Моя попытка прожить жизнь Бессмертного Даоса I - Ваня Мордорский
— Надеюсь.
Потом, поглаживая свое необъятное пузо, Хань рассказал и о своей влюбленности в местную трактирщицу, и о том, что именно из-за нее ему и было так тяжело покидать отчий дом.
— Она меня уже, наверное, и забыла… — Взгрустнул он, поднимаясь. — Там столько посетителей… Столько мужчин… Красивых… Не толстых… Эх…
«Такого забудешь. Да он, наверное, с десятой попытки в этот трактир залазил. А может, в спину его еще и подпихивали другие».
— Путь практика — это путь лишений. — наставительно произнес я, сразу ощутив себя глубоким старцем.
— Нет, Старший, я прямо чувствую, что путь лишений не для меня. — отмахнулся толстяк, — Я для другого создан.
«Это он верно говорит — путь лишений не для него». — согласился Бессмертный. — «Я ж говорю — умный толстяк, не то что ты. Отказался бы от своего Праведного пути, и наслаждался бы вином и обществом прекрасных женщин. Некоторые, вроде этой туши, этого лишены из-за внешности, но у тебя-то всё в порядке, улыбнись, прочти стих моего сочинения, и любая женщина падет в твои объятия тут же!»
Отвечать Ли Бо в подобных вопросах себе дороже, поэтому я с жующим Ханем вышел на дорогу. Солнце пекло уже не так сильно, а на небе появились спасительные тучки. Но всё равно нужно было поторопиться: лучше добраться до места, где можно заночевать до наступления темноты; я-то, конечно, привык спать в полях, а вот эта нежная тушка по имени Хань — вряд ли.
Помогла случайность, ну или…человеческая доброта, тут как посмотреть. До города нас подкинул крепкий и молчаливый горожанин, везший какие-то мешки. Спросив нас, куда мы направляемся, он указал на телегу и сказал, что оставаться в полях ночью небезопасно, мол, садитесь, подкину вас, бедолаг, хотя при взгляде на то, как Хань взбирается в телегу, у него, видимо, появились сомнения в правильности принятого решения.
Но в любом случае остаток пути мы проделали, трясясь на телеге. Было жестковато, но терпимо. Я молчал. Хань постоянно ахал и охал. Лиса бегала то за телегой, то прыгала в нее. Ей было скучно.
До города мы каким-то чудом успели добраться еще до наступления заката.
На въезде в Синий Чжан обнаружилась небольшая проблемка: за вход требовалось заплатить пару медяков. Сущие копейки, но у меня и их не было. Выручил Хань, заплатив за меня.
Что ж, надо сказать, город был…большой. Наверное, это был первый действительно большой город, который я видел в этом мире. Высокие крепостные стены, много стражи, много торговцев, горожан, воинов. Толкотня и теснота, шум, гам и вонь большого количества людей.
Но после периода вынужденного скитания по безлюдным полям, очутиться в столь многолюдном месте было даже приятно. Хань уже знал, к какому трактиру, вернее, гостинице нам необходимо идти. Именно около нее и собирались практики, которые потом следовали в Школу Небесных Наставников. Да, оказалось, сама секта находилась совсем не в городе. До нее еще следовало добираться, а Синий Чжан был лишь отправной точкой.
Осматриваясь вокруг, я увидел много «одаренных», явно начинающих Практиков на стадии Конденсации Ци. Удивительно, но после открытия узла, я стал всех их ощущать, словно бы мое духовное чутьё само собой выросло. Потому что, помню, собратьев в секте я вообще никак не ощущал… Интересно… Надо будет спросить у Бессмертного.
— Сколько практиков… — восхищенно протянул Хань, глядя на толпящихся у нужной нам гостиницы молодых людей.
«Разве это Практики? Это зелень, шваль, мусор. Какая грязная Ци, какое плохое владение! Да их бы подметать дворы в мое время ни в одну секту не взяли! Чистить выгребные ямы — вот на что они способны, не более!»
Вдруг взгляд Ханя застыл в одной точке. Вернее, на одном человеке. Одной девушке.
— Это она! — выдохнул он. — Это она, Ван!
Толстяк тряхнул меня за плечо и показал рукой на какую-то девушку:
— Это она!
— Кто, твоя любовь? — пошутил я.
— Какая любовь! Это та тварь, которая в меня плюнула. Девушка из той повозки! Я запомнил ее лицо….Какая красивая… Но какая сука! — Лицо Ханя исказилось от противоречивых эмоций, а потом он резко зарделся, совсем как девушка.
«Как быстро забываются трактирщицы», — заметил Ли Бо. — «И обретается новая любовь».
— Ааа….Что ж, что было, то прошло, — попытался я его успокоить.
— Нет, Старший Ван, ты не прав! Не прошло! Такое оскорбление не забывается!
Хань резко рванул вперед, и то, что произошло дальше, стало для меня неожиданностью. Толстяк протиснулся сквозь небольшую толпу практиков и зашагал прямиком к этой разряженной в красивые одежды курице и… Нет, он не признался ей в любви, хотя было видно, что она ему нравится. Не осыпал он ее и оскорблениями. Он вообще ничего не сказал.
Вместо этого он стал перед ней и…плюнул. Метко так. Прямо ей в лицо. Вернее, в глаз. А она, между прочим, была с двумя охранниками.
«Меткий толстяк. Но, честно говоря, лучше бы он ее по заднице шлепнул — она у нее очень даже ничего. Сочная. »
Я устало вздохнул. Вечер переставал быть томным.
Повисшее на этой небольшой площади молчание и ответную мощнейшую пощечину слышали все.
Вот только девушка этим не ограничилась. Миниатюрная, но фигуристая азиатка, врезала Ханю прямо между ног. Мне даже послышался какой-то звон. Звон разбитых надежд его матери на появление потомков. А потом, когда толстяк ожидаемо рухнул на колени, девушка прописала ему с ноги. Жалости в этой красотке не было ни на грамм.
Среди практиков раздался дружный сочувственный вздох. Каждый представил себя на его месте. Даже мне на мгновение стало больно.
— Толстый урод! — громко сказала она, — Ты, дрянь, в ногах у меня валяться будешь. Ты недостоин вообще смотреть на меня. Как ты посмел такое сделать⁈ На-на-на!
Это было жестоко. Как вы уже поняли, каждое «на» сопровождалось ударом ноги по скрюченному толстяку.
«Ну и он не церемонился», — заметил Бессмертный. — «Ладно бы плюнул, пока никто не видит, на дорогу, но тут он при всех оскорбил ее».
Так-то она первая плюнула.
«Чего только не позволишь красивой девушке», — мечтательно сказал Ли Бо.
Не знаю, какие вкусы и странности были у этого Бессмертного, но я подобного ни одной женщине проделывать с собой не позволил бы.
В общем, я попытался быстро протолкнуться к толстяку, пока девица
