Андрей Колганов - Жернова истории
После обеда, устроившись передохнуть у себя в комнате, и пересчитав оставшиеся марки и червонцы, погружаюсь в сытую задумчивость. Да, вовремя мне Рязанов устроил несколько лекций в Коммунистической академии и Институте Красной профессуры. Без гонораров за них мне пришлось бы туго. Гонорары за лекции (так же, как и за книги и статьи, а так же премии за изобретения), к счастью, исключались из расчета партмаксимума. Вот, собственно, на них я и мог теперь делать покупки для своих личных целей.
Ничего особо затейливого я на этих лекциях не рассказывал. Так, поведал студентам кое-что по профилю своей работы о внешнеэкономических проблемах республики Советов. К текущему году СССР начал вырываться из тисков торгово-экономической блокады.
Если в первые годы по окончании гражданской войны, в 1920–1922 годах, торговля шла только со Швецией, Прибалтикой, Польшей, Монголией, Тувой, Турцией, чуточку — с Персией и Китаем, то затем положение меняется. Вместе с чередой дипломатических признаний расширяется поле и для внешней торговли В 1922-24 годах добавляется торговля с Германией, Великобританией, Францией, с 1925 — с Италией, и пошла-поехала остальная европейская мелочь. Однако США твердо отказываются иметь прямые межгосударственные торговые отношения, настаивая на уплате долгов и компенсации за национализированную собственность. А согласно установкам нашей внешней политики вопрос долгов в крайнем случае мог быть предметом торга и компромисса, а вопрос компенсации за национализированное имущество — нет. Мы не отвечаем за царские долги, но готовы в какой-то учесть интересы мелких покупателей русских займов, если правительства соответствующих стран готовы учесть наш интерес в получении капиталовложений из-за рубежа. Но вот национализация для нас — это вопрос принципиальный, и ни малейших уступок, способных поставить этот принцип под сомнение, допущено быть не может.
Внешнеторговый оборот СССР пока был значительно ниже дореволюционного, и не только из-за политических трудностей, но и из-за ограниченности экспортного потенциала. Мы не могли, как в царское время, строить экспорт хлеба на принципе «не доедим, но вывезем». То же самое касалось и продуктов крестьянских промыслов. Сдерживался экспорт и возросшей, по сравнению с дореволюционным временем, себестоимостью производства. Но вот экспорт наших нефти, керосина и бензина натыкался именно на политические барьеры. Нам крайне сложно получать кредиты для закупок, а во многих случаях в уплату за товары соглашаются брать либо золото, либо зерно — и больше ничего…
Ближе к вечеру мне принесли на заключение первые проекты контрактов. Пока смотрел их, время неслось незаметно, и я оторвал взгляд от бумажек только тогда, когда в дверь моего номера постучали, затем дверь чуть приоткрылась, и чей-то голос произнес в щелку:
— Виктор Валентинович, вы как, на ужин собираетесь?
Пансион нас обеспечивал только завтраками, обедали члены нашей комиссии кто как, в зависимости от того, где приходилось оказываться по делам, а вот для ужина присмотрели недорогое кафе на Моцштрассе, неподалеку от площади. Оторвавшись от работы, сразу чувствую, что крепко перекусить явно не мешало бы.
— Святое дело! — отвечаю с воодушевлением и непроизвольно потягиваюсь, чтобы размяться после долгого сидения за столом в одной позе.
Быстро убираю бумаги и уже через две минуты присоединяюсь к своим товарищам, собиравшимся внизу, в холле. Конечно, командированные, оглядываясь на свой кошелек, предпочли бы какую-нибудь совсем простенькую Teipe (пивнушку), но тут был не пролетарский район. Впрочем, кафе было достаточно дешевым даже на вид. Старенькие, обшарпанные деревянные панели на стенах, такие же потрепанные стулья, потертая стойка… Однако, при всем при том содержалось оно вполне опрятно, и скатерти на столах были чистыми.
Наша компания ввалилась в кафе, сразу заполнив полупустой темноватый зал шумом. Хозяин включил еще несколько ламп (экономный, зря электричество не палит). Я, Доннер, и еще два человека, знающие немецкий (их, собственно, и взяли в комиссию заодно как переводчиков), стали разбираться с меню, помогая всем остальным сделать заказ.
Брали в основном подававшиеся в этом кафе традиционные берлинские блюда — айнтопф (овощной суп с копченостями и со сваренными в нем целиком сосисками), обычные сосиски с капустой, остро приправленные колбаски, жареную грудинку на ребрышках. Мне, собственно, не слишком нравилась такая кухня, но делать нечего, и, немного поколебавшись, я взял себе айсбайн — вареную свиную рульку с тушеной квашеной капустой.
На весь зал разнесся зычный командный голос комдива Телепнева:
— Товарищи! На водку не налегать! Обойдемся сегодня пивом. Смотрите у меня!
