Рейд за бессмертием - Greko
— Какое чудное название! — восхитился незнакомец.
— Скорее печальное. Так прозывалось старое укрепление Сунженской линии ермоловской поры. Недолго продержалось. Всего пять лет. Давно позаброшено.
— Три брата? Я слышал про них. Старые курганы. Хотелось бы на них посмотреть, — тихо промолвил тенгинец.
— Ищешь источник поэтического вдохновения? Подобных, брат, тебе с избытком хватит за летнюю кампанию.
— Руфин Иванович! Все же… Коль понятно направление, может кинемся по свежим следам?
— Говорю ж тебе: не опустит нас Галафеев.
— Я могу помочь, — снова вмешался поручик.
— Да, ты же у нас на особом счету. Тебя сам Граббе к нам отправил. И добряк Галафеев взялся тебя опекать.
— Высоких протекций не ищу! — вспылил тенгинец. — Разве в Чечню просятся, чтобы от боя сбежать⁈ Или тут пули какие особые — всегда мимо цели летят?
— Миша, успокойся. Не в обиду сказал. И не вижу ничего зазорного в помощи старших товарищей. Сам воспользовался…
— О твоей храбрости, Руфин, легенды ходят по всей России. А мне еще работать и работать над своей репутацией. Вторая моя поездка на Кавказ. В первой, увы, случая отличиться не выпало. Ныне же я все готов отдать, чтобы достичь твоего положения. А мне навязывают роль порученца при генерале. Но есть в ней и своя выгода.
— Пойдешь за нас просить?
— Прошу вас, Ваше Благородие! Подсобите! — взмолился Вася.
— Рискну. Но, чур, уговор! Если все сладится, меня с собой возьмите! Несчастный мой характер: не могу на месте усидеть! Мне скучно без дела, не будоражащего кровь!
— Что ж, Миша, рискну. Ступай к генералу да придумай вот что: предлагает Дорохов короткую разведку в сторону Алхан-юрта. За день хочет обернуться. К завтрашнему полудню вернется.
— Пойду. Ждите!
Ушел.
— Ишь раскомандовался! — усмехнулся Дорохов.
— Да кто он такой⁈ — не удержался Вася.
— Мишка? Так Лермонтов. Прибыл дней десять назад. Мне он сперва не глянулся. Заносчивый. Злой на язык, хоть и остроумный. Но потом разглядел в нем родственную душу.
— Лермонтов⁈ — растерялся Девяткин.
Не так он представлял себе глыбу русской литературы. Трудно узнать в щуплом узкоплечем молодом человеке — в пареньке, а не мужчине на вид — того, с кем мечтал винца попить и ради которого, по мнению Косты, Милов оказался в этом времени. Не ошибся штабс-капитан: все ж довелось повстречаться, да так быстро! Вроде, только прибыл в Грозную, а на ловца и зверь бежит! Как тут не растеряться⁈
Фуражечка белая, холщовая, мундирчик с красными отворотами отложного воротника, бурка нелепая…
Потом, все потом! Сейчас не время! Нужно Дадо выручать!
— Ты с чего раскудахтался? — хмыкнул Дорохов. — Узнал имя? Стихи его читал? «Героя нашего времени»?
— Было дело, — буркнул Вася, напряженно всматриваясь в дверь генеральского дома, куда заскочил Михаил Юрьевич.
— Где твоя группа? — оторвал Васю от наблюдения Руфин.
— Игнашка и Додоро погибли. Где Коркмас, не знаю. Не вернулся?
— Нет, — отрезал юнкер. — Ничего! У нас знатное пополнение. Идут люди в отряд!
— Что с моим штуцером?
— Пулло еще здесь. Попросим. Мне Граббе обещал пару десятков стволов, вроде твоего, на бедность сиротскую подкинуть. Ждем-с.
— Как думаете, Вашбродь, договорится поручик?
— Если и у него не выйдет, никто не поможет.
— А Лосев?
— А! — отмахнулся Дорохов.
Все понятно. Резервный батальон (или его остатки после перевода людей в другие части) у начальства не на особом счету. Так, палочка-выручалочка, каждой бочке затычка.
Из генеральского дома, возвышавшегося над местной достопримечательностью — землянкой Ермолова, выскочил Лермонтов и вприпрыжку бросился к парочке из летучего отряда. Сорвал с головы фуражку, чтоб не уронить. Его длинные темно-русые волосы развевались на ветру.
— Разрешил! — крикнул на бегу. — И меня отпустил!
Запыхался.
Вася отстегнул от пояса свой горлорез. Протянул нож поручику.
— Возьмите, Ваше благородие!
Лермонтов вспыхнул.
— Не приму подарка за помощь!
— Вы не поняли, Вашбродь! Коли с нами идете, нужно холодное оружие иметь. Мы в отряде с ним привыкли действовать.
— Бери, бери! — успокоил поэта Дорохов. — Девяткин плохого не посоветует. Он тебе еще покажет свои приемчики. Я же говорил: чистый злодей-убивец…
— Руфин Иванович!
— Молчу, молчу! Ну, что, по коням, летучий отряд⁈
(последний прижизненный потрет Лермонтова. Обратите внимание на рукоять кинжала. Понятно, что это не шашка, так высоко ее никто не носит. Но и не кама, черкесский кинжал. Улавливаете идею?)
Коста. Кавказское черноморское побережье, июнь-июль 1840 года.
— Рад тебя видеть живым и в полном здравии, — обрадовался я Коркмасу, когда его встретил. — Один ты у меня остался из нашей группы. Додоро погиб у лагеря черкесов на реке Тешебс, а Девяткин нынче топает, как мне сказали, в Грозную.
Застал кумыка в Бамборах. Не вышло у него самостоятельно добраться до родины. Греки перевезли его из владения князя Гечь в русскую крепость, но далее Коркмасу продвинуться не получилось. Показался подозрительным местному коменданту. Просидел на гауптвахте вместе с задержанными абреками почти четыре месяца. Лишь мое появление и вмешательство способствовали его освобождению. Впрочем, кумык зла на русских не держал.
— Как вышло с Додоро? — спросил он спокойно.
Я рассказал.
— Несчастная судьба у него. Он ведь моим кунаком был. Только из-за него и пошел к Дорохову в отряд, — поделился Коркмас наболевшим.
—?
— Додоро всегда отличался буйным нравом и веселыми похождениями. Связался с девушкой из Чиркея. Сладилось у них, но о свадьбе речи не было. Ее родственники пошли к кадию. Тот судил по Шариату. Приговорил Додоро к наказанию ста плетьми. Моего кунака привел в аул его отец. Потребовал от сына принять наказание с достоинством. Додоро выдержал, но позора не принял. Покинул дом отца и начал мстить. Знал бы ты, офицер, каких трудов мне стоило удержать его, когда мы тебя освобождали! Ведь дом того самого судьи находился впритык с башней, в которой тебя держали.
— Я встречался с этим кадием. Показался мне разумным человеком.
— Чиркеевцы — мастера двуличия. Черкесы,
