Дарья Аредова - Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)
Вспомнить, что произошло, никак не получалось. Память услужливо выдала дом Лаэрри, нашу беготню с канистрами, езду по Городу и бои с подземными жителями. А дальше вставала глухая черная стена.
— Вода есть, но она тебе не поможет, – все же, отозвался Дэннер. Голос прозвучал как-то глухо, и я насторожилась. Уж кто-кто – а Дэннер-то попусту психовать не станет.
— А… меня ранили? Да? Дэннер! – Я с нарастающей тревогой, ловила его взгляд. А когда, наконец, поймала – сделалось как-то нехорошо. Глаза командира казались неживыми, в них не отражалось ничего, кроме пустоты.
Так смотрят тяжелораненые. Так стекленеет взгляд, когда человек всеми силами пытается удержать боль, загнать ее внутрь, и ничего больше не остается, только стремление – не показать никому, как на самом-то деле рвет нервы в клочья. Так смотрят раненые… так смотрят родственники и друзья у постели обреченного. Сколько раз я натыкалась на этот жуткий, остекленевший взгляд – тогда, когда ничем уже не могла помочь пациенту, уберечь вверенную мне жизнь.
Страх нарастал, душил, выцарапывался из груди наружу, разрывая плоть ледяными коготками. Я не знала, что сильнее – страх или боль и жажда.
— Да не молчи же! Меня ранили?! Да или нет?!
— Зацепили. – Тихий голос Дэннера оборвал мои крики.
Я бы вскочила, но тело словно залили свинцом. Прошептала:
— Я пить хочу… дай мне воды.
— Не поможет тебе вода.
— А ты просто дай мне попить.
Дэннер поглядел на меня еще раз, непослушными руками отцепил походную солдатскую фляжку с пояса. Придвинулся совсем близко, чтобы приподнять мою голову и напоить – как вдруг в уши ударил оглушительный набат. Меня будто накрыло тяжелой океанской волной, мир куда-то уплыл, замедлился, точно старенький кассетник плохо тянет пленку. Звук бил изнутри черепа, бил тупым медным языком в стенки колокола, и я не сразу узнала в нем сердечный ритм.
Ну, да, сердце. Ровными, сильными ударами. Разве может оно так громко биться?.. Человеческое сердце…
Сознание растворялось в этом звуке, угасало, я тонула в нем, как сахарный кубик в чашке с чаем.
— Ласточка! Очнись.
Я вздрогнула и пришла в себя – опять судорога. Дэннер теперь стоял, склонившись надо мной и поддерживая под затылок. И когда это он успел встать?..
— Прости. Я не должен был подходить так близко.
До меня, как-то, все еще не совсем доходило.
— Что это было, Дэннер? Я сознание потеряла?
Он выдохнул, резко отвернулся. Я молчала – в таком состоянии человека лучше не дергать. Когда Селиванов вернул самоконтроль и обернулся обратно – губы уже улыбались, а в глазах застыло проклятое стекло, из чего я заключила, что вопросов лучше не задавать. И робко напомнила:
— Мы… ты собирался меня напоить.
Дэннер подошел со спины, протянул руку, я ощутила, как в зубы ткнулось холодное металлическое горлышко фляги.
— Как скажешь… – прошептал капитан. – Как скажешь.
Боль взорвалась гранатой.
Оказывается, есть кое-что похуже жажды – это когда в глотку льют расплавленный металл.
Я захрипела и задергалась, Дэннер снова перехватил, на этот раз прижав меня к себе, отчего пульс опять ударил в уши… Больно, больно, больно!!
— Ты что?!.. – хрипела я. – Ты чего?!.. Это ж не вода…
— Тише, родная… тише. Это вода… самая обыкновенная вода… – Голос вдруг сорвался, и я притихла от неожиданности.
— Как вода… это… нет, это спирт, наверное… ты… ты перепутал…
— А вот и нет. – Дэннер, чуть отстранившись, плеснул себе на руку. – Видишь? Да и потом, нет у меня с собой спирта…
— А может, уксус? – с надеждой предположила я. – Дистиллират?..
— Хватит! – не выдержал Дэннер. – И кусочек плутония на закуску, ага.
Снова повисла пауза. На стене громко тикали часы. Я изо всех сил сдерживала панический, цепенящий ужас. Нет… только не так…
Почему все серое?!! Куда подевались краски?! Я невольно вскинула руку и принялась тереть глаза – но мир как был серым, так и остался. Может, здесь просто темно…
— Дэннер… – лихорадочно зашептали растресканные губы, – Дэннер, я хочу на улицу… помоги мне встать, пойдем на улицу…
— Нельзя.
— Ну и что!
— Нельзя тебе на улицу! – повысил он голос. – Скоро утро. Скоро солнце взойдет…
— Вот и хорошо! – обрадовалась я. – Пойдем!
