Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— О чём речь, господа? — встревоженный напряженным тоном их беседы, тотчас спросил я.
— Александр Павлович, Пётр Михайлович вот полагает, что надобно ехать прямо на Ингольштадт, а я предлагаю свернуть на проселки и идти западнее.Там будет много безопаснее! — пояснил Кутузов, недовольно покосившись единственным глазом на Волконского.
— Отчего же? Если мы возьмём западнее, то там должно быть больше французов! — не согласился мой адъютант.
— Те войска, что стоят восточнее, более насторожены, поелику квартируют близь своего прежнего неприятеля — австрийцев! — терпеливо, как ребенку, пояснил Михаил Илларионович. А на западе у них тылы, там всё спокойно и никто не ждёт никаких незваных гостей!
— Но на Ингольштадт идёт прекрасная, торная дорога! Продолжая сей путь, к вечеру мы уже увидим берега Дуная! — возразил Волконский. — А с французами я более или менее покамест всё улаживал — кто-то берет, и весьма умеренно; а кого-то можно и уболтать. Удивительно легкомысленные люди!
— Ладно, надеюсь на вас! — кивнул я Волконскому. Когда будут готовы кони?
— Через двадцать минут, Александр Павлович!
— Хорошо, надеюсь, дамы успеют собраться!
Вскоре мы вновь тряслись по зимней баварской дороге. Утро выдалось ветреным, низкие рваные тучи быстро проплывали над головами нашего небольшого отряда. С неба то и дело начинала сыпаться мелкая белая крупа, стразу превращавшаяся на земле в мглистую, призрачную позёмку.
Перед каждым населенным пунктом нас ожидал казак, докладывавший, есть ли там французы. Волконский, отделяясь от нашего отряда, опрашивал его, а затем давал указание, следует ли двигаться дальше или стоит ехать в обход. Несколько раз, несмотря на высланную вперед разведку, мы натыкались на шлагбаумы и рогатки, охраняемые солдатами в синих мундирах. Спокойнее всего мы чувствовали себя, когда въезжали в лес. Здесь уж, определенно, неприятная встреча нам не грозила, а вид могучих заснеженных деревьев напоминал нам о родине. Снег плотным покрывалом лежал на ветвях елей, а стылый ветер, на дороге пробирающий до костей, теперь выл где-то высоко в кронах деревьев. Увы, но такое счастье нам выпадало нечасто: знаменитые германские леса почти все свели еще сотни лет назад…
Мы проделали уже большую часть пути, мы проехали селение Херцхаузен, как вдруг впереди слышались выстрелы. Наши драгуны беспокойно оглядывались по сторонам; лицо Наташи показалось в окошке кареты.
— Посмотрите, что там происходит, князь! — крикнул я Волконскому, и заспешил к экипажу.
— Прошу тебя, оставайся внутри! — стараясь выглядеть спокойным, произнёс я, но голос выдал моё состояние. Впрочем, стрельба впереди была красноречивее всяких слов.
— Друг мой, — тихо сказала супруга, прислушиваясь к далёким выстрелам, — а если они нас найдут?
Подъехав вплотную, я сжал её узкую, озябшую руку.
— Не думай об этом. Мы выбрали самый глухой маршрут. Французы не станут рыскать в таких дебрях!
Вскоре вернулся Волконский.
— Это наши донцы наткнулись на французских фуражиров вступили с ними в перестрелку! — объяснил он, озабоченно хмурясь.
— Александр Павлович, нам стоит свернуть в сторону! — предложил подъехавший Кутузов. — Неизвестно, сколько там неприятеля и каковы его намерения!
— Хорошо, давайте так и поступим! — без колебаний решил я, ещё раз взглянув на встревоженную императрицу.
И мы свернули в поле, наскоро перерубив саблями деревянную изгородь.
Движение наше сильно замедлилось. Экипаж с огромным трудом продвигался по заснеженному полю. Снега, в общем-то, было немного, буквально по щиколотку, и я рассчитывал, что карета, запряжённая шестеркой лошадей, легко его преодолеет. Увы, я совершенно не учёл, что ровных полей в природе не бывает; и там, где попадался овражек, лощина или канава, глубина снега могла быть и по колено, и даже по пояс! Драгунам то и дело приходилось спешиваться и помогать лошадям преодолевать заснеженный участок. К тому же, то и дело на пути нам попадались изгороди, заросли молодого леса, а затем мы уткнулись в заснеженные шпалеры виноградника. После короткого совещания — прорубаться напрямую или объехать неожиданное препятствие — решили ехать в обход. И каждый раз мы теряли драгоценное время…
Наконец мы почти объехали злополучное селение, где наши донцы наткнулись на осиное гнездо. Треск выстрелов стал стихать вдали, впереди показался спасительный островок заснеженного леса. Преисполнившись надежды, мы уже было надеялись на спасение, как вдруг случилось непоправимое.
