Елена Горелик - Стальная роза
– Какой указ? – хором спросили Юншань и Яна.
– Каждый торговец, едущий в пограничные крепости, должен взять под отчёт хотя бы три ружья, бочонок пороха и три раза по девять лян свинцовых пуль, и сдать всё это по приезде старшему офицеру. За это дают торговую пайцзу с хорошей скидкой.
– А я-то думала, они просто грабят… Вот оно в чём дело, – проговорила молчавшая до сих пор Алтан-одон. – Кто-то охотится за огненным оружием.
– То-то офицер этот кричал оборванцам – мол, тряпки ваши, остальное наше… – тихо произнесла Сяолан, укачивая сына. – А я его видела, офицера. Я его запомнила.
Юншань и Яна встревоженно переглянулись.
– Только этого не хватало, – процедила госпожа Ли Янь. – Срочно все в повозку – и в Бейши. К тысячнику. Сейчас же. Пока этому самому офицеру не пришла в голову светлая мысль напасть на кош Лугэ.
– Мать дело говорит, – согласился Юншань. – Собирайся, дочка. Ливэя устроим так, чтобы его не трясло в дороге.
– Наш кош тоже пойдёт к Бейши, – произнесла Алтан-одон, по молодости лет не сумевшая скрыть промелькнувшей в глазах тревоги. – Я скажу брату и жениху, они согласятся со мной… Почтенные мастера, послушайте и вы меня. Не отлучайтесь от коша. Здесь вы в безопасности, а в дороге всякое может случиться, даже за полдня, что отделяют вас от дома.
Неизвестно, знал ли тот офицер-разбойник, что спасшаяся от его головорезов женщина запомнила его лицо. Неизвестно, знал ли он вообще, что она спаслась – ведь преследователей кидани хана Елюя перебили всех до единого, и доложить о неудаче было некому. Но если тот офицер не дурак, он должен был подстраховаться. С лёту нападать на степняцкий кош – себе дороже. Нужно было сперва осмотреться, прикинуть парочку планов нападения, а уж потом атаковать. Возможно, только потому нападения ещё не случилось. Возможно, они сами себя накрутили, и ничего подобного тот офицер и в мыслях не держал. Но – бережёного бог бережёт. Княжич Елюй Лугэ, прикинув вероятность нападения и сочтя, что она слишком велика, согласился с сестрой, и кидани принялись сворачивать юрты.
В Бейши явились затемно, уже после закрытия ворот. Но после десяти минут выяснения личностей дежурный офицер распорядился впустить семейство Ли, их свойственников и киданьских княжичей в город. Простые кидани, как обычно в таких случаях, принялись расставлять юрты на пустыре между городом и крестьянскими полями.
К господину Цзян Яовэню их пропустили без лишних формальностей. За семь-то лет привыкли.
Глядя на тысячника, изрядно поседевшего и самую малость погрузневшего, Яна подумала, что их поздний визит совсем ему не в радость. Только, понимаешь, прилёг отдохнуть, как тут же прибегает дежурный и докладывает, что эти ненормальные Ли опять просят о срочном приёме, а кидани княжича Лугэ ставят юрты у стен города. Но что бы он сейчас ни думал, а дело для него всегда было превыше всего.
– Указ… – проворчал он, выслушав мастера Ли. – Ни о каком указе лично я не слышал. А должен был, если учесть, что купцы уже везли ружья… Скажите, почтенный мастер, когда именно в Тайюане огласили этот указ?
– О том надо спросить у моей дочери, господин, – ответил Юншань.
– Тогда я задаю тот же вопрос госпоже Чжоу Ли, – тысячник кивнул сидевшей тихо, как мышонок, Сяолан.
– За четыре дня до нашего отъезда, господин, – неожиданно робко ответила она, стараясь не смотреть на грозного воина, всегда покровительствовавшего их семье.
– Но нападения случались и раньше, господин… – подал голос присутствовавший здесь же дежурный десятник.
– Нападения случались и раньше. Но раньше никто не атаковал купеческий обоз по всем правилам военного искусства, – резонно возразил тысячник Цзян. – Раньше не пытались вырезать людей в обозе до последнего человека.
– Значит…
– Это много чего значит. Возвращайся на своё место, десятник, здесь ты исполнил свой долг.
– Слушаюсь, господин.
Тяжёлый взгляд тысячника ощущался почти физически. Яне стало крайне неуютно.
– Гонец с вестью об указе хуанди должен был опередить купцов, – негромко сказал он. – Но здесь видели только гонца с вестью о возвращении корабля из-за великого океана и открытии дальних земель. Нападения начались до того, как указ зачитали в Тайюане, но нападало грязное отребье. Воины к ним присоединились лишь тогда, когда пошёл обоз с огнестрельным оружием… Не знаю, как вы, почтенный мастер, а я вижу здесь прямую измену. Государственное преступление в самых высоких кругах. И это означает, что все мы здесь в опасности. И я, и вы, и ваша дочь.
«Не было печали, черти накачали, – подумала Яна, чувствуя, как со дна души поднимается знакомая муть злобы. – Мало того, что императрица начала усиливать северную границу, что означает скорую войну, так ещё в этот партизанский отряд предатель затесался… Интересно, зачем он это делает? Продался мохэ? Ведёт собственную игру? Сторонник строгой изоляции империи от окружающего мира? В любом случае он… чудак на букву „м“. И походя уничтожит любого из нас, если только прознает. Ну, или попытается».
