Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Оставьте его, Прасковья Ивановна. Пусть себе тешиться. Драгун растёт!
Он так и пробуйствовал всю прогулку; и даже вечером, по возвращении в гостиницу «У Орла», ребенок и не думал униматься, играя с местными детьми в бабки в длинном коридоре гостиницы.
Настала ночь, и мы с супругой уединились на моей тесной походной кровати в маленькой комнате под самым коньком гостиничной крыши. Как же это всё непохоже на роскошные интерьеры Зимнего дворца! Мне вдруг показалось, что я вновь в моем родном мире, снял недорогой номер, чтобы провести время с любимой женщиной; и вот мы здесь, целуемся в темноте, и призраки прошлого отступают во тьму, растворяясь в ней без следа.
— Наташа, — обнимая жену за плечи, прошептал я ей на ухо — я хочу сказать тебе то, что так давно уже не говорил тебе. Вы, наша семья — моя опора, моё вдохновение и любовь. Без тебя я бы не смог ничего из того, что я делаю. Я очень-очень рад, что ты приехала. Как бы я хотел, чтобы вы всегда были рядом!
Наташа прижалась к моему плечу, и я скорее не увидел, а почувствовал, что в глазах её блеснули слёзы.
— Я люблю тебя, Саша. И всегда буду с тобой, что бы ни случилось!
И, обнявшись на тесной кровати, мы уснули.
* * *На следующий день мы встали пораньше: я решил съездить, наконец, на знаменитый, прославленный Артуром Конан-Дойлом Рейхенбах. Подумывал я об этом уже давно, но все не находил для этого времени; теперь же, с приездом супруги, желание посетить эту достопримечательность пересилило все соображения высокой политики.
Рейнский водопад находится от Цюриха примерно в сорока верстах — довольно приличное расстояние, слишком значительное, чтобы обернуться за один день, тем более в компании супруги. Поэтому я отправил Волконского вперед верхом, чтобы он нашел нам ночлег, а мы с конвоем из эскадрона драгун и дюжины «секьюрити» Скалона отправились с Наташей в карете. День выдался чудесный: из туч с альпийских вершин падал легкий снежок, так что всё покрылось легкой белою пеленою.
Волконский расставил несколько эстафет свежих лошадей, так что наша карета летела стрелою. Уже в первом часу дня мы услышали шум Рейна, и вскоре, выехав на край высокого берега, увидели водопад.
Водопад ежесекундно низвергавший сотни тонн воды, имел больше двадцати метров в высоту. Белоснежные буруны водяной пены источали в морозный воздух клубы пара; берег, казалось, содрогался от падения этих тяжеловесных водяных масс.
На противоположном берегу мальчишки удили рыбу и удивлялись иностранцам, которые в грязи, под дождем, смотрели на падение воды, для них вседневное и обыкновенное. Что же, — такова сила привычки. Мы равнодушно глядим на солнце и восторгаемся, глядя на фейерверк…
От водопада мы проехали в близлежащий городок Шафгаузен, дабы пообедать. Волконский уже нашел нам отличный трактир, где нам подали жаренную на вертеле очень вкусную рейнскую рыбу. Саша, нашалившись вдоволь, был отправлен спать, а мы решили еще погулять по городу.
Городок Шафгаузен, кроме водопада, известен еще и очень древним, построенным более двухсот лет назад деревянным мостом, который дрожит под ногами одного человека, и по которому, тем не менее, без всякой опасности ездят самые тяжелые кареты и фуры. После обеда мы проехались по этому раритету, с которого также был виден водопад. Волконский посоветовал взять лодку и посмотреть водопад снизу, с воды:
— Александр Павлович, мне рассказали в городе, что так он кажется много величественнее!
