Александр Шакилов - Остроги. Трилогия (СИ)
— Как это?
— А вот так это. Ножом себя по пузу чиканул — и всё.
— О господи! Страсти какие!
— И не говори. Единственному только парашютисту скрыться удалось. Вот из-за него-то эсбэошники и шерстят по острогу, что чекисты в тридцать седьмом.
— Все-то ты знаешь. Подозрительно это…
— Так не я одна. Теперь ты тоже в курсе. Заявить на тебя, что ли?..
Бабки перевели разговор на погоду и нехватку продовольствия в остроге — куда-то исчезла гречка, и Гурбану стало неинтересно их слушать. Десант, значит, и только один человек выжил. А вдруг это связано с дирижаблем, на котором улетел Сташев? Гурбан поднялся — вроде как справился со шнурком — и шагнул к разговорчивым дамам пенсионного возраста. Он даже открыл рот, чтобы задать пару вопросов, но те с таким прищуром уставились на него, что сразу стало ясно — в нем подозревают агента питерской разведки минимум, а то и марсианского шпиона, припрятавшего треножник в соседнем доме. Захлопнув рот, Гурбан прошел мимо, ощущая спиной пронзительные взгляды. Надо убираться отсюда поскорее. От старых кошелок всего можно ожидать…
Серега Мясник неприметно семенил рядом.
*
Над воротами, у которых притормозили джипы, была картинка: мужик с раскрытой книжкой в руке. Что там написано, Дан разобрать не успел, зато обратил внимание на двоих товарищей, припавших к ногам книголюба.
Ворота со скрипом отворились. Кавалькада, урча моторами, неспешно въехала внутрь Спасской башни, где царил таинственный полумрак.
— Они тут что, электричество экономят? — Мариша прижалась к стеклу, пытаясь хоть что-то рассмотреть. — Или у них светобоязнь?
Данила пожал плечами:
— Что-то отца не вижу…
Доставщиков жестами попросили покинуть машину.
Выбравшись из салона, Мариша скрестила руки на груди:
— Могли бы и сказать. Мы вообще-то язык знаем, не дикие какие, не карлики орловские.
— Эй, а где мой отец?
Но разговаривать с ним не стали — схватили и набросили на головы мешки, от которых пахло гнилым картофелем. Лягнув пару раз кого-то и двинув локтем по челюсти, Данила даже не успел осмотреться, хотя чего тут в темноте можно было увидеть? И все же, когда ткань закрыла глаза, стало понятно, что парни в ушанках не хотят, чтобы их гости разузнали кое-какие секреты, что хранила Спасская башня.
— Эй, вы чего творите?! — Данила таки не смолчал, хоть и понимал, что крики его эффекта не возымеют. — Это что, шутка?! Эй, это не смешно, честное слово!
На него надели наручники, на Маришу, судя по второму щелчку, тоже. Данила еще пару раз брыкнулся, но ответных ударов не получил. Интересный фактик, необычный. Разве так принято вести себя с буйными пленниками?..
— Равиль, что происходит?! Где мой отец, Равиль?!
Но вместо ответа он услышал ругань Ашота, поминавшего Равиля и так, и сяк. Рот толстяку заткнуть не удосужились, поэтому он в подробностях описал, как в кустах проводила свой досуг мать вольника и с кем сожительствовала бабка. Нетрудно было догадаться, что именно Равиль был повинен в том, что толстяка спеленали, — он лично примерил Ашоту мешок, даже сказал, что точно его размер. Ну не сволочь ли?! Да и в том, что Мариша с Даном оказались в ловушке — его вина, несомненно. Ведь он велел привезти доставщиков в Спасскую башню и вызвать какого-то Тихонова.
— Равиль, а ведь ты гнида! — И надо было смолчать, но Данила не смог удержаться, пусть ему будет хуже. — Предатель!
Он не рассчитывал на реакцию со стороны вольника и удивился, услышав ответ:
— Какой же я предатель, если с самого начала моя миссия состояла в том, чтобы тебя, Данила Сташев, привезти в Москву? Ты нужен Совету, ты нужен нам всем.
И тут уже не только Ашота, но и Маришу с Даном прорвало. Перебивая друг друга, они поведали Равилю, что о нем думают и что с ним сделают, когда освободятся. Данила еще выразил сожаление, что освободил вольника, срезав с него ремни, надо было позволить ему сгореть заживо в дирижабле.
— А потом воскресить — и еще раз сжечь!
И тогда Равиль сказал, что скоро для Дана всё-всё-всё изменится. А может, если на то будет воля советника Тихонова, повезет и девчонке. Насчет толстяка он, Равиль, очень не уверен, слишком уж много лишней плоти, а братьям нужны лишь здоровые тела.
