Рейд за бессмертием - Greko
Да уж. На словах звучит красиво. А на деле они добивали беспомощных пациентов госпиталя, которые с трудом могли себя защитить. Суровая здесь война. Без правил. И как-то, на мой взгляд, плохо соотносится с рыцарским кодексом.
На мой прямой вопрос об этом, Таузо-ок лишь пожал плечами:
— Будто ты не видел, кто в лагере был? Лишь один из пяти с конем. Остальные — голытьба, крестьяне. Их шашками в бой пришлось гнать. Вот они и вымещали свой страх над безоружными больными. Над теми, за кого выкуп не получишь. Но им знатно досталось, с этим не поспоришь.
— Как же ты уцелел после взрыва?
— Повезло. Меня вынесли раньше. Посадили там, где ты меня встретил, и убежали обратно. Никто не вернулся.
— Так много погибло?
— Больше, чем можешь себе представить, — грустно ответил Таузо-ок.
Ему, который любил позубоскалить, было очень тяжело. Мне — не меньше. Я не смог предотвратить гибели форта. Что я вообще могу сделать⁈ Какая-то бессмыслица с этим попаданством! Чего я толком добился? Убрал из игры Сефер-бея. Это остановило князя Берзега? Быть может, подстегнуло, кто знает? Выдавил с Кавказа Белла. Но ядовитые плоды его активности остались. Сколько людей погибло! Зачем нужно их годами держать в гнилых крепостях? С этим нужно что-то делать. Как можно скорее.
— Как думаешь, кунак, — спросил я, — на этом все? Восстанию конец?
— Почему восстанию? Разве мы когда-нибудь признавали власть царя? Мы бьемся на своей земле и не отступим, пока русские не уберут отсюда все свои крепости. Вот тогда можно будет поговорить о мире.
— Скоро некому будет сражаться!
— Женщины нарожают новых.
— А голод? Чем будем кормить людей? Весна настанет, кинемся к русским просить подаяние. Будем своих детей предлагать за еду.
— Не бывать этому никогда! — гневно сверкнул единственным глазом Таузо-ок[2]. — Вот увидишь: скоро расправимся с крепостями у моего дома. В первую очередь, с той, что в Абине. Сколько лет она нам глаза мозолит!
— Я был с ней рядом. Смотрел. Мощная. Много пушек. Могут и отбиться.
— Нужно поднять на борьбу побольше народу. Теперь, когда берег мы частично очистили и захватили много пороха, это будет несложно. Князь Берзег, уверен, вернется в свои земли и начнет атаку крепости у Сочи. Отвезет туда пушки и задаст урусам перцу!
— А в Абине?
— Придется по старинке. Лихим наскоком. Жаль, мне не доведётся участвовать. Нога, будь она неладна! Сам-то пойдешь?
— Куда я денусь⁈ — покривил душой.
Хорошо, Вася не понял ни слова.
… До аула Таузо-ока добирались две недели. Никто нам не препятствовал. Наоборот, помогали чем можно. Давали приют в кунацких. Подробно расспрашивали о событиях на побережье. Всех волновала подозрительно спокойная реакция русских. Ждали ответных карательных экспедиций.
Когда мы прибыли в дом кунака, Юсеф, стесняясь, сказал:
— Много людей будет ездить ко мне. Общее ликование в аулах и плач из-за больших потерь. Всем интересно узнать, как было на самом деле. Жду и гостей из Темергоя. У тебя с ними канла. Ее никто не отменял…
— Встретил я одного удальца из тех, кто меня пытал.
— Убил?
— Прирезал, как собаку, — твердо ответил я, опуская подробности. Какая разница, как все было? Главное результат.
— Правильно. Так ему и надо. Проблема в том, что про тебя разное болтают в горах. Как бы не было беды! Давай я тебя поселю в домике, где семью укрываю в случае опасности.
— Никаких проблем. Нужно так нужно.
— Вот и договорились.
Я нисколько не расстроился. Обрадовался. Хотелось поговорить с унтер-офицером Девяткиным по душам тет-а-тет. Чтобы никто не мешал и не подслушал. Сдается мне, что никакой он не Девяткин. Нам предстоял непростой разговор.
— Скажи-ка, Вася, — спросил я, когда мы остались одни, — ты попаданец⁈
Вася. Аул на реке Абин, конец марта-апрель 1840 года.
Вася в первую секунду, конечно, вздрогнул. С момента, когда стал Девяткиным, вел себя, практически, как разведчик-нелегал. Следил за языком, чтобы как-то себя не выдать. Был всегда начеку. И сейчас хотел сразу же уйти в отказ. Но его привела в чувство легкая насмешливая улыбка Косты, а потом до него дошло, что понятие «попаданец» никак не могло существовать в 1840-м году. Озарение заставило его сначала с удивлением, смешанным с восторгом, воскликнуть про себя: «твою ж мать!». Потом глаза расширились, начала отвисать челюсть. Все это время улыбка Косты становилась шире.
— Так получается, и вы тоже⁈ — наконец, Вася смог произнести первую фразу.
— Получается! — усмехнулся Коста. — И, давай, на «ты». Все ж таки, друзья по несчастью. Хотя, если честно, я уже давно не считаю этот заброс сюда несчастьем. Даже, наоборот.
— Ну, так! — улыбнулся Вася. — Я понимаю. Одна Тамара Георгиевна стоит всего.
— Да! — кивнул Коста.
— Вы… Ты из какого?
— 2003-й. Ты?
— Двадцать третий! — Вася почему-то очень обрадовался своему «старшинству».
— Надо же! — Коста покачал головой.
— Что?
— Наверное, каждый человек на земле хоть раз в жизни задумывался о машине времени. Нет?
— Думаю, да.
— Получается, что мне вообще повезло. Меня забросило в прошлое. А ты — из будущего. Знаешь на двадцать лет больше меня! Вот и получается, что у меня получился двойной заброс. И туда, и обратно. Ну, расскажи, как там, в будущем?
Вася даже растерялся, не зная с чего и начать рассказ. Замялся.
— Крым — наш! — пожав плечами, выдал наивно.
Совсем не ожидал уж столь бурной реакции Косты.
— Да ладно⁈
— Да!
— Слава тебе Господи! Сподобились-таки! Как? Как это произошло?
Вася коротко и быстро изложил историю возвращения Крыма «в родную гавань».
— И хохлы, конечно же, не признают, ножками топают?
— Если бы только хохлы и если бы только ножками… — выложил Вася.
— Поясни.
— Воюем мы с ними.
А тут Вася удивился тому, что Коста воспринял такую новость
