачей. После занятий все повторилось, как неделю назад, и Вадим задал мучивший его все это время вопрос:
— А вдруг будет ребенок?
Оксана чуть насмешливо улыбнулась:
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать в сентябре исполнилось, — Вадим не стал ее обманывать.
— Надо же, а я думала, тебе лет восемнадцать, не меньше. Господи, да ты совсем еще мальчик! — Оксана, казалось, начала жалеть о случившемся. — Такой неиспорченный, чистый, ничего не знаешь… Как-то нехорошо у нас получилось…
— Нет, Оксана, хорошо, — Вадим обнял ее. — Я люблю тебя!
— Ох, какой глупый! Не нужно говорить так, это не любовь. Я тебе почти что в мамки гожусь, у меня муж и двое детей, какая тут может быть любовь?! — Оксана увидела округлившиеся глаза Вадима. — Не осуждай меня, Вадим, станешь старше, поймешь, как иной раз в жизни бывает.
— Как? — требовательно спросил Вадим.
Оксана посмотрела в его синие настойчивые глаза, вздохнула, притянула к себе и начала говорить. Они лежали в обнимку на каком-то одеяле, накрывшись Оксаниным халатом, а она рассказывала ему о своей жизни. Вадим слушал ее и поражался, осознавая, в насколько «тепличных» условиях он вырос.
Оксана работала медсестрой в поликлинике, у нее было двое детей – дочка десяти лет и сын на два года младше. Муж был прорабом на стройке. С ним Оксана познакомилась, когда он служил в армии под Полтавой, и уехала с ним на его родину. Родителям Анатолия она сразу полюбилась своим веселым и ласковым характером, что очень ощущалось, пока они два года теснились в тесной трехкомнатной «хрущевке». Потом муж получил квартиру, пусть небольшую, но отдельную. Обустраивали ее, обживали, воспитывали детей. Обычная семья, каких десятки тысяч, со своими радостями и огорчениями, но без каких-либо особых проблем, ссор и несчастий. Беды начались, когда погиб свекор: накануне Восьмого марта на работе поздравляли женщин и после небольшого застолья он пошел проводить двух коллег, которые жили недалеко, до дому. Уже около самого подъезда кто-то позарился на новую шапку из хорошего кролика, в темноте приняв ее за норковую. Толчок, падение, удар головой об обледеневшую ступеньку крыльца, и через день отец мужа скончался в больнице. В милиции от этого дела отмахнулись, списав произошедшее на несчастный случай: подвыпивший немолодой мужчина не удержался на ногах, а шапку, свалившуюся с головы, утащили бродячие собаки. Через неделю после похорон разбился насмерть на машине младший брат Анатолия, полгода назад пришедший из армии. Свекровь слегла с обширным инфарктом, а у Оксаниного мужа на стройке произошло ЧП – при падении с высоты погибло два человека. То ли, действительно, сам Анатолий что-то недосмотрел на работе из-за всех бедствий, обрушившихся на семью, то ли его просто сделали «козлом отпущения», но суд дал ему пять лет.
— Ты сам подумай, — с горькой усмешкой говорила Оксана Вадиму, — мне двоих детей кормить-одевать нужно, свекрови помогать, мужу посылки отправлять, а много ли медсестра в районной поликлинике получает, даже если на две ставки работать? Бегать по домам к лежачим больным, ставить уколы, банки, делать массаж? Пробовала! Без рук, без ног к ночи до дому доползешь, белый свет не мил, а больше полтинника никак не заработаешь. Здесь те же деньги, но я от этого не уматываюсь до потери сознания, домой нормальным человеком прихожу. И в мастерских художникам позирую – еще копеечка-другая детишкам на пряники. Не осуждай меня, Вадим, не от хорошей жизни я перед чужими людьми заголяться стала!
— Я не осуждаю тебя! — Вадим порывисто сел. — Какое я имею на это право! — добавил он с мукой в голосе. — И никто другой не имеет!
— Какой ты хороший, добрый мальчик! — Оксана тоже села и грустно покачала головой. — Ты так думаешь, потому что жизни не знаешь. Даже родителям своим я никогда в этом не признаюсь, хотя они, скорее всего, меня бы поняли. Свекровь? Осудит! В этом я не сомневаюсь. Дети? Они еще маленькие, но тоже не одобрили бы. Про мужа не говорю… Ему осталось три года сидеть, если амнистии не будет.
Вадим задохнулся от отчаяния.
— Оксана, чем тебе помочь? Что для тебя сделать?
— Не смотри на меня с отвращением и не считай распутной женщиной из-за того, что у нас с тобой произошло. — Черные глаза вдруг заблестели от навернувшихся слез. — Я, честное слово, думала, что ты старше… Со временем ты поймешь, что женщина не всегда может с собой справиться, что иногда так хочется, если не любви, то хотя бы доброго отношения и немного ласки.
— И часто тебе этого хочется? — вырвался сам собой ревнивый вопрос. — Часто ты уступаешь своим желаниям и чужим?
Оксана в ответ только печально посмотрела на Вадима, легла и накрылась своим халатом.
— Извини меня, Оксана, я сам не знаю, что говорю! Я только представил… подумал… кто-то может быть груб с тобой! Может обидеть тебя… Как я сам сейчас сделал! Тебе и так несладко, а я… Прости меня, пожалуйста! Я больше никогда… — он путался в своих чувствах, мыслях и словах, никак не мог найти нужные.
— Никогда не говори «никогда», — Оксана притянула его к себе и поцеловала.
— Я никогда больше ни о чем таком тебя спрашивать не буду, — Вадим упрямо вернулся к тому, о чем говорил, — никогда тебя не обижу, потому что ты очень хорошая, добрая и честная. Я люблю тебя.
Он наклонился над Оксаной и долгим поцелуем помешал ей что-либо ответить. Потом губы его скользнули ниже. Первый раз он не пассивно отдавался Оксаниной ласке, а сам старался доставить ей удовольствие. Она почувствовала это искреннее стремление и замерла под его еще неумелыми, робкими, но такими нежными прикосновениями. А Вадим понял, что дарить наслаждение едва ли не слаще, чем получать его.
