Надо – значит надо! (СИ) - Ромов Дмитрий
— Да что здесь творится⁈ — кричит мордатый мужик высовывая голову из водительского окошка. — Вы почему меня на работу не пропускаете? Безобразие!
За ним трубит серый «Москвич», желая проехать и пристраивается тёмно-зелёный «Опель».
— Немедленно задержать автомобиль ВАЗ-2103 тёмно-синего цвета со всеми пассажирами! — гнёт своё Белоконь и вдруг, ни с того, ни с сего сбивает меня с ног.
Он бьёт меня в плечо, скидывая с невысокого крылечка, и я лечу в лужу. Группируюсь, подбираюсь, кувыркаюсь, как циркач, и тут же вскакиваю на ноги. Твою дивизию!
— «Опель»!!! — ору я. — Заблокировать!
Хватаю рацию и ору:
— Заблокировать зелёный «Опель»!!!
Белоконь, держится за плечо, прислоняясь к обитой жестью двери, и между пальцев его струится кровь. «Опель» мгновенно подпирают сзади, но это уже неважно — водитель и пассажир, выскочив из машины, разбегаются в разные стороны.
Один бежит в сторону Тверской, что, разумеется, является огромной ошибкой, а второй — в сторону переулка, Георгиевский он или какой, не знаю, тот, что за Думой идёт. И этот второй — никто иной, как Пётр Николаевич Кухарчук. Без кос, без очков, без юбок. Обычный Поварёнок. С той стороны у нас тоже есть заслон, но теперь я не уверен, что парни оттуда не рассосредоточились и не разбежались на перехваты «троек» и «опелей». Поэтому, я срываюсь за ним.
— Быстро скорую! — успеваю крикнуть я. — Сообщите Скачкову! Трое за мной!
За мной подрываются четверо. Мы бежим, печатая шаг. Идём клином, как журавли. Правда, в нашем облике нет ничего романтического и по-журавлиному возвышенного. Мы несёмся, как войско смерти. Нет, не смерти, мы солдаты возмездия. Воздастся тебе по делам твоим. Лица сосредоточены, в глазах — гнев, в сердцах — огонь. Ноги бьют по асфальту с синхронным остервенением, будто кто-то командует: «Левой! Левой!»
Кухарь оглядывается, и лицо его искажается страхом и отчаянием. Ну, ещё бы, с деревянными солдатами Урфина Джуса попробуй-ка, справься. Мы прибавляем, и расстояние между нами начинает сокращаться. Он оглядывается снова. И ещё раз. И опять. Я вижу, что он пытается ускориться, но нет, шутишь, не уйдёшь!
Поняв, вероятно, что шансов уйти у него нет, Кухарь резко останавливается, выхватывает пистолет и, встав в стойку наводит на меня.
— Не стрелять! — кричу я своим ребятам, тут же берущим Поварёнка на мушку.
Он к моим приказам не прислушивается и поэтому успевает нажать на спуск. Правда, пуля уходит вверх, потому что чёрная «Волга» с парнями, страхующими это направление, успевает шибануть его в бочину. Не сильно, но достаточно, чтобы он отлетел на пару метров вперёд и, роняя пистолет, выстрелил в небо.
Кухарь падает к моим ногам, и лицо его искажается гримасой боли и страдания.
— А вы очень смелый и отважный человек, Пётр Николаевич, — говорю я и киваю ребятам. — В багажник!
Его обыскивают и запихивают в багажное отделение.
— На базу и в карцер, — приказываю я и, отвернувшись, быстро шагаю обратно в сторону «Космоса».
— Внимание! — говорю я, поднося ко рту рацию. — Это первый. Доложите обстановку. Что с раненым?
— Слышу вас, первый. Кондор впорядке. Вроде навылет.
— Дай, слышится голос Белоконя. Нормально всё, чиркнуло только.
Мы возвращаемся к кафе. Здесь всё уже идёт своим чередом. Все парни, кроме тех, что были на внешнем контуре, находятся во дворе дома. Радько своим удостоверением успокоил и привёл в чувство персонал и руководство заведения.
— Ну что? — спрашивает он.
— Клиент едет на базу, — говорю я, отводя его в сторонку. — Но как он догадался, что здесь дело нечисто? Пошёл и мгновенно изменил внешность! Юбка, близорукость, конский хвост, походка. Ну, артист! Он уже перевоплощался, трансгендер хренов.
— Кто-кто?
— Мужик, перешившийся в бабу, вот кто
Радько начинает ржать.
— Ну, ты придумщик, Брагин!
