Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад

Ну и что теперь? Убил женщину. Да, это была самооборона. Но ведь это была выдающаяся для своего времени женщина! Хотя, с какой стороны посмотреть. Ведь начинала как террористка. Стреляла в Трепова, была оправдана судом присяжных! Невиданное дело для России, после чего император и повелел рассматривать дела террористов полевыми судами. Прошла путь от индивидуального террора к легальной борьбе за права рабочего класса, отрицала Октябрьскую революцию, в общем, была человеком интересным, но… ни малейшего угрызения совести я не почувствовал. Убил. Ну и что? Она стреляла, я стрелял. Меня лично больше устраивает то, что она погибла, а я нет. Падение самодержавия? От того, что я погибну? Какой бред! Вот только мне было интересно, кто это так подсуетился, что нашел почти последних из оставшихся на свободе питерских народовольцев и натравил их на мою нервную тушку? Опять-таки… что есть случай и его значение в истории: со мной был довольно миниатюрный пистолет, двуствольный Диллинджер, похожий по расположению стволов на тульские охотничьи ружья моего времени в миниатюре: один над другим, но я не мог к нему никак дотянуться — тело Николая мешало, но жизнь мне спас револьвер сына. Только бы он выжил! Черт подери всех этих бомбистов-террористов и их мать революционеров Британию в придачу!

Вскоре к месту события прибыли жандармские и полицейские чиновники. На Тимашеве лица не было. Я успел оказать хоть какую-то помощь Николя, а потом еще и раненому защитнику своему. Интересно, кто это и что за документы с собой нёс? Но сейчас не к спеху это… Появилась и супруга, которая и руководила эвакуацией и размещением пострадавших, спустившись в прихожую, на наше счастье, у нас оказался профессор Манассеин, которому я поручил возглавить медицинскую помощь пострадавшим.

Попросив шефа жандармов разбираться на месте, сообщил, что буду ждать его с докладом. А сам, поддерживаемый адъютантом, который еще и держал портфель неизвестного господина, направился к себе в кабинет, пообещав себе в который раз выкинуть из него всё лишнее… Перед тем, как войти в дом окидываю взглядом поле сражения… Ужас! Гвардеец добивает лошадей, которым досталось… кровь. Трупы убирают. Жандармы занимаются своим делом, грязным делом, скажу я вам. Полицейские в оцеплении, гвардейцы заняли посты при входе, теперь их в наружном охранении четверо плюс офицер. Обломки карет, правда, моя, блиндированная, не обломком, ее как-то смяло, но из-за того, что взрыв пришелся на первую карету — снесло в сторону, а если бы ею припечатало — я бы так легко не отделался… Опять-таки, повезло… А ведь тут была настоящая бойня! И то, что я выжил — истинное чудо! Неожиданно для себя перекрестился.

Не успел устроиться в кабинете и открыть тот странный секретный портфель, как в кабинет вбежала взволнованная супруга, и я услышал:

— Mein lieber! Es ist wichtig![2]

И что это такое произошло, что заставило драгоценную половину перейти на немецкий, Николай? Вроде же пришел в себя, а рана там такая — по ребру скользнула пуля… Нет, вряд ли… Врач только-только появился, да не один, нет, ничего оне не успели… Так что же? Поворачиваюсь, и без слов смотрю в глаза жены (ну да, теперь без кавычек).

— Sandro ist krank. Er ist sehr krank. Er hat den Versuch gesehen. Jetzt bewusstlos[3].

— Врач его осмотрел?

Она кивает в ответ.

— Идём! К Сандро.

Мы идем в покои сыновей.

