Андрей Бондаренко - Чукотский вестерн
Сизый подзорную трубу отдавать наотрез отказался:
– Иди ты в задницу, командир! Побойся Бога! Дай и мне шанс – решающий вклад в победу внести. Почему это ты считаешь, что я лох распоследний и не смогу настоящий камень от тряпки с рисунком отличить? Сядь вон на камушек, перекури пока…
Не успел Ник беломорину и до половины выкурить, а Лёха уже докладывал браво:
– Товарищ лейтенант государственной безопасности! Место входа в предполагаемый штрек обнаружено! Прошу следовать за мной! – и добавил уже в своей обычной манере: – В том месте трещины в камнях больно уж правильные, одинаковые все, да и общий цвет склона – какой-то размытый: как у поддельных купюр, на скорую руку фраерами заезжими изготовленных…Не ошибся Сизый. Когда подошли к тому подозрительному месту, Ник ладонью ближайшего камушка коснулся, точно – ткань плотная, очевидно, непромокаемая.
Аккуратно, никуда уже не торопясь, сдёрнули эту маскировочную завесу. Вот, и вход в долгожданную штольню: шириной – метров пять, метра три в высоту.
Вернее, даже не вход, а целая пещера – длиною с десяток взрослых анаконд. На её дальней стене угадывалось чёрное пятно: полтора метра на полтора, видимо, начало подземного коридора, ведущего к самой жиле.
Вдоль стен пещеры стояло два десятка приземистых ящиков, один из них – со сдвинутой наполовину крышкой.
Сизый снова зажёг свечу, склонился над этим ящиком, пытаясь разглядеть его содержимое.
– Командир, – восторженно прошептал. – Вот же оно, золото. Так блестит, собака, что аж глаза режет. Сейчас я кусочек достану, покажу…
Ник его руку перехватил в последний момент:
– Отставить, так тебя растак! Ничего тут руками не смей трогать и под ноги гляди внимательно. Запросто могли «пятнистые» здесь всё заминировать. Ещё не хватало погибнуть в такой неподходящий момент. Лучше всего, постой пока тихонько на месте и резких движений, прошу, не делай.
Медленно-медленно, короткими шагами, Ник подошёл к дальней стенке пещеры, к тому месту, откуда начинался подземный коридор, махнул Сизому рукой, приглашая подойти.
– Видишь, у самого коридорного проёма булыжник лежит?
– Ну, вижу, – недовольно мотнул головой Лёха.
– А около него, чуть в стороне, что-то блестит, словно кусочек фольги, видишь?
– Ну и что?
– Не нукай, милый друг. Это проводок виден: тронешь этот камушек ногой, тут всё и рванёт. Понял теперь? И, клянусь здоровьем товарища Сталина, такой камушек здесь не один, наверняка, и другие имеются. А в этом подземном коридоре и растяжки повсюду стоят…Из-за большого ящика, стоявшего у самого входа в пещеру, раздалось жалобное мычание, переходящее в тоненькое повизгивание.
Сняв пистолеты с предохранителей, они подошли к ящику, Сизый заглянул за него.
– Командир, да здесь человек лежит, руки заведены за спину и связаны, ноги, похоже, тоже. Что делать?
– Вытаскивай его на свет божий. Посади куда-нибудь, – распорядился Ник.
Лёха за воротник выдернул неизвестного из-за ящика, повозившись с минуту, пристроил его возле стены пещеры.
Во рту у странной находки был кляп, на глазах – широкая повязка.
– Для начала повязку сними, – посоветовал Ник.
– Пётр Петрович! – сдёрнув повязку, сразу же завопил Сизый. – Вот, вы где! А мы вас обыскались! Думали, что вас давно того, убили уже…. Сейчас, сейчас я вас развяжу. Освобожу от пут тюремных, так сказать…– Отставить! – зло приказал Ник. – С ума совсем сошёл? Он же и есть – главный предатель, а ты сразу – «развяжу».
– Да, ну, – передёрнул плечами Лёха, – какой ещё предатель? Чего удумал-то, командир?
– Такой, ты посмотри, во что он одет.
На ногах у капитана наличествовали брюки защитного цвета с бурыми и коричневыми пятнами, заправленные в высокие ботинки со шнуровкой, а на плечи была наброшена такая же пятнистая куртка, не скрывающая бежевой футболки с иностранными буквами на груди.
– А почему же он тогда связан? – не сдавался Сизый. – Вон, смотри, какой у него фингал под глазом.
– Да всё очень просто: не поверил Курчавый приказу об эвакуации. Может, Банкин плохо голосу этого Большого Джима подражал, или какой-то условный пароль существовал для такой ситуации. Наверняка, спорить стал, кричать. А американцы, они ребята дисциплинированные, трепетно относящиеся к приказам начальства. Вот, и связали. Решили: доложим обо всём непосредственно Большому Джиму, а дальше пусть он сам думает: забрать этого скандального русского с собой на шхуну или же здесь в пещере оставить – пошло помирать. Что-то такое здесь и произошло…. Прав я, Пётр Петрович? Да вынь ты уже у него кляп изо рта!