Он так и сказал:
— Убогие, больные — не для нас. В Братство принимают только сильных.
Доставщиков повели вверх по лестнице.
Братья? Здоровые тела?.. У Данилы появились смутные догадки. Ведь не зря в вагоне-борделе его душа скользнула по светящейся нити к будуару, за которым скрывался Равиль. И тогда, в купе, и потом, на Красной площади, Дану вовсе не показалось, что между вольником и бойцом с «винторезом» установилась связь. Братья, значит. И раз у Дана душевные полеты начались после контакта со слизнем, то логично предположить, что…
Братья — это слизни.
И Равиль под слизнем.
И люди, которые привезли их в Спасскую башню, тоже являются носителями слизней.
Но почему Данила только сейчас об этом догадался? Почему Ашот и Мариша не заметили странностей в поведении вольника и двух его коллег, погибших на Территориях? Ведь люди под слизнями очень быстро оскотиневают. Даже если контакт был кратковременным, человек превращается в монстра — Маркус тому пример. А эти… эти как обычные люди. И что это значит? А то, что ими управляют очень необычные слизни.
И один такой слизень закрепился на черепе вольника Равиля. Потому-то за время пути тот ни разу не снял свою шляпу с орлиными перьями. Равиль был рядом с Даном от самого Харькова. Они сражались вместе. Ну как мог вольник после всего, что они пережили, заманить доставщиков в ловушку?!
А вот мог. Людская логика, чувства — все это неприменимо к Равилю. Лишь внешне он человек, но по сути своей таковым не является. Ведь человек — это не только комплект из рук, ног и головы, обладающий способностью внятно отвечать на поставленные вопросы и принимать решения на поле боя. Человек — это…
Что?
Что такое человек?
Вот Данила, к примеру, человек? А? У него по ЦНС змеятся, с каждым днем разрастаясь, отростки слизня, его тончайшие нити управления. Так что вряд ли Дана можно назвать полноценным членом людского общества.
Ну и пусть.
Все равно он не позволит слизням собою помыкать. Ведь не зря же они хотели его заполучить, не зря протащили по Территориям. И отец… Равиль купил Дана на то, что отец его ждет, что они должны встретиться в Москве…
…В Москву едем. В Москве Данилу Сташева ждет отец, Павел Сташев, который создал оружие против слизней. Это оружие способно раз и навсегда изменить баланс сил, а то и вовсе очистить планету от паразитов. Павел Сташев хочет, чтобы его сын был рядом, когда это произойдет. Вот такое у меня и моих коллег задание…
Так сказал Равиль, когда они только-только выбрались из шлюза Харьковского острога. Ашот тогда еще наставил на вольника пистолет… Вот он, ответ на все вопросы: Павел Сташев создал оружие против слизней, и слизни конечно же не хотят, чтобы это оружие применили, а чтобы вынудить Павла Сташева сдаться, слизням понадобился Данила. Все элементарно, проще некуда.
Данила — всего лишь заложник. Или наживка на крючке.
Подъем закончился. Рядом громко дышала Мариша. Ашот скрипел зубами. И тогда Дан заговорил, ему было важно прояснить кое-что:
— Эй, Равиль, ты здесь?
Тишина в ответ.
— Скажи, Равиль… Я одного не пойму, почему мне сразу не подсадили слизня? Не того, что на рыси был, тот простой совсем, из-за него я бы глупым стал, отец вам этого не простил бы… Почему такого же, как на тебе, не подсадили? Проблем бы меньше было.
— Так ли меньше? — Голос вольника прозвучал рядом, пожалуй, даже слишком близко — будто Равиль приблизил вплотную свое лицо к лицу Данилы. — Впрочем, ты скоро все сам поймешь.
С головы Дана сорвали мешок.
Лицо вольника действительно было рядом. И лицо это выглядело непривычно — из-за того, что добрую половину его не скрывали больше солнцезащитные очки.
Данила впервые посмотрел в глаза Равилю.
И лучше бы он этого не делал. Лучше бы он сразу отвернулся или зажмурился. Но нет, он посмотрел — и буквально прикипел взглядом к тому, что увидел.
Если с правым глазом Равиля все было в порядке — ресницы, веки, серо-голубая радужка, — то левое око покрывало тонкое белесое бельмо с желтоватым налетом по краю. Бельмо словно соткал из паутины паук, который спрятался в глазнице в ожидании жертвы. И теперь он сидел там, парализовав Дана, подчинив его волю
зовом.
Только не паук это вовсе.
Там, за бельмом, притаился слизень, подключенный к глазному нерву вольника. Затылок отчего-то не устроил его как посадочное место. Или все же там, на черепе, тоже кто-то есть? Тот, кто раньше занял место?
