Лечить нельзя помиловать (СИ) - Александра Логинова
— Всё верно, только крик послышался до выстрела, — поправил гипотезу эрл Клод. — Вероятно, караульный — перевертыш и с подветренной стороны успел почувствовать запах металла и пороха.
Нагнувшись ко второму раненому, я застыла.
— Не повезло, да? — уголок губ судорожно дернулся в кривой усмешке.
На земле лежал Поль. Большие карие глаза напряженно метались от меня к капитану, выискивая беззаботные выражения лиц и непринужденную болтовню медика, столь утешительную для безнадежного пациента. Почему-то они всегда лучше врачей чувствуют холодные руки Костлявой, сжимающие сердце. Крупные капли пота катились по лбу феникса, не решающемуся позвать на помощь или подняться самому.
— Угораздило тебя, — интуиция взвыла дурной сиреной, стоило разглядеть в глазах перевертыша дикий, ничем не прикрытый страх. — Дай-ка тётя Алевтина тебя осмотрит.
Великий Авиценна…
— Алевтина, — севшим голосом прошептал капитан, осветив огненным шаром участок над нашими головами.
В животе курсанта зияло черное отверстие. Обугленные ровные края испускали давящую энергию смерти, каждую секунду поражая новые ткани. Человеческое тело феникса сдавалось на милость победителя, тлея сухой головешкой в неумолимом костре смерти. От дыры во все стороны тянулись кривые ленты некроза, захватывая новые территории и вынуждая прикусить губу до боли.
Стрелка-скан истерично попятилась, прячась в глубине вен.
— Н… не… — слова застряли в горле, но кричали в мыслях. Не переживай.
— Не переживу, — по глазам понял феникс, усмехаясь краешком губ, из которых мгновенно стекла капелька крови.
Будьте вы прокляты, сволочи. Да чтоб вас на каждом шагу аритмия преследовала до конца жизни!
— Это оно? — голос его благородия проник сквозь вату в голове. — Заражение?
Оно. Пересилив панический страх, целительский дар несмело проник под кожу новобранца. Один воин в поле — мой дар слонялся по пустым артериям пациента, видя, как тысячи магических ядер гибнут заживо, пожираемые полчищем бактерий. Быстро. Слишком быстро!
Но надо бороться. Взять себя в руки, снова начать дышать и уничтожить этих гадов, успевших добраться до ребер умирающего перевертыша.
— Эрла, ваш резерв, — звенящим от напряжения голосом предупредил маркиз. Горячие ладони опустились на плечи. — Треть истрачена. Я помогу, возьмите мой.
Треть резерва — это четыре многоэтапные операции подряд, или восстановление шестидесяти процентов кожного покрова, или взращивание поврежденной печени до прежнего объема, или… Или чертовски мало для борьбы с магоядными тварями. Но энергию можно заимствовать! Например, эту — нестерпимо горячую, испепеляющую, сжигающую саму суть магии — энергию огненного мага. Я не могу ею управлять, лишь позволить смешаться с собственным даром и направить в русло жизни, не до конца осознавая происходящее.
— Не надо, эрла Алевтина, — чернота добралась до грудины, когда Поль выдавил из себя кривую улыбку. — Вы зря жжёте вены.
— Молчи, дурак, — дорожки солоноватых слёз охладили пылающие щёки. — Не пессимизди под руку.
Дура-дура-дура! Надо было сразу подойти к нему, а не отвлекаться на капитана! Если бы не твердое убеждение, что дозорный-оборотень куда крепче мага-человека, и какая-то пуля лишь напугает перевертыша, я бы… Я бы тебя спасла, Поль.
— Только не талантом, — живые испуганные глаза феникса подернулись туманной дымкой. — Мне нечем заплатить. Да и не хочется.
— Молчи, пожалуйста, — несколько капель сорвались с ресниц, попав на мертвый эпидермис курсанта. — Что я твоей матери скажу?