Великая княгиня Ольга Федоровна

Я была уверена, что этот день не переживу. С утра я занималась делами детей, тем более, с приездом старшенького они снова все соберутся под одной крышей. Потом явилась Львова, старая сплетница, но все-таки бывшая фрейлина бывшей императрицы. Мы друг друга не переваривали, если можно сказать так русским словом. Странное выражение, как будто я императрицу варить должна была… У меня был хороший учитель русского языка, который объяснил, что некоторыми выражениями надо просто пользоваться, смысл будет мне непонятный, а когда попытаюсь разобраться, так не смогу, потому что сами русские в нём разобраться не смогут, эти Redewendungen[4] я в свое время заучила наизусть, хотя в семье считала, что мы можем общаться на немецком или французском. Но муж настоял, чтобы я хорошо знала русский, оказывается, он weit in die Zukunft geschaut[5]. Визит этот я рассматривала как пробу высшего света понять, как себя будет вести вероятная императрица. Я лично восприняла визит закованной в траур по государыне старухи как недобрый знак. Она говорила о какой-то ничего не значащей ерунде, на что получила мое полное согласие, но после ее визита сердце мое было испугано. Оно билось как птица в клетке. Меня очень заботит Сандро… мальчик как-то переменился, очень много сидит, уткнувшись в газеты и что-то пишет. Написанные листы прячет в стол, ящик которого закрывает на ключик. У меня, конечно же, есть ключи от всех замков и ящичков во дворце, но я не собираюсь подсматривать за его «работой». Сам все покажет и расскажет. Надо будет постараться от нестись к этому серьезно. Мало ли что в его возрасте может прийти в голову. Как ни странно, но купание в зимней воде прошло для его организма ohne böse[6]. Я передала записку доктору с приглашением, чтобы он еще раз осмотрел Сандро, да и Алекс в последние дни стал покашливать, хотя его комната самая теплая во дворце. Он пришел в восемь вечера, и мы сразу же отправились к Алексею. Младшенький был слаб. Профессор выслушал его, стучал по телу пальцами, прислушиваясь к чему-то, известному только лишь ему, смотрел язык сыночка, долго щупал пульс, когда же он стал выписывать рецепт, раздался страшный взрыв…

Первым делом я бросилась к выходу, но еще на лестнице была остановлена начальником охраны, он обратил мое внимание на выстрелы, выхватив револьвер, и остался поджидать подбегающих гвардейцев. Солдаты щелкали затворами винтовок, минуты не прошло, как они выбежали на улицу. Вот только для меня сия минута была длиннее всей моей жизни. Я уже понимала, что это Михель мог вернутся из Госсовета и покушение было, скорее всего, на него… Я рвалась наружу, но тут послышался окрик со второго этажа, слуги пытались закрыть окна, скорее всего, но тут я четко услышала: «Доктора!», и помчалась на второй, понимая, что тут мое место, надо успеть помочь, разобраться с тем, что произошло. Когда я подбежала к комнате Сандро, около которой крутились слуги, я увидела моего мальчика, лежавшего на кушетке без сознания. Около него хлопотал Афанасий, дворецкий, это он орал, призывая лекаря, знал, что тот есть в доме. Мое сердце, которое уже итак болело от предчувствия беды, стало ныть и болеть совершенно невыносимо. Проклятие рода Романовых, на которое мне намекала одна немецкая графиня, теперь становилось предо мной во весь рост… Я могла потерять мужа! Я могла потерять сына! На этом фоне тот факт, что я могу не стать императрицей заботил меня менее всего. Потерять ребенка? Я этого не могла бы пережить! Но тут прибежал Манассеин.

— Вячеслав Аксентьевич, что с сыном? — Спросила Ольга, как только профессор закончил беглый осмотр подростка.

— Ваше императорское высочество! Ничего страшного я не вижу. По всей видимости, во время взрыва ребенок был у окна. Князя отбросило взрывной волной, он ударился головой, там от удара haemathoma, извините, ваше императорское высочество, шишка, небольшая. Скорее, нервное потрясение стало причиной того, что ваш сын потерял сознание. Удар не должен был вызвать Gehirnerschütterung[7]. Я так думаю. Впрочем, только наблюдение и покой! Совершенный покой — это самое ценное лечение в данный момент. Холодные компрессы на голову — но это только сегодня, чтобы опухоль спала. Большая угроза была от осколков, но тут ваш сын родился под счастливой звездой. На шее неглубокая царапина. Сейчас принесут мой саквояж, я ее обработаю, приведу ребенка в сознание, ничего страшного не случится… А вы пока что выпейте.

И доктор протянул успокоительные капли, от которых несло валерианой.

Она счастливо выдохнула. Хотя бы один камешек спал с ее души. Но тут появился все тот же Афанасий, который поклонившись, произнес: