Вадбольский 5 - Юрий Никитин
Когда последние капли побежали по трубочке к катетеру, я сказал с облегчением:
— Всё в порядке, вы перенесли приём такой дозы легко, у вас сильный организм. Сейчас осторожно уберу из вашей вены эту штуку… не дергайтесь, заклею ранку и всё, можете вести привычный образ жизни.
— И как скоро…
— Очень медленно и постепенно, — сказал я с некоторым смущением, не могу вот так сразу, как было бы в моём прошлом мире. — Но через месяц не только вы, но и другие скажут, что вы помолодели.
— Барон, — сказала она с чувством. — Я всё ещё не верю, но я должна была попытаться?
— Иначе какие мы люди, — ответил я. — Всегда мечтаем о лучшем. А потом, хоть и не верили, но… получаем! А скептики остаются с носом.
— Будем надеяться, барон.
— Кстати, ваша светлость, — сказал я, — хочу предупредить, чтобы не запаниковали. Вы начнёте терять в солидности и в общей сложности лишитесь где-то от десяти фунтов до двадцати очень лакомой и такой зовущей плоти. С возрастом дамы обычно обрастают достоинствами, а вы, напротив, станете стройнее, не пугайтесь, это действие зелья.
Она жарко выдохнула:
— Похудею? Да о таком все женщины мечтают!
— Тогда всё в порядке, — сказал я и поднялся. — Не смею больше злоупотреблять вашим вниманием. Треногу с вашего позволения оставлю, вдруг лет через двадцать придётся повторить?
Она заулыбалась просто чарующе, представляю какая была в юности, даже сейчас, как говорится, отчётливо видны следы былой красоты.
Глава 8
Мандражирую перед поездкой в Зимний дворец, помолвку так и не удалось отменить, но остаётся надежда, что в последний момент отыщется что-то такое, что разом прекратит эту комедию, потому что не может она длиться ещё дольше… потому что не может!
Не знаю, что и как, но до помолвки дойти не должно, хотя и непонятно, что потом, начнём ли реальную войну, или император всех нас посадит на цепь?
Весь в мыслях об этой чёртовой помолвке, скитался по кабинету в имении, ничем не могу себя занять, наконец, озлившись, начал создавать дизайнерскую мебель, придерживаясь местных традиций, в то же время с таким уклоном, чтоб не было стыдно взглянуть и через сто или двести лет.
Сюзанна и раньше ошалевала от изменений в доме, хотя вроде бы вся зарылась в бумаги, сейчас на новую мебель сперва по женскому консерватизму поглядывала с опаской, но когда решилась посидеть в креслах и попрыгать на диване, сказала с тихим восторгом:
— Вадбольский… Как вы делаете всё так красиво?
Я сдвинул плечами.
— Никак. Просто у меня есть чувство прекрасного. Когда красиво, я любуюсь и креслом, и столом, и даже крохотной табуреткой. И вами тоже, ваше сиятельство.
Она фыркнула, обиженно поджала губы.
— Ну спасибо!..
— Но вы удачное произведение искусства, — возразил я, защищаясь. — У вас красивые волосы, красивые глаза, губы, лебединая шея, перси…
— Стоп-стоп, — прервала она. — Дальше не надо.
— Как скажете, ваше сиятельство. Но я мог бы и дальше, хотя вы перси бессовестно прикрыли больше, чем наполовину!
— Не надо! — отрезала она. — Я знаю, что у меня дальше. А вам знать не следует.
Я пробормотал:
— Оно само догадывается. Я не властен…
— Вы и не властны?.. Вы же себя в бараний рог скрутили и не выпускаете!
Я сказал робко:
— Вам меня жалко, ваше сиятельство?.. Может, мне себя подвыпустить?
Она отшатнулась.
— Нет-нет, Вадбольский! Зверя держите в себе!
— Ну почему зверя, — сказал я печально. — Может это такой тихий щеночек, которого и вы бы с удовольствием гладили, чесали, тискали…
— Вадбольский! Прекратите!
— Что прекратить?
— Всё прекратите. Не буду я вашего щеночка тискать. Сами тискайте. Я не такая!
Гордо задрав нос, с прямой спиной и красиво очерченными персями, верхняя часть которых открыта для всеобщего обозрения, она прошествовала к столу и разложила на нём бумаги, а я осторожно поинтересовался:
— Сюзанна, что-то случилось?
Она подняла на меня взгляд крупных светло-голубых глаз, улыбнулась приветливо, что-то среднее между светской и дружеской.
— Ничего серьёзного.
И голос её звучал легко и как бы беззаботно, но я, хоть и не тёртый жук, но чувствительный, вон слышу через толстую каменную стену как во дворе лаются, замечаю некие обертоны, уточнил:
— Сюзанна, я хоть и дуб дубом, но в отношении вашего сиятельства чувствительность, как у трепетной барышни. Скоро в обмороки начну падать изящно и красиво. Желательно в ваши нежные руки.
— Хочу посмотреть, — сказала она с живостью, глаза заблестели. — Барон, чем вас так удивить? Или напугать?
Я подумал, предположил:
— Скажите, что выходите замуж.
— Замуж не замуж, — сказала она рассудительно, — но родители жужжат о помолвке. О, вы уже побледнели? Барон!
Я упёрся ладонью в стену, показывая, что ещё чуть и брякнусь, только копыта взлетят, а душа уйдёт через щель в пол к мышам.
— Помолвка? — проговорил я жалким голосом.
— А что, думаете во всём мире только вы и помолвничаете?.. Хотя, конечно, говорят только о вас, это понятно. Ольга Долгорукова — самая завидная в России невеста!
Я спросил так же потерянно и жалко, демонстрируя, что на Ольгу Долгорукову мне с высокого дерева:
— А кто ваш жених?
— Ещё подбирают, — сообщила она почти безмятежно. — В кандидатах два княжеских сына и пять молодых аристократов из старинных графских родов. Но есть момент, в который все упираются — моя работа. Порядочная женщина не должна знать иного занятия, как примерять шляпки и выбирать для них ленты. А ещё вязать крючком. Можно спицами, но это больше для простолюдинок и простых дворянок.
Не договорила, что и для баронесс, пощадила, сейчас смотрит насмешливо и победно, хотя в глазах затаённая грусть по поводу, что всажена в бесправное женское тело. А она же человек, как и мужчины. Понятно же, любой муж будет настаивать, чтобы ещё до свадьбы бросила работу. Аристократы не должны работать, это сразу портит репутацию даже мужчинам, а уж женщинам и подавно. Работают только простолюдины, аристократы правят и получают доход с земель