Согласна ли ты, эрла Алевтина Пономарёва…
— Нет! — На последнем импульсе обалдуй оттолкнул мои руки. — Я не даю согласия! Запрещаю!
— Закрой рот, — кончики пальцев закололо от гнева и встрепенувшегося таланта. — Молчи и живи.
Но вопреки ожиданиям, божественный дар не спешил вырываться на свободу, прислушиваясь к недовольству пациента. Внезапно плоть под моими руками нестерпимо нагрелась… И запахло горелым мясом!
— Поль! — Что есть мочи завопила я, отнимая почти обожженные руки. — Тебе нельзя так рано!..
Языки пламени, заплясавшие в районе желудка, распустились огненной розой, вынуждая курсанта гореть заживо. Тлеющие обрывки формы разлетались в стороны, подхваченные выпущенной от горения энергией. От треска нагревшихся костей и лопающихся сухожилий мне хотелось зажать уши руками, но они уже зажимали нос — тошнотворный запах горелой плоти стремился свести очевидцев с ума.
Так нельзя. Не здесь, не сейчас!..
Уберегая нас от ожогов, эрл Клод с силой стиснул мои плечи в объятиях, приподымая и оттаскивая на несколько шагов назад. Спасительное чувство защищенности и абсолютная боль от собственной бесполезности. Почему я не смогла его сберечь?
— Тараканов запасите, — призрачная улыбка исчезла за пламенными всполохами, к которым примешалось амбре горящих волос. — Рыжих, жирных.
Последняя воля — закон, как говорится на Земле. Через несколько мгновений пламя утихло, осыпавшись шорохом сгоревшего мундира. Вытерев злые слёзы, я сделала несмелый шаг вперёд и легонько подула на пожарище. В куче пепла белела скорлупа большого птичьего яйца.
Глава 41
— Не уберегла, — плечи содрогались в глухих рыданиях, прижимая к себе огромное круглое нечто. — Не спасла!
Нечто тихо покачивалось на руках, выражая молчаливое согласие. Из-под сероватой скорлупы не доносилось ни звука, поэтому ныть можно совершенно беспрепятственно, с размахом и от души. А самое волшебное — сидящий внутри зародыш даже не может заткнуть уши, избегая тоскливых подвываний бездарной лекарки. Концерт по заявкам!
— Будет вам, — эрл Клод ласково вытер моё опухшее мокрое лицо и даже не вздрогнул. Карательное окультуривание не произвело на него должного впечатления. — Ничего страшного не произошло.
Уголки губ некрасиво разъехались в разные стороны, выдавая нечленораздельный звук «Ы-ы-ы-а-а-а!», и новый поток слёз хлынул с двойным усердием. Бесстыдно уткнувшись в ворот рубашки, я демонстративно провела мокрым носом по чужой ткани и зарыдала ещё горше. Горе у меня, апатия, беда.
Неделю в командировке, а уже два происшествия на участке. За такое лишают премии и строго выговаривают по заднице, чтобы впредь было неповадно терять пациентов. Как я людям в глаза посмотрю? Уходили полным составом, а вернемся с раненым и яичницей. Или не вернемся, если к утру охотники-курсанты оголодают. А что? Есть же допустимый процент боевых потерь, а в холодильнике ни крошки еды — всё подъели к завтрашнему отъезду. Хм-хм.
— Так, отдайте-ка солдата, — решительно пресёк Алеон, забирая у меня завтрак. Яйцо облегченно выдохнуло. — Его нужно переправить в столичный роддом.
— Не нужно, я сама его вынесу.
— Боюсь, он этого не вынесет, — с чуть мрачноватой ухмылкой заключил капитан. Плюнул и толкнул зародыш в угол. — Идите сюда, горе моё плакучее.
Страдать в объятиях оказалось куда приятнее, чем в одиночестве. Поднявшись к себе, я первым делом сползла на пол и дала волю эмоциям, проклиная тот день и час, когда привязалась ещё к одному пациенту. Да настолько, что чуть снова не пошла на сделку с богами. Для недавно