— Французы! — закричал кто-то, и драгуны начали строиться в линию эскадрона.
— К оружию! Враг справа!
Французские гусары налетели неожиданно, появившись откуда-то из-за перелеска. Выстрелы затрещали совсем близко, морозный воздух наполнился сизым пороховым дымом и вылетавшими из разгоряченных лошадиных лёгких клубами пара. То тут, то там завязывались скоротечные схватки: всадники сталкивались друг с другом, в морозном воздухе сверкали клинки, звон металла перекрывал треск ружейных выстрелов, лошадиное ржание и крики людей. Нижегородцы сражались яростно: офицеры с пистолетами в руках обступили карету; первый взвод, вооруженный ружьями двойного заряжания, спешился и начал расстреливать французов в упор. Должно быть, бой длился недолго, хотя мне эти минуты казались вечностью. Сам я разрядил свой пистолет в появившегося в пятнадцати шагах от меня гусара в мехово шапке и голубом доломане; тот пошатнулся в седле и вскоре был зарублен ротмистром Талызиным.
Через несколько минут всё было кончено. Два или три из нападавших на нас всадников улепетывали в поле, а наши драгуны преследовали их, не желая, чтобы хоть кто-то из них ушел безнаказанным. Пара десятков тел осталась лежать на истоптанном копытами снегу, окрашивая его в кроваво-красный цвет. Ко мне подскакал разгорячённый схваткой Волконский, тяжело дыша, выкрикнул:
— Александр Павлович, двое сбежали. Надобно двигаться быстрее; как бы они не призвали себе подмогу!
— Что же, давайте! — согласился я, прекрасно понимая, что еще одна такая встреча может оказаться последней. — Разворачивайте карету… — начал было я, повернувшись к экипажу, из которого раздавался детский плач, и осёкся.
Дверь кареты была настежь открыта; бледный как смерть Сперанский стоял на пороге.
— Ваше Величество, — с выражением ужаса на лице прошептал он, — Наталья Александровна…
— Что⁈ — вырвалось у меня.
— Там, кажется, пуля…
Ничего более не слыша, я опрометью бросился внутрь.
Наташа лежала среди сброшенных на пол кареты пледов; в лице её не было ни кровинки. Мисс Гесслер, еле сдерживая рыдания, тщетно пыталась привести ее в чувство. Оставленный всеми Мишенька заливисто плакал в колыбельке; Саша с криками «Мама, Мама!» рвался к Наташе, но кормилица Катя его не пускала, приговаривая «Не стоит, миленький, ну не стоит!», сама при этом плача горькими слезами.
Ворвавшись в карету, я схватил Наташу за руки. Пульс ее хаотично бился на тонком холодном запястье, тело содрогалось в конвульсиях, как будто она пыталась, но не могла вздохнуть. Завидев меня, она будто бы хотела что-то сказать, но лишь мучительный стон сорвался с её бледных губ.
Через несколько минут она умерла. Пульс перестал прослушиваться, искорки жизни исчезли из полузакрытых глаз. На дорожном платье медленно расплывалось безобразное багровое пятно: случайная пуля попала ей прямо под левую грудь.
Дальнейшие события я запомнил плохо. Мы бесконечно долго ехали к Ингольштадту; затем у деревни Хагау свернули к Дунаю. Казаки Васильченкова нашли лодку, переправились и нашли наших; вскоре стемнело, и под покровом ночи мы пересекли неширокую в этих местах реку на узком, пропахшем смолой и рыбой фишерботе.
Через несколько дней я был в Эрфурте и получал от европейских дворов лицемерные соболезнования. Наташу отпел священник Староингерманландского полка и похоронили на русском воинском кладбище столицы Тюрингии. А на следующий день Михаил Илларионович Кутузов подал верноподданническое прошение о возврате его с дипломатической на военную службу.
