Было записано (СИ) - Greko
— Молодость! — с доброй улыбкой молвил ему вслед Галафеев. — Господин полковник! Двиньте один свой батальон в помощь соседям.
Фрейтаг откозырял и бегом кинулся исполнять приказание.
— Передайте артиллеристам: пусть развернут два орудия в направлении леса, откуда должны появиться ширванцы. Вечно горцы на арьергард наседают с трех сторон.
Прапорщик фон-Лоер-Лярский поскакал к артиллеристам. Орудия сняли с передков. Зарядили картечью.
Примчался возбужденный Лермонтов. Глаза его ярко сверкали.
— Сильный натиск неприятеля на арьергард с боков и с тыла. Застрельщикам несколько раз довелось сойтись в рукопашном бою. Много раненых. За недостатком офицеров полковой аудитор Смирнов взялся командовать частью левой цепи, но ранен в ногу. Хотел его подменить, но не решился. Подумал: мой доклад вам важнее…
— И правильно поступили. Графцы сами разберутся. Куринцы уже поспешают им на помощь.
Лермонтов удивленно посмотрел на генерала. Ему сообщили, что не хватает офицеров, вокруг него стоит толпа поручиков, а он и в ус не дует.
Из леса начали выходить, пятясь спиной, ширванцы. Последними показались люди Дорохова, отбрасывавшие выстрелами ружейной картечью из двуствольных штуцеров бежавших за ними чеченцев с шашками наголо. Эти винтовки отряду достались в подарок от генерала Граббе, не забывшего своего обещания. Подоспели аккурат к отправке экспедиции в Большую и Малую Чечню. Лишь это оружие, полюбившееся Васе и заслужившее уважение у налетов, отличало их от горцев.
Загремели оба приготовленных орудия. Выскочившие было из леса чеченцы откатились назад, унося убитых и раненых. Войска стали строиться в прежний порядок, благо широкая поляна позволяла.
— Мне переправиться через реку первым? — осведомился князь Белосельский-Белозерский.
— Пустое! — отмахнулся генерал. — Все чеченцы позади. Это их излюбленная тактика нападать с тыла. Пусть казаки отойдут в арьергард и в главную колонну. Капитан Евдокимов![1] Проконтролируйте, чтобы, как минуем лес, саперы начали строить мост. На всякий случай осыпьте картечью лесную опушку перед рекой.
Река Валерик перпендикуляром пересекала дорогу. Перед ней к дороге подступал двумя клиньями лес. За ним Войсковой брод и снова лес, куда гуще и теснее, чем на правом берегу. Деревья за переправой подходили к дороге на небольшой ружейный выстрел. Эту неаккуратную расчистку выполнили жители аула Гехи по распоряжению, отданному еще зимой генералом Пулло.
Невдомек было Галафееву, что его ждала мощная засада. Не просто толпы, прятавшиеся за деревьями. Настоящее ополчение, собранное со всей Чечни. Даже мечиковцы и качалыковцы спустились с Черных гор. Но больше всего было надтеречных чеченцев, по одному человеку с каждой семьи. Тех, кто годами жил с русскими бок о бок и имел среди них кунаков. Ныне настал час встретиться с оружием в руках бывшим друзьям. Русским — наказать предателей, чеченцам — защитить свои семьи. Арбы с женщинами, детьми, стариками густо рассеялись по окрестным лесам.
— За семьи свои не бойтесь. В горы их можете не отправлять. Не дадим русским пройти, — уверял ополченцев наиб Малой Чечни, Ахверды-Магома.
Для уверенности в своих словах у него были все основания. Людей у него было в три раза больше, чем у русского генерала. Оставались пушки. Против них в лесу были созданы несколько линий обороны из завалов и бревенчатых срубов — пригодились нарубленные зимой стволы. Три дня их готовили. Каждому ополченцу была назначена своя позиция. Наиб также рассчитывал на внезапность нападения. Все чеченцы поклялись на Коране, что подчинятся дисциплине и не нарушат молчания, пока не будет подан условный сигнал. Невиданное для своевольных горцев послушание! Но оно того стоило: жажда победы и страх за свои семьи обуздали их гордый нрав.
Русские пушки обстреляли лес. В ответ тишина. Лишь кое-где в листве или высокой траве мелькнет и пропадет кавказская папаха, блеснёт на солнце на мгновение один-два винтовочных ствола и тут же исчезнет.
— Лазутчики! — решили в Галафеевском отряде.
