Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ) - Забудский Владимир

— Это лицо Питера, — ошарашенно ответил я. — Но это… это совсем не похоже на то, что я видел.

— Смотри дальше, — предложил Паттерсон.

Изображение с камеры дрона № 114532 просуществовало еще несколько секунд, прежде чем Питер с характерной для «Валькирии» резкостью вскинул пистолет и сделал несколько выстрелов. Он хорошо стрелял — как и все, кто служил в Легионе.

На экране вновь появилась «картинка» с камеры напротив аптеки. Дрон теперь лежал на асфальте. Его корпус искрился и дымился. Такие повреждения не могли нанести обыкновенные пули. Вероятно, это были бронебойные из армейских арсеналов. Достать такие на «черном рынке» было непросто. Да и вообще, я бы никогда не мог подумать, что Питер станет носить с собой пистолет! Лишь полный идиот мог ходить по улицам Сиднея, где на каждом шагу висели камеры, с боевым оружием.

Не обращая внимание на воющие невдалеке полицейские сирены и на жалобный скулеж нескольких автомобильных сигнализаций, Питер спокойно направился по тротуару вниз по улице. Он успел уйти ярдов на двадцать, прежде чем рядом резко завизжали автомобильные шины. Прикрывшись бронированными дверцами своего авто, два офицера полиции направили на Питера табельные М-10, громко приказывая бросить оружие.

В какой-то момент парень остановился в замешательстве. Затем… о, ужас… на его бледном лице заиграла ухмылка.

— Что, пришли за мной?! — срывающимся голосом закричал он, разводя руками. — Да пошли вы, ублюдки! Ваше время сочтено! Мы вас не боимся, понятно, свиньи?!

— Немедленно положи оружие! Клади на землю, я сказал! — кричал в ответ страж порядка.

— Да что ты говоришь, легавый?! — громко засмеялся Питер. — Таких, как я — миллионы! Убьешь меня — придут другие! Вам нас не сломить! Никогда!!!

— Немедленно бросай оружие, или мы будем стрелять!

— И что с того?! Правда не умрет, ясно?! Правда никогда не умрет!

— Ложись, я сказал!

— Сам ты ложись! А лучше сдохни, сволочь!..

Через секунду пистолет вновь взметнулся вверх. Он успел сделать выстрел, которым разбил лобовое стекло полицейского автомобиля, прежде чем погибнуть. Говорят, что патрульные — никудышные стрелки. Но на этот раз они не оправдали своей репутации. Первый же выстрел поразил цель в область сердца. Второй выстрел был не менее точен и угодил в правую часть грудной клетки.

Наморщившись, я глядел, как умерщвленное тело бедного парня, которого я за эти месяцы полюбил, как младшего брата, падает на асфальт. В смерти не было ничего эффектного и красивого. Особенно когда погибал человек, которого ты знаешь.

— Знаю, тебе больно это видеть, — движением руки убирая экран, сочувственно произнес Паттерсон. — Но мы здесь не для того, чтобы щадить твои чувства. Без обид. Тебе еще придется провести опознание трупа.

— Я готов, — обреченно произнес я.

— Не сейчас. Это можно будет сделать и позже. Послушай, Димитрис. Очень может быть, что ты прав насчет этого парня, и он держался молодцом. Но вчера ночью он все-таки сдался, и пустился во все тяжкие. А еще этот его наркотический бред… ты ведь слышал.

— Давайте покажем ему записку, — предложил Моралез. — Я за то, чтобы выложить все карты до конца.

— Что скажешь, Бэнкс? — Паттерсон переместил взгляд на помощника прокурора.

— Ладно, — нехотя отозвался тот.

Минуту спустя передо мной уже лежал герметичный пакет, в котором виднелся обрывок бумаги, исписанный обыкновенной шариковой ручкой. Буквы напоминали безобразные каракули, ведь Питер, как и большинство людей цифрового поколения, практически не учился каллиграфии. Всматриваясь в эти буквы, я ощущал, как мой лоб все сильнее сморщивается.

— Компьютерная почерковедческая экспертиза подтвердила подлинность с вероятностью, близкой к 100 %, — сказал Моралез, пока я пытался осознать, что действительно вижу перед собой то, что я думаю. — Это на самом деле написал Коллинз. Там же есть и его отпечатки пальцев.

