Царевич Алексей: Золото Стеньки - Игорь Черемис

* * *

Стольник и воевода царицынский Андрей Дементьевич Унковский мне сразу не понравился. Частично в этом виноваты те учебники истории, по которым я учился — в них именно этот человек был виноват в том, что Разин дважды спокойно проходил на Волгу и один раз смог с неё уйти. Два года назад Унковский не стал открывать по стругам Разина пушечную стрельбу, что закончилось разорением Яицкого городка, убийством тамошнего стрелецкого головы Ивана Яцына и почти двух сотен стрельцов-годовальщиков. Ну и Каспийским походом Разина тоже, которым он принес неисчислимые страдания персидским подданным и разрушил намечающийся союз между Россией и Персией.

Но и сам воевода добавил негативных впечатлений. Нашему визиту он явно не обрадовался, особенно после того, как понял, что ему придется воевать, чего он не хотел всей душой. Унковский вообще был настолько мирным, насколько это возможно в этот неспокойный век, а своё назначение в Царицын воспринимал как наказание — хотя любой другой стольник ухватился бы за эту возможность сделать карьеру обеими руками и всеми ногами.

У него и с крепостью сложилось не очень — обычный квадрат с четырьмя башнями по углам и тыном между ними, небольшой ровчик, по дну которого нес свои невеликие воды какой-то безымянный ручей. Зато подъезд к воротам был широким, как и сами ворота — если кто задумает осаду по всем правилам, по такой дороге удобно подтаскивать таран. Впрочем, брали город только при Разине, да ещё казаки Кондратия Булавина отличились, хоть и ненадолго, а вот Пугачев преодолеть стены так и не смог — но это случится только через сотню лет, когда здесь появится нормальная крепость и умелый воевода.

Как и у Камышина, городская пристань располагалась не на самой Волге — здесь под неё использовали более спокойную Царицу.

— Нет, ты не готов к войне, Андрей Дементьевич, — печально произнес я, закончив осмотр вверенного заботам Унковского хозяйства. — Война, понимаешь, на пороге, а ты — не готов. Куда ты со своих пушек собрался стрелять и по кому?

Воевода молча склонил голову.

Артиллерия в крепости была мощная, но крепостными можно было назвать лишь четыре орудия, очень похожие на «единороги» мастера Андрея Чохова. Огромные дула, в которые я при желании мог засунуть голову, массивные лафеты, которые просто так ворочать никто не будет. И скромный боезапас, около двадцати ядер на орудие, причем эти ядра ещё надо было доставать из арсенала и переносить к артиллерийскому бастиону — небольшой земляной насыпи внутри крепости, которая позволяла вести огонь в сторону Волги поверх частокола.

Были, конечно, и другие пушки, поменьше калибром, но они частью лежали в арсенале — небольшом сарайчике у северной стены, — частью стояли на башнях. Пушкарей было немного, так что во время боя воевода должен был выбирать, куда посылать этих умелых ребят — то ли на Волгу смотреть, то ли опасный участок оборонять.

Честно говоря, меня даже стрельцы смутили — их было четыре сотни, собранные по городкам Волги, что выглядело грозной силой, но в реальности было не более чем собранием кое-как вооруженных людей самого разного возраста и состояния здоровья. И да, основной огневой припас у них тоже хранился в арсенале, а на службу они ходили с натуральными копьями. Впрочем, по словам Трубецкого, в полках нового строя копейщики имелись — видимо, как тяжкое наследие испанских терций.

— Итак, Андрей Дементьевич, — продолжил я. — Буквально через несколько дней к городу подойдет двадцать стругов атамана Разина… кажется, ты с ним уже знаком? Что ты думаешь делать в связи с этим?

Я и сам видел, что больше всего Унковский хотел запереться в крепости, выставить наличные пушки так, чтобы казаки их видели — и не высовываться, пока струги Разина не пройдут дальше по своим делам. Но он также понимал, что меня такой ответ не устроит. И ещё он постоянно косился на Трубецкого, который имел вид хмурый и задумчивый — и нельзя было сказать, кого из нас воевода опасается больше.

— Потребую остановить, царевич, — наконец выдавил из себя Унковский.

— А если он не послушается? — ухмыльнулся я. — В Астрахани он воевод не послушался — представляешь, какой нахал? Взял — и просто ушел, как тать в ночи. Так что ты будешь делать, если он не послушается твоего приказа и не остановится?

— Стрелять?..

— У него двадцать фальконетов, а также неизвестное число больших пищалей, захваченных у персов, — сказал я. — Тысяча казаков, даже больше. Высадиться на Царице или Волге можно где угодно, берег длинный и пригодный для высадки. Итак, вон там — я ткнул рукой на запад, — высаживается тысяча казаков, которые достают персидские пушки и начинают их заряжать…

Мы все посмотрели в том направлении. Строго говоря, берега Царицы были не такие уж и подходящие для десанта — песчаные, рыхлые, по ним пушки на холмы тащить — одно мучение, требовалась основательная подготовка. Мы, например, свои пищали, которые ехали с нами с самой Москвы, разгружали в тепличных условиях, на пристани, а наверх поднимали повозками, запряженными могучими волами — и то умудрились одну утопить. Хорошо, что там было уже не глубоко, так что наш главный пушкарь Елагин с помощью тех же волов быстро все достал.

Но Унковский уже видел, как на берег лезут головорезы с саблями в обоих руках, которые тащат свои пушки в переметных сумках и готовятся стрелять по его крепости. А если из Царицына выступят стрельцы, чтобы предотвратить бомбардировку стен и башен, этих стрельцов сметут залпы установленных на стругах фальконетов. Отогнать струги было нечем. Вот если бы казаки курсировали по основному фарватеру Волги, тогда да — Царицын дал бы им отпор из всех четырех «единорогов». Но со стороны Царицы крепость была открыта всем ветрам и завоевателям.

— Так что, Андрей Дементьевич, ты пока отправляешься под домашний арест, — решил я. — Юрий Петрович, распорядись об охране его покоев. И озаботься местными стрельцами. А я пока с Иваном Ивановичем позиции для его пушек выберу.

* * *

К четвертому сентября мы были готовы настолько, насколько это было возможно в наших условиях. До нас уже добрались все дозоры, что мы расставили ниже по реке;