Сердце Изнанки. Книга – 2 - Олег Валентинович Ковальчук

На всякий случай, все же, задержав дыхание, я шагнул к шкафу в углу, где оставил рюкзак с подъемными от Злобина и золотыми монетами, энергоядрами и кристаллами, найденными в червоточине. Удивительно, но шкаф почти не пострадал, лишь слегка обуглился по краям. Внтри он и вовсе был как новый. Магия артефакта ассасина, похоже, была рассчитана на взрыв, а не на пожар, и это спасло мои вещи. Я открыл рюкзак, проверяя содержимое: всё на месте, ни одна монета не пропала, осколки поблёскивали в полумраке. Подумав, решил оставить рюкзак в шкафу — таскать его с собой незачем, а слуги вряд ли полезут в мои вещи после такого переполоха.

Я выпрямился, оглядывая комнату. Эта ночь обнажила слабости поместья: пассивная гвардия, открытые двери питомника, барон, который довёл род до упадка.

Луиза, появившаяся в дверях с подносом кофе, бросила на меня взгляд, полный любопытства.

— Ваш кофе, повелитель, — сказала она, её голос был мягким, но глаза выдавали хитринку.

— Поставь на стол, — кивнул я на почерневший предмет мебели.

Подходя к столику, в зеркало оглядел себя — вроде в порядке — жив-здоров, хотя усталость давила на плечи, будто мешок с песком.

Сделав пару глотков, очень даже вкусного кофе, я направился наверх, к комнате Александра Филипповича. Коридор встретил меня все еще сохраняющимся запахом гари. Слуги шныряли туда-сюда, их лица были напряжёнными, но никто не смел заговорить.

У двери в спальню Пылаева я столкнулся с лекарем. Вениамин Семёнович, с растрёпанной бородой и усталыми глазами, заметил меня и хмыкнул.

— О, здравствуй, коллега! — его тон был слегка насмешливым, но дружелюбным.

— Как батюшка? — спросил я, игнорируя его подколку.

Брови лекаря поползли вверх, будто он пытался угадать, кем я прихожусь Пылаеву-старшему. Он явно не знал последних новостей и, что я чужак, принятый в род по воле Злобина. Во всяком случае, если он и участвует каким-то боком в осведомлении врагов рода Пылаевых, эта сплетня прошла мимо него.

— Александр Филиппович в порядке, — ответил он, потирая руки. — Но ему нужен покой, дней пять как минимум. Рана была скверная, да ещё клинок отравленный. Яд я купировал, но дело серьёзное. Клинок все же надо было вынимать сразу, а не ждать. Сейчас он спит, и пусть спит. Постарайтесь держать его в покое.

Я кивнул, запоминая каждое слово. Яд в ноже — это новый сюрприз. Дом Тени не скупился на уловки, и это лишь подтверждало, что за нападением стоит кто-то серьёзный.

— Я сказал Татьяне Евгеньевне, — продолжил лекарь, поправляя очки, — но и вы следите за порядком. Виду вы не чужды лекарскому делу, а значит понимаете, как важен режим.

— Понимаю, — ответил я, скрывая раздражение. Порядок в этом доме был редким гостем, но я собирался это исправить.

Я шагнул в спальню Пылаева, и меня тут же окутала приглушённая суета. Татьяна Евгеньевна с дочерью Алисой и слугами хлопотали у постели Александра Филипповича, их движения были почти бесшумными, словно боялись нарушить хрупкий покой. Барон спал, его грудь медленно вздымалась, а лицо, несмотря на бледность, казалось спокойным. Честно говоря, руки чесались подойти и прижать подушку к его лицу — за всё, до чего он довёл род. Злость бурлила, но я подавил её. Эмоции делу не помогут.

Активировав истинное зрение, я поискал ауру Дмитрия. Его дёрганая зелёная искра тут же выдала его через несколько комнат. От Татьяны или Алисы я вряд ли добьюсь внятных ответов — они либо отмахнутся, либо сами не в курсе дел. А вот Дмитрий, как наследник, должен знать, куда утекают деньги рода. Финансовое состояние Пылаевых было чёрной дырой, и я пытался пролить хоть какой-то свет на эту покрытую мраком тайну.

Я дошёл до нужной комнаты и постучал.

— Войдите, — раздался флегматичный голос Дмитрия.

Я толкнул дверь. Парень сидел за письменным столом, подперев кулаками подбородок, и смотрел в окно, где утренний туман клубился над поместьем. Его лицо было мрачным, будто он хоронил последние надежды.

— А, это ты, — произнёс он, не поворачиваясь. — Думал, большего позора нашей семье не будет. Бастардов каких-то подселяют, а теперь убийцы по дому шныряют, как у себя на кухне. Соседи же прикидывают, что из имущества можно себе ухватить. Никогда не думал, что звание аристократа может быть таким унизительным.

Он покачал головой, и его взгляд снова уткнулся в окно. Я стиснул зубы, чувствуя, как вспыхивает раздражение.

— Брось! — твёрдо сказал я, шагнув ближе. — Отставить упаднические настроения! Ты что удумал, братец? Выше нос!

Я окинул комнату взглядом: потёртое кресло, стопка бумаг на столе, выцветшие занавески. Усевшись в кресло, я продолжил:

— Расскажи, как дела у вас обстоят. Подробно. Почему гвардия год без жалования? За счёт чего вы живёте? Какие доходы у рода? И куда, чёрт возьми, деваются деньги? Слышал, наш батюшка всё проигрывает, но должен же быть предел. Не может у него быть пустой скворечник вместо головы.

Дмитрий метнул на меня злобный взгляд, но пламя в его глазах тут же угасло. Он знал, что я прав. Его молчание было красноречивее слов, и я видел, как в нём борются стыд, усталость и остатки гордости за семью.

Дмитрий выдохнул, его взгляд уткнулся в пол, будто правда жгла глаза.

— Денег у нас нет. Отец всё пускает в долги, а что остаётся — проигрывает, пытаясь отыграться.

— И чего он не остановится? — прорычал я, чувствуя, как раздражение клокочет внутри.

— Зависимость, говорят, — Дмитрий отвёл глаза. —. И гордость его не отпускает.

Я стиснул подлокотники кресла, подавляя желание врезать по столу.

— Получается, трофеи из червоточины пойдут на долги? — спросил я, прищурившись.

— Не думаю, — покачал он головой. — Что-то на еду, что-то слугам, чтобы не разбежались. Гвардейцы, как ты понял, просто живут у нас, давно не охраняют. Остальное батюшка, скорее всего, спустит в игорном доме.

— Нет, — отрезал я, мой голос был твёрже стали. — Больше я ему трофеи не дам.

Дмитрий вскинул голову, его глаза округлились.

— Он глава рода. По законам каждый обязан действовать в интересах семьи.

— Потакать его прихотям — значит похоронить род, — парировал я. — Баста. Свои трофеи я в его руки не отдам, но все деньги пущу на развитие рода Пылаевых.

Дмитрий задумался, его пальцы нервно постукивали по столу.

—