Гоблин. Монстр или... - Криаан

поёжился от собственных мыслей. Да что в башке-то творится? А тут ещё и память моего нового тела напомнила: «Сиди и не рыпайся, идиот!». Самок у нас давно уже не было и то, что я сейчас обоняю, пуская голодные слюни — тончайшее послевкусие вагинального «сока», когда-то обильно орошавшего камни. А если бы самка нашлась и я приткнул к ней свой внушительный хер, то батька-гоблин этому совсем не обрадуется. Настолько, что наш многодетный папашка вероятно захочет укоротить одного не в меру любвеобильного заморыша сразу на целую голову. А потом подаст моё мясо на ужин, чтобы добро зря не пропало. Ибо только крепкий, провереный временем писюн вождя имеет право первым «запузыривать» самочек… Щупая лицо, похожее на сморщенный сухофрукт, и охреневая от хлеставших по мозгам волн либидо, я благодарил Небеса за то, что все ограничилось всего лишь побоями от старших братьев. Мог бы сдохнуть повторно, только успев переродиться. От мыслей, что могло статься иначе, холодело нутро. Ведь тело моё даже на запах — на запах, сука! — порывалось подняться, заодно нагнетая кровь в член. Эта гребаная палка из мяса враскачку вставала перед глазами и я с ужасом понимал, что остановить нашего зелёного брата, занюхнувшего свежую самку, может только смерть или особенно силный удар по балде, на отруб. Хотя даже командный рык вождя прямо в ухо с живительным шаполахом по кумполу не всегда помогает.

А ведь там, куда моё тулово уже собралось вразвалочку прогуляться, размещался еще и неприкосновенный «Гоблинский Складик»™, святая святых со всяким гоблинским скарбом, блестяшками и ништяками, которые племя умудрилось спиздить честным трудом. За посягательство на эту казну — запас ржавых топоров и ножей, мятые кастрюли, немного хорошей жратвы и куча тряпья — вождь открутит кочерыжку любому, как и за самку. Если «склероз» не подводил, то всё наше племя сплошняком состояло из родственников. Здесь не привечали изгоев из соседних племен и просто чужаков гобсов, на свою беду искавших прибежища. Их забивали на мясо сразу же — папашка-вождь хоть и тупой, но очень дальновидный, как главный производитель, и не подпускал никого к размножению. Помню, даже пристукнул как-то парочку ретивых сыновей, полезших вперёд батьки. Насиловать разрешал только уже беременных самок, позволяя отпрыскам веселиться со своими новоиспеченными «мачехами» до тех пор, пока у «мамочек» не вырастут животы. Потом их запирали на складе и вождь до самых родов в одно «жало» пользовался благами безудержного совокупления. Но настолько строго было давно — сейчас дисциплина заметно прихрамывает промеж братьями. Время забирает своё и папашка наш неумолимо стареет, теряет хватку.

А у гоблинов без сильного кулака даже самый крепкий член не котируется. Вождь не мог этого не понимать — тупой папашка очень даже умный местами — и затеял налёт. Грозным визгом и угасающим авторитетом приструнил дерущихся, разогнав по углам, после чего браво объявил время для славных гоблинских подвигов. Мол, обосновался неподалёку наглый юдишка, посмевший недооценивать зеленомордую мощь и самонадеянно выстроить дом. Курочек-козочек даже завел и явно планировал ферму устроить — будто нарочно обеденный стол для нашего брата накрыл. Привез с собой, не считая ещё нескольких юдишкиных самцов, троих вкусных самочек. Двоих совсем молоденьких, отчаянно и сладко вонявших девственностью на всю округу, а также одну зрелую, пышнотелую матку, с которой явно зачал и родил первых двоих. Гобсы, как великие воины, не могли больше терпеть такой наглости и должны были выступить за своим дряхлеющим ваиводой… Я вслушивался во вполне ясные звуки, что сливались в слова, и потихонечку сатанел, вынужденный переводить для себя же свои собственные мысли. Кое-как пробирался в гущу их смысла, с огромным трудом разгребая склизкие слои инстинктивного и выуживая среди них искорки осознания. Со скрипом, как ржавая шестерня на валу, понимал о грядущем походе на ближайшую ферму за козьим и человеческим мясом, а так же за женою и дочерьми человека, который там поселился. Я ведь и сам их уже видел. Вернее, видело мое коротконогое тело, пока в него не заселился мой разум. Видел и помнил, как вечерний ветерок приносил в кусты, в которых гоблины спрятались, нежные запахи молоденьких девственниц. Помнил их радостный смех и звуки нежных голосов… Член от таких воспоминаний снова напрягся, а мозги наполнились непонятными мыслями. Рука будто сама нашарила выщербленный кухонный нож рядом с лежанкой, когда-то украденный у другой гоблинской шайки — моё оружие. Батя объявил налет и вооружал своё чахлое войско, распаляя сыновей хриплыми визгами… Пока наша «гвардия» вооружалась и разогревалась ритуальным мордобоем, я поспешил подняться на ноги и хоть немного пройтись, размять нывшее от синяков и ссадин тело. Помнил, что отказаться в любом случае не смогу — в племени так не принято, кто не с вождём — тот против него.

Именно поэтому я поковылял в самый темный угол пещеры, планируя чуть подробнее себя осмотреть. Но чем глубже в тень заходил, тем ясней понимал — не спрячусь. Гоблины хорошо видели даже в практически абсолютной темноте, а уж в не самой обширной пещере с костром посреди и подавно не сыщешь интимного укрывища. Я, как кошка, отлично различал скудные детали окружения, всего-то теряя краски по мере удаления от костра. Кожа на ладонях и округлом «пивном» пузике из зелёной стала серой, как чёрно-белое изображение на древних телевизорах. Чтобы не бить головкой члена по икрам во время ходьбы, пришлось на ходу загнуть его дугой и сверху заткнуть за тряпку, прикрывавшую бедра. А ведь иные гоблины имели хоть какое-то подобие одежды в виде ремней или наплечных перевязей, к которым цепляли разные украшения, костяные пластинки на манер ламелярной брони или оружие — дубинки, топорики и ножи. А у меня, как у аутсайдера, даже тряпка на чреслах имела такой вид, будто в ней уже трое померло, двоих — похоронили. Ощупав себя крохотулечными «детскими» ручками, я нашел на голове солидную рану. Корка крови на рассеченной коже уже схватилась и помереть от кровопотери не грозило, но не этот ли «подарочек» от братишек заселил меня в тулово гоблина? Они своего младшенького всё же приморили, долбанув ему по башке, но кто-то — или что-то — засунуло меня в тельца писюкатого изгоя? Стоило ли в таком случае спрашивать «Зачем»? Нет, не стоило. Я ведь даже не знаю, верны ли мои домыслы. Сейчас главное выжить, не умереть снова, не просрать этот шанс — очередного могут и не пожаловать за нерасторопность. А чтоб не сдохнуть, надо башкой работать.

Я встряхнул головой,