Гагарин (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
С другой стороны, не может быть, чтоб американцы затевали совместный с СССР полёт на Марс и одновременно командовали ЦРУшникам «фас».
С третьей стороны, мир в Афганистане и ограничение стратегических вооружений — слишком важная перспектива, чтобы гробить её из-за паранойи.
— Передайте Борису Семёновичу: он может рассчитывать на мою полную поддержку. Если необходимо обсудить детали предстоящих переговоров, готов с ним встретиться лично.
— Большое спасибо, Юрий Алексеевич! До полноценных переговоров ещё далеко. Будем держать вас в курсе, — референт поднялся. — Всего вам доброго.
Если заключаешь сделку с дьяволом и назовёшь её выгодной, посчитай все свои конечности, родственников, близких, проверь — на месте ли душа, подумал Гагарин. Очень велик шанс чего-то не досчитаться. Особенно если звёздно-полосатый дьявол прячется под белыми одеждами поборника мира и сотрудничества.
Так, не космосом единым… Он набрал номер, подняв трубку с телефона, украшенного гербом на диске. Академию наук после Келдыша возглавил Анатолий Петрович Александров, человек более узкой специализации, физик-ядерщик, но понятливый, интеллигентный. Кстати, бывший пулемётчик в гвардии Врангеля и герой Белого движения, неоднократно поощрённый за успешное истребление большевиков. То есть довольно необычный кадр для советской научной номенклатуры.
Гагарин решил, не дожидаясь реакции Котова, уведомить Александрова о провале программы «Русь» и просить мобилизовать силы Академии на разработку алгоритмов управления, создать группу экспертов, включить туда профессоров Плехановки.
А ещё он очень надеялся на понимание Александрова, когда будет убеждать его в опасности экспериментов с ядерным реактором на Чернобыльской АЭС. До роковой даты осталось менее двух лет.
Глава 3
3.
Наряду со специальным высшим училищем, готовившим парней в отряд космонавтов, лётчики-истребители по-прежнему писали рапорты на перевод в звездопроходчики и отбирались для службы в Звёздном. Шёл четвёртый десяток пилотируемых полётов в одном только Союзе, американцы двигались ноздря в ноздрю по числу пусков, опережая по числу человеко-дней на орбите благодаря многолюдным челнокам. Ни в СССР, ни в США никто не погиб в космосе, а в строевых частях иногда бились, поэтому попасть в экипажи околоземных станций считалось престижным и большой удачей, без особого риска для жизни. Конечно, теперь на вернувшихся из полёта не сыпалось столько почестей и благ, как в начале пути. Рядовая краткосрочная миссия на один из «салютов» не приравнивалась к подвигу и Звезды Героя не обеспечивала, но всё равно труд космонавта оплачивался лучше, чем у лётчика в ординарном авиаполку. Слетавшим хоть раз и далее отчисленным из отряда, конечно — не по отрицательным причинам, а по здоровью, обеспечивался перевод на другое приличное место либо, если доходило до списания из ВВС, давалась вполне достойная пенсия. Вот гражданскому попасть туда было несравнимо сложнее. Технарей, биологов, химиков, медиков отбирали только из числа сотрудников профильных предприятий и институтов космической отрасли. Если они проходили первый отбор и хотя бы в теории могли представлять интерес для Звёздного, их ждали Сокольники и Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь с таким набором испытаний, что некоторые соискатели отсеивались по собственному желанию до окончания тестов.
Накануне одного из пыточных дней, как раз после подъёма, в палату кандидатов в космонавты вместе с медсестрой вошла молодая и очень строгая девушка-врач.
— Больные! Все достали градусники и передали медсестре.
— Вах, какие мы больные, красавица? — ослепительно улыбнулся лётчик, лежавший на первой койке от двери, он щеголял угольно-чёрными кавказскими усишками. — Мы — лётчики, дорогая, будущие космонавты. Самые здоровые парни в ВВС.
— Все, госпитализированные в медицинское учреждение стационарного типа, считаются в статусе больных, — парировала докторша. — И вообще, абсолютно здоровых не бывает, попадаются лишь недостаточно обследованные. Наша задача определить, являются ли ваши болячки препятствием для зачисления в отряд космонавтов. Вдруг не всё безнадёжно, не смертельно, и можно вылечить.
