Царевич Алексей: Золото Стеньки - Игорь Черемис
И хотя враг нападал с двух сторон, нам такой расклад был на руку, потому что мы действовали от укреплений, а не ждали битвы в чистом поле. Правда, мой изначальный замысел — не допустить высадку казаков на берег — давно был отложен в сторону как утопический, но мои военачальники были уверены, что на берегу из-за стен и редутов мы сможем дать понизовой вольнице достойный отпор. Впрочем, я был тем ещё полководцем, хотя чему-то меня на военной кафедре и обучили.
Я посмотрел на Попова и Трубецкого. Оба молчали, думали — и, кажется, приходили к мысли, что поступки Дорманна оправданы. Но наконец оба признали, что такое возможно. Время на перенос пушек и устройство новых позиций у нас было, сообщить на «Орёл» об изменении диспозиции мы успевали с запасом, а, значит, ничто не мешало нам принять новый план с учетом самовольства голландца.
Я отпустил свой совет ближе к полуночи, но не удержался.
— А вас, герр Дорманн, попрошу остаться, — сказал я в спину этого гения разведки.
Он остановился уже в дверях моей палатки и повернулся ко мне безмятежным лицом. Трубецкой тоже замешкался, но я махнул рукой — мол, всё в порядке. Но продолжил разговор, лишь дождавшись, когда поблизости никого не останется.
— Скажи, герр Дорманн, ты в Россию прибыл с какой-то тайной целью? — тихо спросил я, подойдя к нему на расстояние вытянутой руки.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Царевич, каждый иностранец, желающий выехать на русскую службу, имеет беседу с неприметным человеком в свите своего правителя. Но так сложились обстоятельства европейской политики, что чаще всего эта беседа заканчивается ничем. Кто посмеет требовать отчет, например, у Патрика Гордона? Англичан он ненавидит лютой ненавистью, и те правители, что сейчас владеют Шотландией, ему не по душе. Так что любого посла он проткнет своей шпагой или и вовсе даст приказ солдатам пристрелить и закопать поглубже. Для господина Гордона Россия стала второй родиной, ей он и служит. Кто-то, думаю, передает какие-то сведения, но что вам от того, что в Ганновере узнают о состоянии определенного полка — причем не сразу, а через какое-то время, за которое это состояние десять раз может перемениться? Да и не будет Ганновер воевать с Россией, у них с вами даже общей границы нет.
— А Голландия? — вкрадчиво спросил я.
— У Голландии… вернее, у Нидерландов, так мы называем нашу страну… сейчас две проблемы — Англия и падение доходов от торговли. Вряд ли это секрет даже для тебя, не говоря уже о приближенных к твоему отцу бояр, что скоро будет ещё одна война Нидерландов с Англией. Но главной угрозой в Амстердаме почитают Францию, с которой русский царь почти не общается. Да и что у нас может быть совместного? Только торговля. Воевать вместе против кого-то? Не смешите меня, та же проблема, что с Ганновером — слишком много границ между нами, и со всеми следует договариваться. Вам нужно искать контакты с Австрией, если хотите моего совета, но союз с Габсбургами — очень опасный путь, Нидерланды испытали это на себе…
Я нетерпеливо кивнул и перебил его длинную речь.
— Герр Дорманн, этот краткий курс европейской истории имеет смысл прочитать в другом месте и в другое время. Лучше скажи, ты тоже имел беседу с неприметным человеком в свите своего правителя?
Он улыбнулся и изобразил легкий поклон.
— Нет, царевич, не имел. Дело в том, что я покинул свою родину слишком поспешно, не спрашивая разрешения на отъезд, так что мои правители даже не были в курсе, куда я отправляюсь. Уже в Риге со мной искали встречи некие люди из Ост-Индской компании, но я смог уклониться от общения с представителями семнадцати господ. Так что я сам по себе, если тебе так будет угодно.
— Но ведешь ты себя, как настоящий работник тайных дел, — я усмехнулся. — легко находишь знакомых, добываешь сведения, составляешь некие планы… Почему ты не воспользовался своими способностями, чтобы хоть немного уменьшить долг? Да и вообще — этот долг существует?
Дорманн понуро склонил голову.
— К сожалению, существует, царевич, и он действительно был неподъемен для моего положения до нашего с тобой знакомства. Понимаешь, чтобы делать дела… англичане говорят — бизенес, у нас — бедрайф… нужны две вещи — деньги и ещё раз деньги. Попав в эту неприятность, я лишился не только своих накоплений, но и доверия, мне даже Иоганн ничего не ссудил — и я не мог его осуждать.
— Ты говоришь о герре Мейерсе?
— Да, именно о нём. Он и так сделал для меня больше, чем был должен — выплатил половину долга, взял на обеспечение Марту. Но всё остальное… думаю, я бы тоже ему не дал в долг в таких обстоятельствах.
— Трудно жить в Европе с таким подходом, — хмыкнул я.
— В России ничуть не проще, — парировал он. — Но когда ты взял меня на службу, ситуация поменялась очень сильно! Дело даже не в окладе, который мне положили вы с государем. Дело в возможностях! Уже после Казани я заработал достаточно, чтобы вернуть четверть долга! А после Астрахани…
Он покосился на груды богатств, которыми хвалился перед нами.
— Думаю, мы сможем договориться к взаимной выгоде, — улыбнулся я. — Но остается вопрос — насколько я могу тебе доверять?
Ответил Дорманн почти без задержки.
— Царевич, мне уже три года как исполнилось пятьдесят, — тихо произнес он. — В моем возрасте многие скажут, что они совершили всё, что могли. И я могу так сказать. Я воевал, я торговал, я имел неплохой бедрайф… меня звали в Ост-Индийскую и в Вест-Индийскую компании. Но когда наши депутаты решили пойти под флаг Испании, это сломало во мне верность к моей родине. Теперь я живу в России, которая встретила меня неласково…
— Это ты повел себя странно в новом месте, — напомнил я.
— Да-да, и это тоже, — он усмехнулся. — Но сейчас я делаю то, что
