Диссидент-3: Дайте собакам мяса - Игорь Черемис
Я хотел сказать какую-нибудь подходящую случаю банальность, но вспомнил биографию этой женщины и слова о детях так и не прозвучали. Она этого словно и не заметила.
– Но мы так и продолжали общаться, иногда молодость вспоминали, – глаза Элеоноры чуть затуманились. – Ну а как Филиппа на театры направили, он и начал у меня всякое спрашивать, а я ему рассказывала всё. Свои же люди, чего скрывать?
Я немного терялся в догадках, кем мог быть этот человек, а одна из версий меня и вовсе слегка пугала.
– Действительно, – с натугой выдавил я. – А как фамилия этого Филиппа?
– Так Бобков же, я разве не сказала? Ты должен его знать, – сказала Элеонора.
Меня пробил холодный пот, а в горле появился ком, который пришлось с трудом проглатывать. Но я быстро справился с этим известием.
– А, да, мой начальник, – с легкой гордостью сказал я. – Не непосредственный, конечно, но прямой. Тогда понимаю и настаивать на своем предложении не буду, хотя, думаю, если я оставлю вам свой номер телефона, Филипп Денисович не станет возражать. И надеюсь, он не станет возражать, если вы вдруг решите мне позвонить... думаю, я смогу вам помогать, например, с контрамарками. Есть знакомые... но это не просьба, я ни на чем не настаиваю, эту услугу я могу вам и безвозмездно оказать. Или в обмен на вашу услугу.
– Какую услугу? – насторожилась она.
– Совсем небольшую, честно, – я улыбнулся. – Мне бы хотелось, чтобы вы перестали писать письма моему начальству с требованием покарать меня десятью казнями египетскими. Поверьте, если меня не станет, Татьяна Иваненко всё равно не вернется к Владимиру Высоцкому, у них очень серьезные расхождения во взглядах на детей. Дело в том, что Татьяна носит моего ребенка... это девочка, она должна в сентябре родиться... и очень хочет его родить. Я, кстати, тоже. В смысле – хочу, чтобы она спокойно родила. А Владимир Высоцкий хочет, чтобы этого ребенка не было. Вот как-то так.
Товарищ Бобков то ли не был в курсе беременности Татьяны, то ли не счел нужным говорить об этом подруге своей жены и своему консультанту по театрам. Я вообще засомневался, что он задумывал какую-то пакость, скорее, речь шла о том, что эти актеры вовлекают в свои игры ещё и сотрудников госбезопасности. Ну а Элеонора сделала свои выводы – и отреагировала именно так, как привыкла, то есть начала строчить анонимки в соответствующие инстанции с требованием разобраться как следует и наказать кого попало. Я подозревал, что она и в райсполком на ЖЭК жаловалась именно так – анонимками, которые, разумеется, тут же спускались по инстанциям вниз. Возможно, даже с трубами в этом доме не так плохо, как она описывала, но это совсем не моё дело.
Мои слова о ребенке пробудили в Элеоноре какие-то воспоминания – она посмурнела, задумалась и ответила не сразу.
– Ребенок, значит, у вас? – спросил она, и я кивнул. – А он против? – я снова кивнул. – Тогда ладно... только вы уж... всё правильно сделайте, хорошо?
Не знаю, что она вкладывала в слово «правильно», но я не стал уточнять.
– Конечно, – сказал я. – Татьяна иначе и не может. Она делает только то, что считает правильным. И я уважаю её выбор. У нас свадьба скоро.
Про свадьбу я добавил, не подумав, но потом понял, что это попадает в категорию «правильно», потому что Элеонора кивнула. Заявление мы с Татьяной подали вчера, в ЗАГС на Фестивальной, недалеко от метро – ехать куда-то в более пафосное место не хотелось, а тут было недалеко от моего дома и удобно. Свободное время нашлось в конце месяца, ну а проводить церемонию по всем правилам мы вряд ли будем – хотя её родителей и Макса с Ольгой пригласим обязательно.
– Свадьба – это хорошо, – сказала Элеонора. – Я обещаю, что больше не буду тебе докучать. А Владимир Семенович...
– Думаю, он с этим смирится, – несколько невежливо перебил я. – У него сейчас съемки в двух фильмах, скоро начнутся репетиции в театре, концерты опять же. А когда ему разрешат выезд за границу, он обязательно съездит на родину жены... У него всё будет хорошо.
***