— Нет! Нельзя вампирам на солнце…
Слова будто ударили, вышибая воздух из легких. И кто-то другой – не я, этот кто-то бился и кричал, я видела, и слышала, и наблюдала, будто со стороны.
— Я не вампир!! Не вампир! Человек я!.. Я человек!!
— Спокойно! – Я ощутила, как он прижал меня крепче, услышала, как бьется сердце – и жажда навалилась с новой силой. Этот звук гипнотизировал, гасил разум как песок спичку. Кто-то другой – не я – бился в руках Дэннера, пытаясь вырваться, и все повторял, повторял одну и ту же фразу.
— Я человек!!.. Человек… Никакой я не вампир, я человек!
— Тише… человек. Конечно, человек. Человеком и останешься.
Пульс… совсем близко… одно движение – и лопнет в зубах мягкая кожа, и боль уйдет. Одно движение…
— Не-ет!! Помогите!! Помогите… не хочу быть тварью!! Я не хочу быть тварью, не хочу, не хочу-у-у!!..
И почти ощутимо во рту бархатное тепло освобожденной крови… избавление… А что за истеричка там вопит – этого я не знаю, это не ко мне…
— Не будешь ты тварью! Не будешь…
Отгоняя этого чужого, страшного, который настойчиво заглушал мой собственный разум, который собирался убить Дэннера, я неосознанно впилась зубами в собственные губы – но отрезвляющей боли не последовало. Я куснула сильнее – ничего. Я рвала зубами кожу, пока не ощутила липкое, омерзительно холодное, оно потекло с подбородка и промочило рубаху Дэннера. Он, видимо, ощутив влагу, отстранился.
— А вот калечить себя не нужно. – Дэннер осторожно промокнул своим рукавом мерзкую застойную жижу на моем лице. – У тебя сейчас низкая регенерация, Ласточка. Не делай так больше.
Меня затрясло еще сильнее.
— Я… я не вампир… не вампир…
— Тише…
— Я не тварь!!..
Что мучило сильнее – страх от подобных мыслей, или боль и жажда, я не знала, они слились – боль и страх, холод и жажда, я и кровожадная тварь. С отдаленным ужасом я все яснее осознавала: будь я способна двигаться – Дэннер и малышка были бы уже давно мертвее скребущихся снаружи в ставни упырей. Под утро мертвяки особенно разбушевались… пить следует из артерий – венозная кровь непитательная и безвкусная. Сильное сердце, хороший кровоток… Помоги-ите… не хочу… это будет легко – надо лишь приподняться… уткнуться носом в шею… впиться в артерию… заверить, что все будет хорошо – и его, и себя, в первую очередь… детская кровь сочная и сладкая, ее надолго хватит. Если сейчас укусить – будут силы и до ребенка добраться. И в лес…
— Дэннер, убей меня.
— Не принимай поспешных решений.
— Убей меня! Я больше не выдержу. Я не могу.
— Конечно, можешь.
— Не могу! – заорала я.
— А я – могу как-то! – в тон рявкнул Дэннер, и меня точно выключили.
— А ты… давно?..
— Как тебе сказать... – Дэннер отстранился немного. – С моей точки зрения – очень давно.
— А есть… какое-нибудь средство унять боль?
Дэннер прямо смотрел в глаза.
— Нет. Нет никакого средства, Ласточка.
Разум снова ухнул куда-то в темноту.
Очнувшись, я обнаружила себя у батареи, и руки были скованы за спиной. Сознание возвращалось медленно.
Дэннер за столом выстругивал кораблик.
В ноздри настойчиво бил тошнотворный запах лежалого мяса. Мир оставался серым, как старый телевизор. Какой жуткий, неприятный сон…
Дэннер аккуратно вырезал узорный киль и на меня не обращал никакого внимания, или просто не замечал, что я очнулась. В глотке ссохся царапающийся песок. Попытавшись заговорить, я немедленно закашлялась, и Дэннер обернулся. А обернувшись, поднялся и быстро подошел ко мне, непроизвольно зажав нос рукавом.
— Дело плохо, – резюмировал он, выругавшись.
— Все серое… – пожаловалась я.
— Что?..
— Я вижу в инфракрасном спектре, – пояснила я.
— И как оно? – неожиданно заинтересовался Дэннер.
— Ты светишься, – честно ответила я. Дэннер как-то странно-быстро улыбнулся, опустив глаза. Затем поглядел на меня.
— Интересно… – тихо протянул он, так, словно бы ничего не произошло. Словно мы сидим на скамеечке в парке с бутылкой хорошего вина и любуемся на деревья. А в зеленых глазах блеснули слезы, и я стиснула зубы. Да что там жажда – когда больно ему…
— А ты все-таки меня убей, ладно? Я не смогу сама…
