Слово и дело (СИ) - Черемис Игорь
Всё оказалось просто. Тот молдавский коллектив с юной Чепрагой сопровождал гитарист из «Смерички» Алексей, попавшийся под руку руководителю своего ВИА, когда для молдаван искали сопровождающего, который сумеет не потерять подопечных в глухих краях. Тот после концерта нашел Саву и записал его контакты, а вот теперь с ним вышел на связь сам Дутковский, который и предложил талантливому исполнителю народных песен вступить в свой ансамбль вторым гитаристом. Для Савы это было очень лестное предложение, хотя, в принципе, в украинских реалиях и сам переезд из Сум в Киев можно было трактовать как небывалый карьерный взлет.
Я немного подумал. Резоны у худрука «Смерички» для приглашения Савы были — в Киеве за репертуаром следят серьезные товарищи, которых очень сложно обвести вокруг пальца, и выдать «Сказку» за народную песню вряд ли получится. Но СССР пока к мировой конвенции по защите авторских прав не присоединился, так что все будут уверены, что это какой-то западный хит в русском переводе. Похожие случаи уже были — ещё в Москве я слышал «Толстого Карлсона» от «Поющих гитар», который в девичестве был песней «Yellow River» британской группы Christie. Кажется, наши ВИА перепевали и «Шизгару», и «Водки найду», ну а «Синий-синий иней» вообще превратился в самостоятельную песню — но это будет позже. [3]
И легализация таких переделок была простой до невозможности — к «народной» добавлялся оборот «в обработке такого-то и такого». Скорее всего, там будут стоять фамилии Савы и самого Дутковского, и приглашение никому неизвестного музыканта из Сум в ансамбль выглядело как банальная взятка за возможность поставить на песне фамилию худрука. Но это и к лучшему. Когда моего приятеля попрут из «Смерички» — я почему-то не сомневался в таком исходе, — он останется в числе авторов, которым будет капать копеечка за каждое исполнение песни. В целом, если удастся протащить украинским певунам ещё несколько таких «народных» композиций, последующая жизнь Савы будет очень кучерявой. Мне было не жалко — я вообще был готов напеть ему все песни «Круиза», которые помнил. Правда, позднее их творчество в стиле тяжелого металла сейчас будет слишком передовым, особенно для Украины с её «Червоной Рутой». Но у меня имелись на примете и другие группы.
Честно говоря, я не очень понимал, зачем я вбрасываю в обиход песни из будущего. Получать с этого дивиденды я не мог — нужно было совершить слишком много телодвижений, чтобы это стало хотя бы теоретически возможным, да и тогда был велик шанс, что меня просто обяжут переводить свои гонорары в какой-нибудь Фонд мира. И пусть я цели этого фонда поддерживал всей душой, но не готов был идти на различные жертвы ради такой странной цели. Сава же показал себя очень удобным каналом, который оказался в моем доступе совершенно случайно и не требовал никаких вложений. Наоборот — он был готов тратить своё время, чтобы послушать, что я ещё сыграю. Да, о нашей дружбе знают. Да, Сава засветился по полной программе, когда участвовал в нашей самодеятельности. Но я всегда мог отбояриться тем, что просто искал лучшие средства для выполнения поручения полковника Чепака, а играть на гитаре Сава всё-таки умел и делал это относительно профессионально.
К тому же Сава в Киеве укладывался и в мои собственные планы.
— Сав, а чего ты хочешь по жизни? — спросил я, глядя прямо ему в глаза.
* * *
— Витёк, ну ты и сам знаешь… — пробормотал он. — Прославиться хочу… чтоб афиши вот такие, чтоб полные залы, аплодисменты, телек… Если получится там закрепиться хоть ненадолго, потом передо мной столько дверей откроется… Скажешь, плохие желания?
Мечта Савы прославиться не была для меня секретом, и он это понимал, а потому говорил без обиняков. Но я видел то, чего он не мог заметить при всём желании. Двери-то перед ним, может, и откроются, но что это будут за двери — вопрос вопросов. Я в киевские двери не верил и раньше, а после разговоров с Семичастным вера в них стремилась к абсолютному нулю.
— Да нет, Сав, вполне нормальные, — я чуть качнул головой. — Для творческих людей — так прямо обычные. Мне же по должности положено общаться с артистами, так среди них каждый первый, не считая каждого второго, хочет примерно того же. Только ты же понимаешь, что на одной «Сказке» ты долго не протянешь?
Он помрачнел.
— Да я помню, что это твоя песня…
— Сава, — проникновенно сказал я. — Ты, возможно, мне не поверишь, но мне пофиг, чья это будет песня. Твоя, Дутковского, ещё кого-то… Только не продешеви, когда торговаться будешь. Я про то, что ради одной «Сказки» тебя в «Смеричке» долго держать не будут. Даже если ты подтянешься, потренируешься и будешь соответствовать их уровню. Извини, говорю, как есть — сейчас ты по мастерству им уступаешь.
— Понимаю, — Сава совсем скис. — И что, отказываться?
— Да ты что! — я хлопнул его по плечу. — Я чертовски рад за тебя! Такой шанс раз в жизни выпадает, и упускать его нельзя.
— Витёк, я тебя не понимаю.
Я подтолкнул ему поближе чашку с чаем и тарелку с заготовками под бутерброд.
— Сав, всё очень просто, — сказал я. — Ты принимаешь предложение Дутковского и становишься музыкантом «Смерички», наслаждаешься, а потом предлагаешь им новую песню.
— Какую? — недоуменно спросил Сава.
Я усмехнулся, принес из комнаты гитару, сыграл несложный проигрыш и запел — вернее, заорал, забыв о соседях:
— А не спеть ли мне песню о любви?
А не выдумать ли новый жанр?
Попопсовей мотив и стихи,
И всю жизнь получать гонорар!
Сава застыл, глядя в то, как я перебираю одну и ту же последовательность аккордов. Но реагировал он правильно — на строчке «Посмеется над текстом лучший друг» действительно рассмеялся, да так, что я был вынужден остановиться.
— Круто, Витёк! — он показал мне большой палец. — А дальше?
— А дальше — так, — ответил я и сыграл последний куплет:
— Напишу-ка я песню о любви.
Только что-то струна порвалась,
Да сломалось перо, ты прости.
Может, в следующий раз, а сейчас
Пора
спать!
Последний аккорд совпал со звонком в дверь. Я отложил гитару, которую немедленно подхватил Сава, и пошел открывать.
* * *
На лестничной площадке меня ожидали две женщины. Одну я знал — соседка, Любовь Андреевна, от которой я звонил в управление, когда в мою квартиру проник Виктор Гинзбург. А вторую видел впервые, но её профессию определил без труда — почтальон. У неё из большой сумки через плечо выглядывали свернутые в трубки газеты.
— Здравствуйте, Любовь Андреевна, — сказал я. — Как настроение?
— Спасибо, всё хорошо, — она расплылась в улыбке. — Думала, у вас там опять что-то произошло, но прислушалась — поёте. А раз поёте — значит, всё хорошо.
— Верно, поём, — улыбнулся я. — Извините, если громко, просто песня такая, её тихо петь невозможно. Мы больше не будем. А вы?..
— А это Надюшка вот, по вашу душу, — представила почтальоншу Любовь Андреевна. — Телеграмму принесла, срочную…
