Хроники падшего мира - Иван Шашков
— Нет! — крикнул Максим. — Никогда не поздно! Просто…
И тут его осенило.
— Не борись с ней, — сказал он. — Не пытайся победить. Прими её. Как часть себя.
— Что? — даже сквозь пелену тьмы было видно недоумение на лице Моргрейна.
— Эта тьма — часть тебя, — продолжал Максим. — Твой страх, твоя боль, твое одиночество. Не отвергай их. Прими. Пойми. И отпусти.
Женщина-тьма подхватила: — Помнишь, брат? Помнишь, чему учили нас древние? Нельзя изгнать тьму из своего сердца. Можно только понять её. Принять. И научиться танцевать с ней.
На мгновение все замерло. Тени перестали бушевать, словно прислушиваясь к этим словам. А потом…
Потом Моргрейн закрыл глаза и перестал сопротивляться. Просто позволил тьме быть. Позволил ей течь сквозь него, вокруг него, внутри него.
И тьма начала меняться.
Медленно, словно неохотно, искажение начало уходить из теней. Они становились мягче, текучее, живее. Превращались из оружия обратно в естественную силу природы.
Кокон вокруг Моргрейна растаял, являя его новую форму — не темного властелина и не древнего стража. Что-то среднее. Что-то… настоящее.
— Я… я помню, — прошептал он, глядя на свои руки, где свет и тень играли вместе. — Помню, как это было. До страха. До боли. До…
Женщина-тьма подошла к нему и взяла за руку: — Добро пожаловать домой, брат.
Храм вокруг них отозвался на это воссоединение. Волна света и тени прокатилась по стенам, стирая следы искажения, возвращая древним камням их истинную природу.
Максим опустил кристалл, чувствуя, как напряжение покидает его тело. Лайа подошла ближе, взяв его за руку.
— Что теперь? — спросила она.
— Теперь… — Моргрейн посмотрел на врата, где все еще плясали отражения разных реальностей. — Теперь начинается настоящая работа. Исцеление того, что я искалечил. Восстановление того, что разрушил.
— Мы поможем, — сказал Максим. — Все мы.
Бывший темный властелин покачал головой: — Нет. Это мой путь. Мое искупление. — Он повернулся к сестре: — Ты поможешь мне?
— Всегда, — улыбнулась она.
Они шагнули к вратам, и свет с тьмой закружились вокруг них в древнем танце равновесия. На мгновение их фигуры словно растворились, став частью узора мироздания.
А потом врата вспыхнули, являя новый путь — не во тьму и не к свету. К равновесию.
— Прощайте, — донесся до них голос Моргрейна, уже больше похожий на тот, каким он был в древности. — И… спасибо.
Они растворились в сиянии врат — брат и сестра, свет и тьма, две части одного целого. Ушли исцелять другие реальности, восстанавливать разрушенное равновесие.
А Максим и его спутники остались стоять в древнем храме, где все началось. И теперь им предстояло решить, какой путь выбрать дальше.
Потому что победа над темным властелином была не концом.
Она была началом чего-то нового.
Это было похоже на трещины в зеркале, только трещины эти пролегали в самой ткани мироздания. Сквозь них просвечивали другие версии реальности — искаженные, извращенные, полные тьмы и хаоса.
— Вот оно, — произнес Моргрейн с удовлетворением. — Истинное лицо вашего драгоценного равновесия. Хрупкое, уязвимое… готовое рассыпаться от одного прикосновения настоящей силы.
Максим чувствовал, как кристалл в его руках пульсирует все сильнее, словно пытаясь противостоять разрушению. Но даже его сила, казалось, меркла перед мощью существа, объединившего в себе все темные версии реальности.
— Ты не понимаешь, — сказала женщина-тьма, делая шаг вперед. — Брат мой, ты забыл самое главное…
— Я ничего не забыл, сестра, — оборвал её Моргрейн. — Я просто перерос детские сказки о важности равновесия. Сила — вот что имеет значение. Только сила!
Он взмахнул рукой, и новые трещины побежали по реальности. Теперь они видели другие храмы, другие версии этого момента — где тьма побеждала, где равновесие было разрушено, где хаос правил безраздельно.
— Смотрите! — воскликнул темный властелин. — Смотрите на истинную природу мироздания! На то, что скрывается за вашими красивыми иллюзиями о гармонии!
Но Максим смотрел. Смотрел внимательно. И видел то, чего, похоже, не замечал сам Моргрейн.
— Лайа, — тихо позвал он. — Ты видишь?
Охотница кивнула: — В каждой реальности… даже в самой темной…
— Есть свет, — закончил за неё Максим. — Даже там, где побеждает тьма, всегда остается искра света. Всегда есть надежда.
— Глупцы! — рассмеялся Моргрейн. — Вы все еще цепляетесь за…
— Нет, — перебил его Максим, делая шаг вперед. — Это ты не видишь главного. Ты думаешь, что собрал в себе все темные версии реальности. Но ты забыл кое-что важное.
Он поднял кристалл выше, и его свет начал меняться — теперь в нем отражались не только эта реальность, но и все остальные. Все версии этого момента, все возможные пути.
— В каждой реальности, — продолжал Максим, — есть не только тьма. Есть люди, готовые ей противостоять. Есть свет, готовый сиять даже в самой глубокой ночи. И сейчас…
Он не договорил. Потому что в этот момент случилось что-то невероятное. Сквозь трещины в реальности начали проступать другие фигуры — другие версии их самих из разных реальностей. Воины и маги, мудрецы и короли, простые люди и могущественные существа — все те, кто в своих мирах боролся за равновесие.
— Нет… — прошептал Моргрейн, впервые в его голосе появилось что-то похожее на страх. — Это невозможно…
— Возможно, — улыбнулась женщина-тьма. — Потому что ты забыл главный закон равновесия, брат мой. Там, где есть тьма, всегда будет и свет. Где есть хаос — будет порядок. Где есть разрушение — будет созидание.
Теперь их было не семеро против одного. Сотни, тысячи версий героев из разных реальностей собрались в храме. И каждый держал в руках свою версию кристалла, свой источник силы.
— Вместе, — произнес Максим, поднимая свой кристалл.
— Вместе! — эхом отозвались тысячи голосов.
Сияние всех кристаллов слилось воедино, создавая свет такой силы, что даже искаженная тьма Моргрейна начала отступать. Но это был не обжигающий свет войны — это был теплый свет понимания.
— Нет! — закричал темный властелин. — Я не позволю! Я…
Но было поздно. Свет не уничтожал его тьму — он преображал её, возвращал к изначальной природе. К той чистой тьме, что была частью естественного равновесия.
— Прости, брат, — тихо произнесла женщина-тьма, глядя, как его форма начинает распадаться. — Но пришло время
