Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
С языка едва не сорвалось — мол, ладно, что английский язык не забыл, но успел удержаться. Аглицкий Чернавскому вообще не положено знать, его в гимназиях не изучают. На фиг русскому дворянину не нужна ни Британская империя, ни Северо-Американские Соединенные штаты. А те, кто англофил — пжалста, учите сами.
Боже ты мой, какие глупости иной раз лезут в голову! Вот, сейчас вспомнился незабвенный «доцент» из «Джентльменов удачи»: «Не помню. В поезде я с полки упал, башкой ударился. Тут помню, тут…ничего».
Но заведующему детским садиком было полегче, нежели мне. Все-таки, вор-рецидивист с ним из одного времени.
Маменька прижала меня к груди, словно маленького и заплакала. Сквозь слезы спросила:
— Ваня, а почему ты нам с батюшкой ничего не сказал? Ведь, сам-то подумай — мне догадываться пришлось… Ну почему ты молчал?
Высвободив нос, я вздохнул:
— Маменька, а что бы ты сделала? Доктора позвала?
Матушка, осознав, что еще чуть-чуть и она попросту задушит своего сыночка в объятиях, слегка отстранилась. Вытащила платочек, отерла слезы и спросила:
— А почему бы не вызвать доктора?
Не знаю, насколько у моей матушки сильна вера в тутошних докторов, но у меня она слабая. Неизвестно, отчего помрешь — от болезни или от лечения.
— А что бы он сделал? Волшебную пилюлю выписал? Прописал бы мне бром и обтирания на ночь?
— Ваня, докторам видней, — твердо заявила матушка. — Может, в Новгороде хороших врачей нет, я уже не говорю про твой Череповец, но мы в Петербурге. А здесь прекрасные доктора. А лучше — сразу в Европу поедем. Хоть в Германию, хоть в Швейцарию. Слава богу, денег у нас хватает. Не хватит — своего батюшку попрошу.
Чего это она про Череповец так? Во мне проснулся квасной патриот, но быстренько уполз в свою норку.
— Нет маменька, — не менее твердо ответил я. — Я знаю, что мне доктора не помогут. Ни здесь, ни в Швейцарии с Германией. Понимаешь, я уже справлялся. Может, в Череповце и нет таких врачей, как в столицах, но у нас есть крепкие профессионалы. И они те же факультеты заканчивали, что и светила медицины. Задавал я вопросы… Сами они ответить не смогли, но у них полно друзей-приятелей и в Москве, и в Петербурге. Так вот — есть только два способа вернуть мою память. Первый — создать стрессовую ситуацию.
— Какую ситуацию? — не поняла матушка.
— Такую, при которой меня нужно либо ударить по голове, либо очень сильно напугать. В этом случае память может вернуться на место. Но стоит ли рисковать?
— И это, доктор тебе сказал? — с недоверием спросила матушка.
Я кивнул с очень умным видом.
— Доктор Ефремов. Но он не сказал, а написал, а я прочитал.
Ага, у доктора Ефремова прочитал. Если и вру, то самую малость. Доктор-то он доктор, но не медицинских наук, а биологических. Зато лауреат премии. Сталинской.
Иван Антонович Ефремов в отцовской библиотеке имеется. В шести томах, с облезшей позолотой на корешках. Мой любимый — последний, с «Таис Афинской».
И в шеститомнике помещена повесть про хирурга, который разыскивает деревянную скульптуру, вытесанную его другом-скульптором, а заодно вспоминает, как в тридцатые годы применил шоковую терапию к женщине, пребывающей в параличе. А в параличе эта женщина пребывала из-за того, как ее когда-то испугали кулаки, напавшие на их дом и убившие ее мужа — сельского активиста. Хирург попросил местных комсомольцев изобразить нападение «кулаков» на дом, а женщина испугалась и вылечилась.
А повесть как называется? Не то «Сердце змеи», не то «Лезвие бритвы»[1].
— Так что, милая маменька… — вздохнул я так тяжко, как только сумел. — Метод Ефремова — подобное лечи подобным, мне не подходит. Но имеется еще один способ.
— Какой же? — живо спросила маменька.