Освобождённый от кляпа Курчавый долго и брезгливо отплёвывался, глубоко дышал ртом, закатывая глаза, мол, очень слаб, помираю…
– Так что же вы нам расскажете, товарищ Курчавый? – проникновенно спросил Ник. – Может, сказку какую про козни коварных врагов? Про невероятное стечение обстоятельств? А? Да отвечайте уже, не стройте из себя святую невинность!
– А я вам и не «курчавый» вовсе. Не смейте больше меня этим дурацким прозвищем именовать, – неожиданно заявил капитан. – «Курчавый» – это мой псевдоним, взял его себе для конспирации, когда по молодости и глупости верил в идеалы революционные. Как же: свобода, равенство, братство. Пролетарии всех стран – объединяйтесь…. Чушь полная! А настоящая моя фамилия – Голицын. Да, из тех самых! Понятно вам, голодранцы?
– Чего ж тут непонятного? – поморщился Ник. – Всё даже очень просто: гнусные и грубые реалии растоптали светлые юношеские идеалы, вот вы и решили – о корнях своих вспомнить и, посыпав голову пеплом, вернуться к прежнему, так когда-то презираемому образу жизни.
– Да, всё растоптали! Всё! – Курчавый задёргал щекой. – Победила революция – и что? Голод, продразвёрстки, коллективизация, лагеря. И всё это во имя светлого будущего? Потом – НЭП. И тут же многие партийцы жировать начали. У этого – жена кооператив организовала, у того – сын артель возглавил. И понеслось, и поехало: опять новая элита народилась…. Есть элита, значит – и быдло есть! Потом грянул передел собственности. У вашего соседа хорошая квартира? Напиши донос на него, глядишь, и ты в эту квартиру переедешь. Не получилось? Кто-то другой квартиру репрессированных занял? Не огорчайся, соседей этих много, может в следующий раз получится…. Ты, главное, пиши! Где же они: свобода, равенство, братство? Где – справедливость? Где, я вас спрашиваю?
– И тогда вы решили уехать из страны на поиск новых идеалов. Только не просто так, а деньжат заработав, чтобы новую жизнь с комфортом начинать, с фундаментом основательным…
– Да, решил. И не тебе меня осуждать, мальчишка! – из глаз капитана потекли слёзы. – Да, договорился с американцами, даже контракт с их правительством заключил. Всё легально и официально: я им – прикрытие, они мне – паспорт и деньги…
Сизый наконец пришёл в себя и тоже решил принять участие в разговоре:
– А чего ж это ты тут делаешь? Чего не прикрываешь? Решили выйти из игры, надоело? Или деньжищи уже в сундук не помещаются? А как же контракт хвалёный, неужели побоку? Захотел кинуть новых хозяев, гусь лапчатый?
– Я всегда только годовые контракты подписывал, – пояснил Курчавый. – С двадцатое августа – по двадцатое. В этот раз просто решил не продлевать, не пролонгировать, ну его, надоело. Опасно здесь стало, с тех пор как он объявился, – рукой на Ника показал.
– А ведь это ты тогда, на Ладоге, Ротмистра убил, – прозрел Ник. – Мы же с ним одинаково одеты были, вот ты и перепутал. И Токарева – ты убил. И в самолёт ты взрывчатку заложил, а совсем не Мэри Хадсон. Так ведь?
Курчавый-Голицын устало прикрыл глаза:
– Я, конечно же. На Ладоге, действительно, накладка вышла: одежда одинаковая, рост и телосложение – тоже. В кого первого стрелять? Понятно, что второй успеет упасть и отползти. Не стал бросать жребий, с того, кто первым шёл, и начал. Ошибся, конечно. Архангельская же операция идеально была разработана: эту рыженькую дурочку вызвал, якобы с детишками пообщаться, в топливный шланг запихал пару шишек еловых, взрывчатку термическую в твой рюкзак подбросил. Хитрая штука, срабатывает, когда температура за три минуты меняется больше, чем на три градуса. Кто же знал, что этот Маврикий Слепцов – настоящий ас и сможет самолёт на речной лёд посадить? За что Токарева и Бочкина убрал? По Токареву отдельный был запрос, из Испании. Хорошо за него заплатили. А Бочкин – способный был парнишка, начал догадываться о многом, факты отдельные сопоставлять, вот я и решил подстраховаться. А ещё там, у Паляваама, это я по лагерю с сопки из миномёта лупил, а потом на перекладных «птичках» к Анадырю ушёл. Опять не повезло! И с подводной лодкой – тоже я. Снова неудача. Живучими вы, сволочи, оказались…
– Ох, ты и гадина! – схватился за голову Сизый. – Командир, давай прямо сейчас пристрелим эту гниду? Давай! А то, если в Москву повезём, он ещё сбежит по дороге или – отмажется там: навешает кремлёвским умникам на уши макарон и выскочит живым. Давай прямо сейчас шлёпнем эту собаку бешеную?
