Диссидент-3: Дайте собакам мяса - Игорь Черемис
– Мне это уже не нравится, Юрий Владимирович, – ответил я.
– Мне тоже. Там, – палец Денисова ткнулся в потолок, – принято решение придать делу Петра Якира широкую огласку. На судебное заседание будут допущены иностранные корреспонденты, которые должны собственными глазами убедиться, что подсудимый признал свою вину, а советские следователи эту вину полностью доказали. Затем будет пресс-конференция, опять же в присутствии корреспондентов зарубежных изданий... многие из них настроены к нашей стране вовсе не дружески. На этой пресс-конференции Якир должен будет четко и внятно пояснить причины, по которым он не стал отпираться и отказываться и почему он не обвиняет наш Комитет в нарушении его прав. Тогда его выпустят чуть ли не сразу после суда. Подаст апелляцию – и всё, срок сократят до фактически отбытого. Это предложение ему сделает сам товарищ Андропов. Посчитали, что тебе Якир не поверит.
Или, что более вероятно, начальство решило, что я такую задачу не потяну.
Но вообще я испытал чувство дежа вю – что-то подобное с Якиром и Красиным провернули и в моей истории, и добром это не кончилось. Но тогда у авторов этого «элегантного» решения проблемы диссидентов был целый год на обдумывание своей стратегии, а тут они справились меньше, чем за месяц. Видимо, была у них некая заготовка, которую они и пустили в ход, когда увидели, что я со своей группой слишком ретиво взялся за дело, ну а предложение Якира стало последней каплей. Думать, правда, об этом не хотелось – это означало, что где-то наверху есть люди, которым настоящая борьба с инакомыслием не нужна, для них тем лучше, чем хуже обстоят дела в СССР. В общем, та самая пятая колонна, которую Сталин почти вывел под ноль перед войной, и которая снова расплодилась и даже добралась до власти. А ещё я подумал, что конспирологи из моего будущего были правы – кто-то в руководстве страны активно работал против неё и социализма в целом. Ничем другим это объяснить было невозможно.
На меня навалилась апатия, которая возникает, когда понимаешь, что любые твои действия имеют запрограммированный конечный результат. Я могу хоть завтра предъявить тому же Якобсону обвинение по шестьдесят четвертой статье, и с учетом найденной валюты доказать его работу на западные разведки – но никакого расстрела этого любителя творчества Блока не увижу. С ним тоже договорятся, кто-нибудь – не я, конечно – сделает «Тоше» предложение наподобие того, что будет сделано Якиру. Да, не спорю – признание вины и общение с иностранной прессой в нужном нам духе это красиво. Но эта красивость совершенно бесполезна в рамках общей стратегии борьбы с антисоветчиками. Более того – она прямо вредит этому делу, потому что буквально парализует любое следствие, которое мы затеем в будущем. Зачем что-то доказывать, зачем тратить драгоценное время на бесполезную работу – всё равно никто никуда не сядет, а будет отпущен на свободу и продолжит заниматься тем же изданием «Хроники».
– Юрий Владимирович, «там» – это где? – холодно спросил я. – У нас на Лубянке или выше?
Денисов внимательно посмотрел на меня.
– Я разговаривал с Филиппом Денисовичем.
– Извините, но это не его уровень, – перебил я его. – Поэтому и хочу понять, откуда исходит эта идиотская инициатива. Если из Комитета или, допустим, из секретариата ЦК, я завтра же напишу письмо в Политбюро, чтобы этому инициативному товарищу дали по шапке. Такие вещи надо пресекать на корню.
Я даже не успел договорить свою речь, как по виду Денисова понял, что писать никуда не надо, потому что бессмысленно. Это не Бобков и не Андропов, и не люди со Старой площади, которые, возможно, были даже не в курсе того, как развивается расследование дела Якира.
– Политбюро? – спросил я.
Денисов кивнул.
– Согласованное решение.
Это было очень, очень плохо. Мало кто знал, что в нынешнем Политбюро ЦК КПСС имелось множество точек зрения по любому вопросу, который там рассматривался, но в итоге меньшинство соглашалось с большинством и на белый свет появлялось то самое согласованное решение, обязательное к исполнению не только членами партии, но и беспартийными. Я про это читал в будущем и оттуда же знал, что невозможно узнать, кто был против, чтобы попробовать пробить монолитную стену, хотя шанс на это всё равно мизерный. Да и вообще, отменить это решение возможно только в одном случае – если снова вынести вопрос на заседание Политбюро, но предоставить явные доказательства того, что произошла чудовищная ошибка. Таких аппаратных возможностей у меня не было.
– Юрий Владимирович, сейчас я не матерюсь только из уважения к вам, – сказал я. – Но хочу, чтобы вы знали – это решение даже не ошибка, это настоящее преступление против страны и советского народа. Тот, кто это придумал – настоящий враг СССР, и
