Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов
Мой собеседник в ответ лишь изобразил лёгкое недоумение. Ровно столько, чтобы знающий человек понял, что его услышали, а молодой девятнадцатилетний Федя догадался бы, что сморозил глупость. Но я спокойно смотрел на Иванова взглядом самого честного царского подданного.
Переходи к делу, дядь! И сообщи Малой, что с меня пора снимать наручники!
Будто услышав меня, Иван Иванович раскрыл папку и всё с той же улыбкой доброго дядюшки проговорил:
— Ещё в тот момент, когда вы родились, Фёдор Андреевич, мы знали про вас больше, чем вы сами могли знать…
В этом утверждении я сомневался: о том, что в голове у мелкого Фёдора Андреевича, который ещё пачкает памперсы, сидит седой Андрей Петрович с пивным брюшком, знать не мог никто. Впрочем, я тоже об этом не знал в те славные беззаботные дни… Так что, возможно, мой собеседник был формально прав.
— Когда в вашем личном деле появилась первая строчка, вас включили в структуру нашего общества, выявили ваши родственные связи, проставили нужные галочки… — Иванов растянул улыбку. — А вы могли только агукать и реветь, когда хотели есть. Дальше больше! Все ваши поступки, неудачи и достижения аккуратно собирались и подшивались всё в то же личное дело. И не только ваши, но и любого другого верноподданного царства Русского. Более того, скажу честно: всё, что было до последнего времени, вполне укладывалось в рамки первых записей. Пока… Пока вы не получили чёрное сердце! Да, может быть, само ваше Боевое Рождение было довольно-таки обычным… Но вот дальше начались странности. И эти странности сразу были отмечены… Где надо, отмечены.
— И в этот момент Иван Иванович сел на поезд, ну или на самолёт, чтобы лично посмотреть на странного меня? — понимающе уточнил я.
— Не сразу… Но, в общем и целом, вы правы. Если упрощать, именно так оно и было… — Иванов с добрейшей улыбкой покивал. — В отчёте полицейской службы ваше имя впервые проскочило в связи с убийством тёмной куколки из пистолета Цыцеронова, калибр 7.5, серийный номер 1009, зарегистрирован как служебное оружие Малой Марии Михайловны. Но самым удивительным было то, что у вас было разрешение на ношение оружия, полученное в предыдущий день!.. Интересное совпадение, не правда ли?
— С совпадениями такое случается, Иван Иванович… — нашёлся, что ответить, я. — Даже больше: все совпадения обычно выглядят интересными.
— Не сомневаюсь… И, конечно, это совпадение — далеко не последнее! — кивнул Иванов. — Потому что выдано вам это разрешение было в особом полицейском управлении, приписанном к Тёмному Приказу, по просьбе старшего следователя Староземского Константина Петровича, с которым вы познакомились впервые… Только на следующий день!..
— Добрейшей души человек! — нашёл я оправдание для Кости.
— Так и есть! Хороший следователь, хороший двусердый и добрейший человек, — кивнул Иванов. — Хорошие, удачные совпадения… Особенно удачным выглядит такое совпадение: вы поступили в училище двусердых имени Потапа Ратмировича Василенко за две минуты до первого сообщения о начале стрельбы на старом складе, где всё произошло. Представляете, как всё удачно складывалось в вашей жизни! Да и в жизни проректора местного отделения училища имени Василенко… Две минуты, и было бы подсудное дело.
— Полностью с вами согласен! Удивительная череда совпадений! — согласился я. — И до чего ведь удачная!
— С совпадениями такое случается… — вернул мне мою фразу Иванов. — А вот чего не случается, так это убийства тёмной куколки шестого ранга из пистолета Цыцеронова с шестой пули, предназначенной для этого дела, молодым человеком девятнадцати полных лет от роду, который имеет богатейший опыт использования теневой энергии аж в целых две минуты! И приставлен к известному специалисту по теневой энергии Малой Марии Михайловне, которая, как и любой узкий специалист, ущемлена в ином использовании теньки, вплоть до почти полной неспособности поставить колдовской щит.
— Не совсем верно! — покачал головой я. — Щит Мария Михайловна поставить может. Но сла-а-абенький! И всё-таки пару раз этот щит нам очень помог.
— Вот видите: вы владеете той широтой информации, которая недоступна в отчётах. Поэтому мне особенно любопытно услышать подробности именно от вас, Фёдор Андреевич! — кивнул Иванов, тепло улыбаясь мне.
И настала моя очередь говорить и рассказывать… Впрочем, делал я это даже с каким-то удовольствием, потому что, наконец, понял цели моего посетителя и осознал, что ни мне, ни Марии Михайловне ничего не грозит. Почему? Да потому что я просто оказался не тем, кого во мне видела государственная машина Руси.
И вот этот человек, приехавший из Владимира в Покровск-на-Карамысе, имел одну-единственную задачу: выяснить, какой же именно я винтик этого огромного социального образования? Уверен, в столицу Руси доходила далеко не полная информация про мои геройства. Скупые строчки отчётов не могли показать всего того, что здесь булькало и бурно кипело.
И где-то там, в высоких кабинетах, зашевелились люди, державшие в узде всю двусердую братию царства. Отчёты не сходились с данными: в картину происходящего не вписывался некий Седов Фёдор Андреевич. Я был, как белая ворона, как выбившийся локон в идеальной причёске… Потребовалось ручное вмешательство, и Иванов Иван Иванович выдвинулся на место.
Я рассказал ему и про охоту на тёмного, и про то, как у меня проходил кризис, и про то, что произошло с моей сестрой, и про то, как меня заперли в подвалах Тёмного Приказа… Я не скрывал ничего: благо, и скрывать мне было нечего. Закончил я историей о героической защите полупустой общаги от двух двусердых, очередной тёмной куколки и кучи отродьев.
И даже про беседу с тёмным о моей многострадальной заднице рассказал. Надо ведь было как-то оправдываться за то, что слышали все, кто был в общежитии…
А Иван Иванович Иванов слушал меня с доброй улыбкой любящего дедушки, которому любимый внук затирает какую-то фигню. Но, кроме того, он внимательно запоминал сказанное. И в его способности вспомнить всё услышанное даже спустя годы, я не сомневался. Этот человек был опаснее всех акул вместе взятых, и последнее, что я решился бы делать — врать ему в чём-нибудь. Можно недоговорить, можно умолчать, можно где-то сгустить краски… Но врать нельзя категорически!
Сожрёт мгновенно, определив ложь без всякой ментальной магии.
Когда я закончил свой рассказ, он всё так же спокойно сидел на стуле и кивал, видимо, заново прокручивая в голове нашу беседу. После чего опять добродушно улыбнулся и проговорил:
—