— Очень простой. Ждать, пока память сама не восстановится, — пояснил я. — Но можно просто сидеть, ждать у моря погоды… Знаю, что эскулапы любят больному покой прописывать… Пропишут мне полный покой, запрусь я в комнате. И что дальше? Вернется память, нет ли? Нет, маменька, я так не хочу. Самое лучшее для меня — самому свою память потихоньку подталкивать. Поэтому, я решил, что ждать не стану, а сам, потихонечку, начну вспоминать. С математикой пока связываться не стану — ну ее, математику эту, а все остальное, потихонечку да полегонечку начну восстанавливать. С историей уже хорошо, с географией чуточку похуже, но на уровне. Главное, принимать проблему, но руки не опускать. Французский забыл? С немецким языком плохо? Ладно, забыл, так забыл, не стану делать трагедию, а попросту стану учить по новой. С немецким, кстати, уже неплохо. С латынью хуже, но подвижки имеются. Хуже со всеми моими родственными связями, детской памятью… Но здесь, маменька, по моему мнению, я тоже все восстановлю. И дедушка, очень надеюсь, меня простит.
— А куда он денется? — грустно улыбнулась матушка. — Ты у него единственный внук, любимый. Знаешь, как он переживал, когда узнал, что ты революционные прокламации читаешь?
Я только плечами пожал и руками развел. Дескать — ну да, представляю. Кто бы мне сказал — что за прокламации читал? Еще интересно — как меня доставляли в Новгород? Сам сел в поезд и приехал или в сопровождении полиции? Надо бы отца спросить.
— А ты дедушку не посвящала в мои проблемы? — поинтересовался я.
— Пока нет, — покачала головой матушка. — Думаю — какую удобную версию преподнести?
— Так может — не стоит никаких версий преподносить? — предложил я. — А взять, да к нему в гости и нагрянуть. Можно деду и правду сказать, а можно не говорить. Я у него прощения попрошу, скажу, что мне попросту было стыдно. Дескать — как так, внук генерала и сын действительного статского советника в нелегальный кружок вступил? Правдоподобно?
Матушка подумала, потом кивнула:
— Вполне. Для генерала Веригина объяснение вполне подойдет. Тем более, что ты, вроде бы, свою вину искупил честным трудом, орден заработал.
— Но ты меня одного не отправишь? — с беспокойством спросил я.
— Ох, до чего ты у меня глупый мальчишка, — заулыбалась маменька. Еще раз поцеловав меня, сказала: — Конечно же, я тебя не брошу. Поеду, присмотрю… И вместе с тобой стану у дедушки прощения просить.
Фух, гора с плеч. И я теперь знаю девичью фамилию матушки.
— Еще есть причина, отчего не стоит обращаться к докторам. Понимаю, медики клятву давали, все такое прочее. Но у любого из врачей имеются либо ассистенты, либо какие-нибудь секретари. А если они язык за зубами не смогут удержать? Пока нет огласки, все ладно — забыл Чернавский-младший своих друзей и родню, поросенок он, безусловно. Но если станет известно, что у титулярного советника Чернавского проблемы с памятью? По докторам ходит, лечится. И он не рядовой чиновник, а следователь по особо важным делам, да еще и сын товарища министра. Зачем, спрашивается, нам лишняя шумиха? Поэтому, самое лучшее –обо всем молчать, а мне сидеть в Череповце. Не думаю, что очень долго, но лучше мне годика два там пробыть. Тамошние мои знакомые меня не знают, сравнить им не с чем. Если и заметят какие-то странности — ну и что, все бывает. Рассеянный он, ничего страшного. И там я на хорошем счету. Невеста, опять-таки… Пока — тьфу-тьфу, никто ничего не заметил. Вон, даже Нюшка моя, уж на что проныра, и то ни о чем не догадывается. Понимает, что хозяин каких-то житейских проблем не осознает, так и пусть… Она у меня хозяйством занимается, поучает и наставляет.
— Да уж, поучает и наставляет — это я поняла, — усмехнулась матушка.
— А мне так удобнее, — хмыкнул я. — Я считаю, что мне вообще повезло. Вначале Наталья Никифоровна была. Она надо мной тряслась, словно тетушка. А теперь Анька есть.
— Ох уж эта Анька твоя… Ей же в гостевых комнатах постелили, на первом этаже. А она заявила — мол, спать не пойдет, пока не проверит, все ли в порядке у Ивана Александровича. Пришлось Лидочке ее в твою комнату вести, показать — все на месте.
— Да? — удивился я. — А я и не знал.
— Мы с тобой в столовой были, ужинали, потому и не знал, — пояснила маменька. — Мне Лидочка утром нажаловалась. Она понять не может — кто к нам приехал? Если прислуга — то почему такая наглая? Если невеста Ивана Александровича, так отчего маленькая? Я на Лидочку цыкнула — мол, не твоего ума дело, но кухарке твоей собиралась внушение сделать — Иван Александрович в родной дом приехал, никто не обидит. Но откровенно-то говоря, мне твоя Анна Игнатьевна нравится. А после того, как ты о ней рассказал — еще больше понравилась.