Войска придвинулись ближе к лесу. Первые стрелковые цепи уже находились на расстоянии пистолетного выстрела от опушки.
Молчание.
— Орудия на передки!
Стоило перевести пушки в походное положение, из леса грянул слаженный залп. Один, второй. Заржали раненые кони, закричали подстреленные люди, полегшие рядами. В первый момент все смешалось. Больше всех растерялся Галафеев. Это он двинул отряд вперед, не выслав разведку, и был за это жестоко наказан. Не знал, что делать. Лишь пялился на порученцев, столпившихся вокруг генерала в ожидании приказов. Генерал молчал.
— В штыки! Дружнее!
Громкий крик полковника Фрейтага сбросил всеобщее оцепенение. Куринцы из авангарда бросились к лесу, разделившись на две группы. Половину трех батальонов повел майор Пулло, сын бывшего командира полка, в лес справа от дороги. В левый — майоры Витторт и Бабин. Полковник носился вдоль рядов куринцев, ободряя и хладнокровно раздавая приказы, не замечая жужжащие кругом пули.
Казалось, стреляли отовсюду. С верхушек деревьев. От земли. Из-за пышных кустов. А, главное, из-за завалов. На них куринцы, теряя каждую минуту товарищей, наткнулись почти сразу, как заскочили в лес. Пошла привычная работа. Мюриды в папахах с белыми лентами не выдержали штыковой атаки и отступили. Религиозный фанатизм ополчения столкнулся с военным профессионализмом и не устоял. Завал за завалом отдавался с боем куринцам, пока они не прошли лес насквозь и не уперлись в обрывистый берег Валерика.
— Какие молодцы, куринцы! Сразу видна школа Ахульго! — ожил Галафеев.
— Среди них много людей из свежих пополнений, — возразил барон Россильон.
— Если голова хороша, приделай к ней хоть три хвоста — все равно будет толк! Поручик Лермонтов! Отправляйтесь в передовую колонну и мигом обратно. Мне нужно знать, что творится у реки.
Валерик не остановил куринцев. Бежавшие следом за ними саперы, не дожидаясь приказа, кинулись на помощь, чтобы навести переправу. Но куринцы не желали служить мишенями для засевших в деревянных срубах за рекой надтеречных чеченцев. Их узнали сразу. Выкрикивая имена кунаков, храбрые солдаты по грудь в воде форсировали реку и сошлись лицом к лицу с бывшими друзьями. Русские кричали «Ура!», чеченцы отвечали своим гиканьем[2]. Пошла работа шашек и штыков.
Лермонтов наткнулся в лесу на смертельно раненого поручика Яфимовича[3]. Сюртук распахнут, как и белая рубашка. Из двух маленьких дырочек на груди сочилась кровь. Рядом с телом молчавшего бледного офицера стояли седоусые солдаты. По их лицам текли слезы.
— Отходит, сердешный! — шепнул солдат с тремя нашивками за выслугу на рукаве, вставая с колен. Он пытался перебинтовать грудь поручику, но понял, что все бесполезно. — Давайте, ребята, носилки из ружей и шинели соорудим и в обоз.
Лермонтов догнал полковника Фрейтага.
— Передайте генералу: мы идем дальше, за Валерик. Мои ребята вынесут дело на своих плечах!
Из-за реки больше не доносились выстрелы. Там резались грудь в грудь в яростной рукопашной схватке. Бились долго, с остервенением. Почти два часа. Чеченцы никак не хотели уступать, помня, что позади их семьи и понимая, что от русских пощады не будет. Но в итоге не устояли. Сдавая сруб за срубом, завал за завалом, они отступали все дальше в лес. Пал раненый в ногу Ахверды-Магома.
Фактически куринцы спасли отряд от поражения, но их победа обошлась дорогой ценой. Из более трехсот убитых и раненых в валерикском сражении на долю людей Фрейтага пришлось больше сотни, включая девять офицеров.
— Кинжал и шашка уступили штыку! — радостно доложил Лермонтов генералу.
Галафеев приободрился.
— Нужно двинуть артиллерию к реке. Поручик Евреинов! Берите конные орудия казаков и выдвигайтесь вперед. Будете картечью загонять обратно в лес неприятеля, если он покажется на дороге или опушке. Наших героев только не зацепите. Поручик Лермонтов! Передайте мой приказ капитану Грекулову: выдвинуться с полубатальоном мингрельцев в тыл куринцам и поддержать при надобности их атаку.