Поев, народ не желает расходиться — в пансионе нет помещения, где можно собраться посидеть всей оравой. Товарищи командиры понемногу тянут пиво, а у некоторых замечаю втихую пользуемую водку, несмотря на строгое предостережение. Как-то сам собою завязывается разговор.
— Да зачем нам эти пистолеты-пулеметы! — горячится один из членов закупочной комиссии. — Дальность прицельной стрельбы маленькая, патрон пистолетный, слабенький, надежность у них, говорят, совсем никуда, а огнеприпасов жрут — что твой пулемет! Получается, как немцы говорят, эрзац, а не оружие!
— Э, ты чего по-немецки материшься! — возмущается сидящий неподалеку от разгоряченного оратора командир с кружкой темного пива в руках.
— И ничего я не матерюсь, — отвечает первый, — немецкий надо учить! Эрзац — это, по-ихнему, заменитель. Ну, когда вместо какой-нибудь хорошей вещи какую-нибудь дрянь подсовывают. Вот, скажем, мы масло сливочное едим, а у немчиков, куда ни глянь — один маргарин. Редко где настоящее масло увидишь. Вот и пистолет-пулемет этот — просто плохой заменитель пулемета.
— Ну, не скажи, — вступает в спор Леонид Карлович Доннер, развернувшись на своем венском стуле, положив сложенные руки на его спинку и уперев в них подбородок. — Заменять пулемет пистолетом-пулеметом — это, действительно, глупая затея. Только вот он не для этого нужен. Пистолет-пулемет есть лишь более мощное, чем обычный пистолет, оружие личной самообороны. Им можно вооружить пехотных командиров, унтер-офицеров… виноват, младших командиров, — поправился он, — артиллеристов, экипажи бронеавтомобилей. В ближнем бою такое оружие помощнее будет, чем пистолет или карабин.
— Нам, в войсках ГПУ, такая штука очень бы пригодилась, — поддержал его невысокий, но крепко сбитый командир, сидевший за одним столом с уже знакомым мне Николаем. — В скоротечных стычках с бандитами возможность задавить противника, ведя огонь очередями, была бы очень не лишней. Пулемет же каждому бойцу не вручишь, а пистолет-пулемет получается, практически, не тяжелее карабина.
— Вот и верно говорят, — запальчиво заявил первый из спорщиков, — что пистолет-пулемет — это полицейское оружие. Не даром в Германии им шуцманов вооружают!
— Ты нас с буржуазной полицией не равняй! — взвился гэпэушник.
— Эй, петухи! А ну, цыц! — прикрикнул на не в меру разошедшихся ораторов глава комиссии. — Вы мне тут еще на кулачках сойдитесь, архаровцы! Анархию тут развели, мать вашу… — он осекся и умолк, не забыв продемонстрировать спорщикам внушительных размеров кулак.
Все на некоторое время затихли, но потом от одного из столиков стал доноситься до меня гул голосов, сначала негромкий, потом все нарастающий и нарастающий. Там беседу вел все тот же коренастый гэпэушник, который только что обижался за сравнение с полицией:
— …Нет, ребятки, главного вы в рейхсвере не углядели. Впрочем, вам этого, конечно, и не показывали. Тут не в порядке и дисциплине только дело. И не в казармах добротных. Главное в том, как они подготовку у себя поставили. Армию-то им сократили, вот они из своего рейхсвера стараются сделать кадровый костяк для развертывания большой армии на случай войны. Они своего бойца гоняют и в хвост и в гриву, да так, что у них каждый рядовой может за унтера командовать, а каждый унтер готов офицером стать. Вот так вот! — И чекист с чувством превосходства оглядел собравшихся вокруг него командиров.
— Коли уж начал говорить, так сказывай до конца, — ответил ему некто полноватый, с чуть волнистыми, зачесанными назад волосами, коротенькими усиками и круглыми очками в металлической оправе. Чем-то — может быть, аккуратно повязанным галстуком и непринужденной манерой носить штатский костюм, — он был схож с Леонидом Карловичем. — Ты, видимо, полагаешь, что нам, в РККА, нужно перенять такую же методу подготовки, как у немцев?
— Именно! — не стал отрицать гэпэушник.
— А ты подумал, сколько патронов они сжигают при их способе обучения? И кто нам такую прорву патронов выделит? Ты полигоны рейхсверовские видел? С нашими не сравнить, да и нет их у нас почти. А ты подумал, как из неграмотного, ну, в лучшем случае, полуграмотного крестьянского парня подготовить хотя бы пулеметчика? Я уж не говорю — младшего командира из него сделать! Сколько его надо учить, чтобы он не то, что сумел с компасом и картой обращаться, а хотя бы понял, что это такое? — полноватый с досадой махнул рукой.
