Большие дела (СИ) - Ромов Дмитрий

— Как ты узнал? — спрашивает он, подходя ко мне.

— Выследил, — отвечаю я. — Чуйка, товарищ подполковник. У меня люди работали, искали, за что зацепиться и тут такое. Афанасьев ваш сел с друзьями, афганцами, кстати, на станции «Площадь Ногина». Они разговаривали и из разговора стало понятно, что он сотрудник КГБ. Он в вагоне задремал, они были все навеселе изрядно. Друзья вышли, а он поехал дальше. Мой человек наблюдал за ним и видел, как контролёры сдали его на руки ментам, бухим вдрабадан. Проследил. Заглянул в отделение, а они гасят вашего. Ну, и вот.

Злобин смотрит настороженно, недоверчиво.

— Вас Андропов, наверное, за это всё не похвалит, — меняю я тему. — Из-за этой хрени Щёлоков может выскользнуть из его хватки, ещё и героем станет.

— Станет, если ума хватит Чурбанова послушать. Но и я молодцом буду. Вовремя узнал и вмешался, не дал ментам мусор под ковёр замести. Так что может ещё и благодарность объявят и премию дадут какую-нибудь.

— Хорошо если так. Вы прокуратуру подключите, чтобы одеяло не тянуть друг на друга. Вам не дадут нормально следствие вести, генерального натравят. И вы не дадите. Пусть прокурорские займутся.

Злобин кивает. Он остаётся здесь, а я даю команду своим бойцам возвращаться на базу.

— А можно я у вас там заночую в избушке? — спрашивает водила, когда я подхожу к «Кубани». — Мне лучше бы в часть завтра после развода явиться, я тогда затихарюсь в гараже да на массу давану. А так сутра пошлют куда-нибудь.

— Можно, — киваю я, — козу на возу и…

— Машку за ляжку, — с улыбкой договаривает он. — Знаю. Так чё разрешите, товарищ главнокомандующий?

— Разрешаю. Александр, размести парня, пожалуйста. И на связи будь. Я возможно позвоню ещё. Готовность пока не отменяется.

С Абрамом явно какая-то хрень случилась. Не мог он просто взять и не прийти, забить на конкурс.

Я вхожу в казино в самый разгар веселья. Вхожу и сразу оказываюсь в центре внимания своих обожаемых и уже хорошо выпивших подруг.

— Егор, — подбегает ко мне Лида. — Юрий Платонович просил, чтобы ты его сразу нашёл. Он вон там где-то, в первых рядах.

— Ты где пропадаешь весь вечер? — подхватывает эстафету Ира Новицкая. — Пойдём, я тебя провожу. Хорошо, что твой Большак такой милый, иначе я бы умерла здесь с тоски.

Мы начинаем двигаться к сцене. Я озираюсь, разыскивая глазами начальника охраны.

— Лида, от Мамуки никаких вестей нет?

Она не успевает ответить, потому что инициатива переходит к Вале Куренковой.

— Здравствуйте! — встаёт она передо мной. — Ваше величество, я уж и не чаяла вас увидеть.

Новицкая больно щиплет меня за руку. Я вскидываю на неё глаза и считываю гневное послание: «А что здесь широкозадая делает?»

За широкозадой чуть поодаль встаёт Платоныч и машет мне рукой, я пытаюсь двинуться к нему, но девки превращают меня в снеговика, на которого налипает всё больше и больше снега.

Рядом с Большаком появляется Галина Леонидовна и тоже машет рукой. От неё отделяется Чурбанов и поддаваясь общей тенденции, устремляется ко мне, а дядя Юра делает какие-то знаки, показывая на сцену.

— Нет, пока никаких известий, — отвечает на мой вопрос Лида, отвлекая моё внимание.

— Егор! — подходит Айгюль. — Дядя очень волнуется по поводу Абрама.

Твою ж дивизию. Надо вам было всем в один момент на меня обрушиться! Новицкая хмурится, вспоминая, где она уже видела эту «таджичку».

— Егор Андреевич, — окликает меня охранник. — Там какой-то Торшин или Трошин пройти хочет, говорит, что срочное дело к вам.

— Пропусти, — киваю я и поворачиваюсь к Айгюль. — Я тоже страшно встревожен. Мы его ищем уже.

— Только сейчас начали искать?

Они все заговаривают враз, и мой мозг тут же начинает нагреваться, плавиться и кипеть, как сыр в микроволновке.

— Лида, мне поесть нужно! — говорю я. — Прямо сейчас. Сделай что-нибудь.