Я ничего не ответил. Текст записки продолжал проноситься перед моими глазами: «Даже если я отдам свою жизнь в результате того, что сделаю, я не стану об этом жалеть. Во мне нет ничего исключительного. В одном лишь нашем клубе — множество людей смелее и лучше меня, которые пострадали так же как я или даже больше. А во всем мире их тысячи миллионы. Правду не скрыть. Рано или поздно, но справедливость восторжествует!»

Осмыслив наконец текст, я тяжко вздохнул и нервным движением ладони взъерошил волосы у себя на голове. То, что Питер написал перед своей смертью, поразило меня едва ли не больше, чем сама смерть. Почему он упомянул о клубе?! Этого просто невозможно было объяснить. И это было ужасно.

— Слова Коллинза настораживают, и бросают тень на всех вас, — без обиняков заявил Паттерсон. — Если как следует уцепиться за эти слова, и сопоставить их с некоторыми его знакомствами и поступками, о которых, может быть, ты ничего и не знаешь — можно раздуть эту историю до нехилых масштабов. Так бы наверняка поступил какой-нибудь парень, который гонится за цифрами в отчетах и наградами. Но я не из таких. Ты ведь знаешь меня, Войцеховский. Я из тех полицейских, которые просто выполняют свою работу.

Я промолчал, и Паттерсон продолжил:

— Этот парень в последнее время якшался с несколькими темными личностями, включая одну пакостную юристку. Мне эта стервища знакома. Она неоднократно участвовала в сомнительных аферах, единственной целью которых, как правило, являлся ее собственный пиар и заработок. Не знаю, чего именно она хотела от Коллинза, но у нее оказался подписанный покойным контракт на адвокатские услуги. За утро она уже успела своим криком, похожим на визг баньши, всполошить всех полицейских и прокурорских чинов города…

— … да еще поднять вонь в прессе! — добавил Бэнкс раздосадовано.

— Да. Она делает абсурдные заявления, постоянно намекает на недостоверность наших доказательств, сыпет жалобами и оскорблениями. Обычная ее тактика. Ну да ладно, давай не будем о ней. Все это, на самом деле, не имеет отношения к делу.

Помолчав какое-то время, чтобы я вполне прочувствовал момент перехода к главному, Паттерсон наконец обратил на меня сочувственный взгляд, и молвил:

— Я хотел бы сказать вот что, Димитрис. Я проработал в полиции больше двадцати пяти лет. И, по моему мнению, с которым согласен и мистер Бэнкс, это был обыкновенный случай, какие происходят постоянно. Тяжелые наркотики — большое зло. Они делают из людей неуправляемых дикарей. Произошедшее прискорбно. Но я не хотел бы, чтобы вокруг этого дела поднялся переполох. Юристы и писаки только и мечтают, чтобы нажиться на чем-нибудь подобном. Факты их совершенно не заботят. Вырвав из контекста парочку красочных подробностей, они выстраивают нелепейшие теории, которые затем сливают в Интернет, заставляя все это говно бурлить в угоду их алчности.

Преисполненное негодования повествование Паттерсона я выслушал с непроницаемым лицом. Моралез все время следил за выражением моего лица, ожидая увидеть признаки реакции на слова босса. Но я этой реакции высказывать не собирался. Если они почувствуют, что меня можно прочесть, как открытую книгу, уверенности у них лишь прибавится.

— У каждого своя работа, — только и ответил я.

— Верно, — согласился Паттерсон. — И я бы хотел, чтобы ты помог мне и Моралезу справиться с нашей. Видишь ли, парень, я не из тех, кто вешает на людей ярлыки исходя из «шкалы Накамуры». Я знаю, кто ты. Знаю тебя лично. Ты — настоящий патриот и законопослушный гражданин. Так ведь?

— Мне хотелось бы думать, что это действительно так, — ответил я сдержанно.

— В деле есть свидетельства нескольких человек, которые подтверждают следственную версию — ограбление и сопротивление аресту на почве наркотического опьянения, без предварительного умысла. Я уверен, что это преступление носило именно такой характер. А ты как думаешь, Димитрис?

— Не знаю, что думать, Паттерсон, — пожал плечами я. — Я в расстроенных чувствах.

— Понимаю тебя, — закивав головой, он нетерпеливо продолжил: — А еще у нас есть показания журналистки, с которой Коллинз спал. Уверен, ты слышал о ней — некая Фи Гунвей, известная под псевдонимом Ха Цзи, или как-то так, и под несколькими другими, радикально настроенная репортерша, которая сама, наверное, скоро окажется на скамье подсудимых. Именно с ней он должен был встречаться тем вечером, но не пришел на встречу.