Господин тысячник наверняка подумал о том же, и потому распорядился охранять дом мастера Ли. Официальная легенда – у почтенного мастера пытались выкрасть записи с секретом выделки узорчатой стали. И неважно, что таких записей в природе не существовало. Важно, что обыватели услышат от солдат, которым хоть и не велено болтать, но обязательно где-то что-то ляпнут. Елюй Лугэ получил добрый совет ради собственной безопасности не распространяться о том, что услышал от спасённых им женщин семьи Чжоу. Меры, конечно, поспешные и вряд ли помогут надолго, но в такой ситуации каждый выигранный день на вес золота. Яна ни на миг не усомнилась, что тысячник поведёт свою контригру, в подробности которой никого из них посвящать совершенно точно не станет. Тут как раз и применим принцип «меньше знаешь – крепче спишь». Они и без того влипли порядочно, дай бог выкрутиться без особых потерь.
Домой они попали глубокой ночью. Пока устроили раненого зятя и его мать, пока сонный лекарь осмотрел больного, пока достали из кладовки колыбель для малыша, пока утрясли ещё массу мелких дел, на востоке уже появилась жемчужно-серая пелена – предвестница утренней зари. Можно было уже не ложиться. Супруги Ли, удивив присланных господином тысячником троих солдат, выделенных для охраны дома, уселись рядышком на ступеньке крыльца.
– Хоть о Сяолан теперь беспокоиться не надо, – облегчённо вздохнул Юншань, ссутулившись и подавшись вперёд. И Яна не увидела – всем существом почувствовала, насколько он вымотан. – Поживут у нас. Что им сейчас в своём пустом доме делать, без слуг и с раненым на руках?.. А ты дочке с внуком помоги пока, бабушка, – последнее он добавил с явной иронией.
– От дедушки слышу, – Яна вернула ему эту иронию с процентами. И добавила уже куда более серьёзно: – Они не смогут уйти в собственный дом, пока…
– Но не вечно же будет это «пока».
– Надеюсь…
Над Бейши по небу медленно расползалось розово-золотистое покрывало рассвета. В какие-то моменты тишина становилась такой пронзительной, что, казалось, ещё немного – и можно будет услышать, как восходит солнце… Муж и жена сидели на крылечке, прижавшись друг к другу. С ними и раньше случалось, что для полного взаимопонимания не требовались слова. Но в последние годы такое происходило всё чаще и чаще. Одна из соседок, кажется, Ван, сравнила их с осколками разных ваз, каким-то чудом подошедшими друг к другу и склеенными искусным мастером. Но старуха Чжан с ней не согласилась. В её представлении Яна была чужим ростком, привитым и прижившимся на одной из веточек народа хань. Это было очень близко к истине. Они словно вросли друг в друга, переплелись корнями душ, раскинули над домом ветви своей любви, хранящей их детей. По ханьским представлениям муж и жена были единым целым. Но реализовать это понятие во всей его полноте удавалось очень немногим.
«Мы всё преодолеем, любимый».
«Я верю. Я знаю».
Юэмэй с самого утра раскапризничалась, ни в какую не желая отходить от мамы. А маме позарез надо было идти в кузницу: как раз утром передали записку от дамы Сун, что она хотела бы не только получить свой заказ, но и лично понаблюдать за процессом его изготовления. Весьма нетривиальное желание для изнеженной аристократки. И весьма несвоевременное.
Самочувствие было, что называется, «ниже плинтуса». Где-то в том же районе обреталось и настроение. А тут ещё мелкая заныла: «Мамочка, я с тобой!» Любую попытку оставить её на старшую сестру или, того хуже, на наёмную служанку, встречала громким «концертом по заявкам». В конце концов, мать плюнула и взяла младшенькую с собой. При условии, что она будет сидеть тихо и вести себя хорошо, не то мигом домой отправится.
Дама Сун, явившаяся с дочерью и служанкой, тихонечко сидела в уголке и с интересом созерцала, как из куска раскалённого металла рождается подобие живого цветка. Роза сегодня выходила под стать настроению: большая, тяжёлая и шипастая. Яна давно набила руку на выделке железных цветов, а розы вполне могла гнать потоком в почти промышленных количествах. Но это было только первым этапом изготовления цветка. Дальше, при последнем прогреве и окончательной проковке, в изделие вкладывался… Она называла это кусочком души. И в результате получался домашний оберег. Обычно – довольно слабенький, общего, так сказать, действия, поскольку ни хорошенько осмотреть дом заказчика, ни как следует пообщаться с ним самим не получалось. Но сейчас заказчица присутствует лично, и это очень хорошо. В каком бы состоянии душевно и телесно ни пребывала госпожа мастер, процесс «привязки» оберега к определённому человеку от этого никак не зависел. Ключевым было желание создать оберег, действующий тем или иным способом. У отца получалось делать сложные, многоплановые вещи. У неё пока выходят обычные домашние хранители, которые усиливались, будучи замкнутыми на человека или семью.