Остальные пациенты хихикнули, улыбка на лице кавказца чуть потускнела.
— Пациент Резо Георгадзе, — вмешалась сестра. — Ваш градусник показывает тридцать пять и один. Вы умираете или плохо его держали?
— У него градусник в шерсти запутался! — хихикнул сосед славянской наружности.
Георгадзе, до сего момента как бы случайно приспустивший простыню с груди, демонстрируя тщательно напряжённые мускулы, резко прикрылся до подбородка, спрятав заросли, через которые эти мускулы едва проступали.
— Эй! Товарищ! Что ты свистишь? Нормально у меня всё, да?
— Девушка, вы без обручального кольца, так обратите внимание на нашего горного героя. У меня бабушка пуделя держала, стригла его, за год шерсти — на свитер. У Резо больше растёт. Вах, какие свитера будут!
Это был другой шутник, в него полетела подушка грузина, автор реплики про свитер поймал её и подсунул под свою, удобно устроившись на двух.
— Если вам не нравится слово «больной», я вас назову «пациент Георгадзе», померяйте температуру тщательнее.
Врач абсолютно не принимала шутливый тон.
— Иначе вы напишете мне, что не годен?
— Это председатель комиссии решает. Я же должна обеспечить данные. По протоколу, если измерение температуры обычным образом не дало результатов, я обязана её померить ректально.
— Что, простите? — не понял Резо.
— Вставив термометр через анальный проход в прямую кишку, теперь ясно?
— Генацвале! После столь интимного знакомства с девушкой ты просто обязан сводить её в ресторан! — обладатель двух подушек уже откровенно ржал, находясь в зоне риска. За такое запросто могло прилететь судно.
— Уважаемая! Мамой клянусь, сейчас померяю очень тщательно. Только скажите, как вас зовут?
— Ксения Гагарина, интерн отделения военно-космической медицины. Меряйте! И сами сообщите температуру на пост.
Выходя из палаты, услышала обрывки разговоров за спиной: «с такой фамилией в космонавтике не пропадёшь», «однофамилица, наверно». Улыбнулась и плотно закрыла за собой дверь.
Перед тем, как вернуться в ординаторскую, услышала от медсестры, собиравшей градусники:
— Что же вы, Ксения Юрьевна, с ними так строго? Хорошие пареньки. Тот, что про свитер шутил, весёлый и неженатый. Смотрит на вас, не мигая.
Таковы представления у многих, девушки стремятся в ординаторы, да хоть бы и в средний медперсонал в госпитале ВВС, ради союзов с военными. На танцах парня встретишь — как узнать, здоровая ли у него простата? А тут всё как на ладони, не годен в Звёздный — не беда, для ЗАГСа очень даже подойдёт.
— Пусть смотрит, Варвара Фёдоровна. На работе никаких романов, у меня принцип.
— Эх, смотри, девонька… Скоро двадцать пять тебе. А я своё счастье именно здесь нашла.
До вечера Ксения трудилась, лишь изредка вспоминая увещевания пожилой медсестры, день был занят плотно. Встретила в коридоре Резо и его однопалатника, оба одёрнули пижамные больничные куртки словно кителя и перешли на строевой шаг с «равнение налево», вытаращившись на девушку-интерна как на командира авиадивизии. Тапки без задников смешно хлопали по полу.
— Шлёпанцы потеряете, гвардейцы! — засмеялась она. — Вольно! В палату шагом а-арш!
— Есть в палату, товарищ Гагарина! — откликнулся грузин.
Что приятно с офицерами, какой бы ни была «гарачы-гарачы кров», они не перейдут границы дозволенного. Дисциплина, воспитание. Всё же авиаторы — белая кость вооружённых сил. Мама рассказывала дочке про стройбат в Луостари, вот там — да…
Кольского полуострова Ксения не помнила совсем, Звёздный городок — несвязными урывками, чётко память держала начало детства в огромной московской квартире на Садовом кольце и шикарной госдаче в ближнем Подмосковье, куда откочёвывали в середине весны и жили до осени. Туда же приезжали обе пары бабушка-дедушка, присматривавшие за внуками на время частых вояжей родителей за границу. Хорошо, что непродолжительных. Мама всегда привозила полный чемодан новых вещей, сокрушаясь, куда девать прежние сокровища, по комиссионкам — только на паспорта подружек, самой не комильфо.