Решив так и сделать, мы вновь проехали к водопаду, до которого от города будет около двух верст, спустились вниз с обрыва и сели в лодку. Течение воды было очень быстро; наша лодочка страшно качалась, и чем ближе подъезжали мы к другому берегу, тем яростнее мчались волны. Один порыв ветра мог бы погрузить нас в кипящей быстрине. Пристав к берегу, мы с трудом взлезли на высокий утес, потом опять спустились ниже и вошли в галерею, построенную в самом водопаде. Да, снизу водопад выглядел совсем по-другому! Огромная река, преодолевая в течении своем все препоны, с неописуемым шумом и ревом низвергается вниз и в падении своем превращается в белую, кипящую пену; тончайшие брызги мириадами подымаются вверх и составляют белесые облака влажной, непроницаемой для глаз водяной пыли. Доски, на которых мы стояли, беспрестанно сотрясались; Более часа стояли мы в этой галерее, держась за руки; но это время показалось нам минутами; но, наконец, надо было плыть обратно.
— Ой, смотри, радуга! Как я люблю их! Радуга зимою! — восхитилась Наташа, указывая на бесчисленные радужные всполохи, производимые солнечными лучами в водяной пыли.
Это было действительно прекрасное зрелище, но я смотрел не на него, а на жену. Пожалуй, только сейчас я понял, что для меня действительно важно: не только в создать новый мир для Европы, но и в том, чтобы сделать этот мир лучше для своей семьи. Нет, никогда я больше не буду отдаляться от них, не оставлю своих любимых так надолго!
Решив всё же не задерживаться в Шафхаузене, мы вернулись в Цюрих уже затемно. В гостинице царил натуральны бардак: кругом сновали солдаты с тюками, слышался стук молотков: это заколачивали ящики.
— Что это? Мы съезжаем? Кто велел? — поразился я. Волконский тотчас же привел мне Сперанского. Михаил Михайлович был бледен; галстук его съехал набок. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: произошло что-то совершенно экстраординарное.
— Ваше Императорское Величество! Два часа назад мы получили голубиную почту от графа Строганова из Парижа. Франция объявила Северо-Германскому Союзу войну!
* * *Несколько дней тому назад.
Кабинет министра иностранных дел Франции, Шарля Мориса де Талейрана, был погружён в полумрак. Тяжёлые шторы из бархата едва пропускали тусклый свет ленивого зимнего солнца, оставляя комнату погруженной в столь характерную для министра атмосферу таинственности и заговоров. На столе, покрытом зелёным сукном, лежало письмо, доставленное накануне из Эрфурта, «временной столицы» Северо-Германского союза. Талейран, сидя в своём кресле с высоко поднятой спинкой, медленно и задумчиво вертел в руках перламутровый нож для вскрытия конвертов. Лицо его, обычно непроницаемое, сегодня озаряла лёгкая улыбка, от которой у случайного наблюдателя, хоть немного знавшего повадки этого человека, мороз прошел бы по коже. Но наблюдателя не было, и Талейран в кои то веки мог скинуть свою обычную маску холодной любезности и позволить собственному лицу отразить свою истинную суть.
Письмо, вызвавшее такое удовольствие у министра, поступило от бундеспрезидента Северо-Германского союза Вильгельма. Обычное, в сущности, и очень формальное обращение: поздравление консула с «победой патриотических сил и принятием всей полноты власти», выражение надежд на взаимопонимание и сотрудничество, вежливые фразы, не менявшиеся в дипломатии со времен фараонов. Но самое интересное и очень пикантное было в конце: президент Вильгельм просил вывести французские войска с территории Северо-Германского Союза.
Две огромные французские армии уже почти год находились за Рейном, одержав убедительные победы над австрийцами и их союзниками — князьями Священной Римской Империи. Теперь австрияки были разбиты и на германском, и на итальянском театрах; венский двор согласился на перемирие и переговоры. Разумеется, французские войска не собирались покидать территории захваченных вражеских владений лишь на том основании, что эти земли из Священной Римской Империи вдруг превратились в Северо-Германский Союз! Конечно, обращение властей новоборазованного восточного соседа было донельзя вежливо. Но Талейран, опытный дипломат, знал, что за каждым словом в таких посланиях скрывается второй смысл. И именно это он решил использовать в своих целях…
Наконец, вдоволь наигравшись с ножом, министр дернул за шнурок звонка. Несколько секунд спустя высокая, тяжелая дверь почтительно отворилась, и на пороге появился Шарлб Арнье, высокий и худощавый мужчина с аккуратно подстриженными бакенбардами и усами, личный секретарь Талейрана, молодой и амбициозный гражданин, уже несколько лет служивший ему верой и правдой.