— И чуйка у него стопроцентная! — продолжаю я про Поварёнка. — Если это только…
Я замолкаю и внимательно смотрю в глаза Михал Михалыча.
— Если только, — продолжает он, — это не было планом. Но это мы узнаем. Азер-то здесь, у нас, и если он сработал по заданию Кухарчука, мы об этом обязательно узнаем.
Я киваю, но сдаётся мне, что он склонен переоценивать свои методы выявления чистой правды.
— Михал Михалыч, — доверительно говорю я. — Вы, пожалуйста, невзирая на все возможные нормы субординации и корпоративную этику, не предавайте огласке случившиеся здесь сегодня события. И, особенно важно, пожалуйста, не говорите никому, какую именно добычу мы поймали сегодня. Лады?
— О чём речь, Егор! Разумеется! Могила! Я же здесь, как частное лицо, начальство и не знает ничего. Я понял, молчок. Ладно, поеду, пообщаюсь с клиентом. С двумя даже. Пока физических методов устрашения применять не буду. Просто расскажу, что планирую с ними делать. Во всех подробностях. А вот завтра уже начнём. Причём, я поначалу ничего даже спрашивать у него не буду, пусть видит, что мне нравится сам процесс. И когда я начну его ломать, он будет рад сообщить всё что угодно, чтобы прекратить страдания.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Давайте попробуем.
Я запрыгиваю в машину и звоню Чурбанову с просьбой забрать Белоконя в госпиталь МВД и чтобы никто об этом ничего не прознал. Он безо всяких вопросов соглашается и обещает предупредить о нашем приезде кого надо.
Белоконь бледный и недовольный сидит на заднем сиденьи и недовольно зыркает.
— Зачем меня в госпиталь забирать? — хмуро спрашивает он. — Ранение несерьёзное. Зелёнкой помазать и готово.
— Врачи скажут, Василий Тарасович, не беспокойтесь.
Я протягиваю руку и крепко сжимаю его ладонь.
— Спасибо.
Он подмигивает, мол говорить не о чем.
В этот момент звонит Злобин.
— Что там за шухер, Егор? Меня тут из-за тебя дёргают. Ты зачем предприятию общепита работать не даёшь?
— Мы их почти не побеспокоили, Леонид Юрьевич, — отвечаю я.
— Ничего себе, не побеспокоили. Стрельба — это уже не беспокойство? Я, конечно, замял это дело, мы ведь команда, но в тебе я уже не чувствую этого командного духа. Ничего не сказал, устроил разгром в центре Москвы.
— Леонид Юрьевич, никакого разгрома, мы быстро проскочили и вышли через чёрный ход. Посетители даже и не заметили. Понимаете, сигнал пришёл от агентуры, нужно было реагировать молниеносно.
— И кого ты ловил? — хмуро и настороженно интересуется он.
— Так, Поварёнка же. Он стрельбу и устроил.
— Поймал? — холодно спрашивает Злобин, и я чувствую, что он очень хочет услышать отрицательный ответ.
Ну, а почему не сделать человеку приятное?
— Он будто заговорённый, Поварёнок этот, — сокрушённо говорю я. — Нет, не поймал.
— А надо было ко мне обращаться, — с видимым облегчением заявляет Де Ниро. — Мы профессионалы, а твои ребятки из другой области. Им только в лобовую ходить.
— При всём уважении, — парирую я, — из Лефортово его именно ваши ребятки упустили.
— Так!
— Молчу-молчу, — смеюсь я, сводя всё к шутке.
— Там, говорят, в кровище всё. Твои выходит пострадали?
— У страха глаза велики. Чиркнуло по плечу одному герою. Ну, это Поварёнок расстарался.
— Ты за ним отправил людей? — забывая о раненых, переходит Злобин к тому, что его больше всего беспокоит.
— Оторвался он, ушёл переулками. Надо думать, как его выкуривать и брать в оборот, а то эта стрельба никогда не закончится. Я думаю, за покушениями на меня именно он стоит.
— Думаешь, он из чувства мести за тобой… — не заканчивает фразу Де Ниро.
— Не знаю, трудно сказать, что у него в голове. Он и раньше неравнодушен ко мне был. Марину свою внедрил.
— Да, да, это верно, — соглашается Злобин. — Ну, значит, нужно нам комплексный план разработать.
— Точно, — подтверждаю я, — было бы неплохо. Хотя он, скорее всего, сейчас на дно заляжет.
— Ничего, мы его подковырнем.
— По крайней мере, постараемся.
Мы прощаемся, я передаю трубку Виктору, но как только он кладёт её на рычаг, раздаётся новый звонок.