— Пойдём к Большаку, — шепчет Новицкая.

— Ситуация крайне тревожная, — наседает Айгюль, поглаживая меня по плечу.

— А Снежинский, между прочим… — гнёт своё Куренкова, и сам Куренков тоже появляется в поле моего зрения.

В этот момент передо мной вырастает Дольф Лундгрен, он же Иван Драго и капитан то ли Торшин. Он протискивается мимо очаровательных дев. Лицо его в свете хрустальных люстр выглядит землистым и безжизненным, но в глазах я замечаю бешеный огонёк.

— Итак, дорогие друзья! — раздаётся со сцены голос Борисова-Рафферти. — Жюри передало мне свой вердикт и сейчас я назову имя победительницы первого в СССР конкурса красоты.

Капитан хватает меня под локоть и начинает выдёргивать из нежного девичьего окружения. В этот момент я чувствую себя грубым сорняком, вырываемым сильной рукой садовника из нежного и благоуханного цветника.

— Победительницей становится… — разжигая интригу, продолжает ведущий и замолкает, позволяя барабанной дроби рассыпаться по залу. — Очаровательная…

Торшин вытаскивает меня из моего цветочного сада и выплёвывает в ухо:

— Ашотик завалил Абрама! И весь ближний круг!

Твою дивизию!

— Утончённая и пленительная, — гнёт своё Рафферти под тревожный стук барабанов.

— Нужно срочно принимать решение! — дышит мне в ухо капитан. — Прямо сейчас, иначе…

А я уже ничего не слышу и не понимаю. Я смотрю на сцену и превращаюсь в соляной столп, в камень, в бронзовое изваяние. Среди трёх финалисток на сцене я вижу только одну, и она в этот момент смотрит мне в глаза.

Да, Рафферти всё верно подметил, она действительно очаровательная, утончённая и пленительная…

— Грациозная… — добавляет он, и я с ним полностью соглашаюсь.

Грациозная, восхитительная, удивительная и обворожительная. Она стоит с независимым, немного заносчивым и даже чуточку презрительным видом, словно вся эта возня, все эти человеческие страсти, похоть, тщеславие, сребролюбие которые она видит с высоты своего положения, все эти ужимки любострастия, всё, вот это всё, и я, и эти девицы вокруг меня, всё это страшно её огорчает…

Но что она может поделать, если это мой собственный выбор, как бы говорит её вид. Ведь я, кажется думает она, мог бы жить совсем не так. Я мог бы получать от жизни простые, но самые главные радости. Я мог бы парить в лучах её любви, а не всё вот это…

— Восхитительная, удивительная и обворожительная, — возвышает голос Рафферти, — Наталья из Новосибирска!

И тут фанфары взрываются. Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь. Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь…

Раздаются крики, овации, а она, Наталья из Новосибирска, моя Наташка, продолжает смотреть на меня, словно и не слышит восхищённых слов, обращённых к ней, потому что эту свою победу она дарит мне. Вообще всё отдаёт мне. И приехала она сюда, и участвовала, и билась, и унижалась и победила не ради чего-то другого, а только ради меня. Или чтобы быть достойной меня или ещё что-то в этом роде. Я читаю это в её взгляде.

А я, увидев её лишь в самом конце, вместо того, чтобы подбежать и закричать на весь мир, смотрите, это моя невеста, снова бросаю её и иду совсем не к ней. Я иду от неё, двигаясь за капитаном Дольфом Лундгреном.

— Иначе он всё подгребёт под себя и будешь ты работать с ним, — предупреждает тот, оборачиваясь через плечо. — А может, уже и не ты даже, потому что на тебя у Ашотика зуб. И никакой Ферик, и никакая «контора» тебе не поможет, если он решит тебя грохнуть. Им всё равно с кем делать деньги.

— Show must go on, — киваю я. — Шоу должно продолжаться…

Я поворачиваюсь и решительно двигаю к выходу.

— Вот её, — говорю я Лиде, несущей мне тарелку с большими сэндвичами, и показываю пальцем на сцену, — никуда не выпускать до моего появления.

— Кого её? — удивляется она, и я, обернувшись, вижу, что Наташки там уже нет.

— Победительницу конкурса! — перекрикивая гам и музыку, ору я. — Найди её и смотри, чтобы она никуда не делась! И чтобы к ней никто подойти не смел! Ясно? Бутерброды не убирай. Вернусь и съем. А теперь иди и приведи ко мне Цвета и Ферика. Немедленно! Бегом!!!