У последней черты (СИ) - Ромов Дмитрий
— Простите меня, Галина, — виновато улыбается Ева. — Но она очень дорога мне. Это память.
Ух-ты… Что это здесь происходит такое…
— Я не смогу её продать. Егор, потанцуешь со мной? Я приглашаю.
Разумеется, как не потанцевать, если девушка приглашает. Я делаю Гале «страшные» глаза, пытаясь передать мысль, что не нужна ей эта брошь, но она сейчас не в состоянии считывать никаких знаков, кроме сияния бриллиантов. Впрочем, здесь, в полумраке никакого особого сияния и не видать.
— Обожаю эту песню, — улыбается Ева. — Тебе нравится «Лед Зеппелин»? Это же «Лестница в небо».
— Да, — пожимаю я плечами, — нравится.
— Мне очень нравится, — шепчет она и это выходит как-то слишком интимно.
Кроме нас ещё несколько пар начинают танцевать. Ева прижимается ко мне и мы медленно качаемся на волнах немного дребезжащих поначалу звуков.
— Ты знаешь, здесь очень многозначительные слова с философским смыслом, — шепчет она.
— Серьёзно? — удивляюсь я. — А мне всегда казалось, что это наркоманская бессмыслица.
— Что? — она отклоняется, словно пытаясь рассмотреть меня и начинает смеяться.
Смеётся она низким, волнующим и красивым смехом… Впрочем, не таким красивым, как у Наташки.
— Нет, — смеётся Ева, — ты надо мной подшучиваешь. Ты не можешь так думать на полном серьёзе.
— Ты слышала стихи Анатоля? — совершенно серьёзно, без намёка на улыбку спрашиваю я. — Вот настоящая поэзия, а это что? Чепуха сплошная, уо-у-о-у-о-у-о…
Музыка заставляет сердце сжиматься и ныть, и кровоточить, твою дивизию… Алё, дяденька, тебе лет-то сколько! И в этот совсем неподходящий момент я встречаюсь взглядом с ней. С Наташкой…
Она стоит в группке из нескольких человек, не особо вписывающихся в тусовку. Нет, сама она выглядит здесь очень даже органично. Джинсы, заправленные в невысокие казачки, длинные ножки, попка, водолазка, джинсовая курточка, губки, глазки, волосы вон какие отросли. Мечта. Конфетка…
Она встречается со мной взглядом и будто вспыхивает, и подаётся вперёд, и мне даже кажется, что на её лице отражается восхищение и искренняя детская радость…
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
Но только… но только, она у меня вот здесь — я даже прикасаюсь к своей голове — вот здесь, в этой замороженной части. Она пытается пробить лёд и вырваться оттуда, но я… нет, я не поддаюсь, мне нельзя поддаваться…
Староста, сука, что-то нашёптывает ей на ухо, она даже вроде как нетерпеливо дёргает головой, отстраняясь, отчего волосы спадают ей на лицо и она убирает их рукой. Да только я уже заточил её в ледяной плен в своей голове и не дам ей просто так вырваться. Потому что… потому что это очень… в общем, не дам и всё… Это довольно болезненно…
Я скольжу по ней пустым бесчувственным взглядом, и она снова дёргает головой, будто получив удар плёткой по спине. Блин, наверное, у меня от недосыпа крыша едет. Что за глупость, в конце концов. Бред. Сейчас, я подойду к ней и всё это закончится.
Я останавливаюсь, не обращая внимания на удивление Евы, беру под локоть, оказавшегося рядом Толика и тяну к себе. Молча ставлю его к ней и бросаю:
— Потанцуй!
А сам поворачиваюсь к Наташке. Но её уже нет на месте. Её увлекают деревенского вида девушка и парень и тащат по направлению к выходу. С ними ещё несколько человек. И староста. Наверное, это их дурацкая университетская делегация, пришедшая вкусить запретных плодов столичного андеграунда…
Сзади вдруг взвывает гитара, публика реагирует гулом и криками, «Лестница в небо», не доиграв обрывается, всё приходит в движение, а навстречу мне бросается толпа. Я продираюсь через неё. Какора раздвигает тела, как ледокол, а Семён прикрывает тыл.
Мы выскакиваем в прихожую. Тут тоже много людей, но Наташки среди них нет. Твою дивизию. Куда она делась так быстро? Я пробегаю по всей квартире, заглядывая во все прекрасные комнаты, включая туалетные. Уже ушли…
Снова возвращаюсь в главный зал. Возможно мы просто разминулись. А если нет… если нет, то это, собственно весьма красноречивый ответ и тогда стоит лишь вкатить ещё пару кубиков воображаемой анестезии в замороженную часть головы.
— Ты чего мечешься? — попадается мне Злобин.
— Наташку потерял, — говорю я. — Только что здесь была.
— Наташку? — делано удивляется он.
— Ой, да ладно, вы ж её видели в библиотеке.
— Но с тех пор больше не видел, — отвечает он и крякает.
— Понятно. А Ева где?
— Она с этим орденом на груди привлекает внимание, между прочим.
— Егор! Ну, ты где?
Ко мне пробирается Галя.
— Слушай, здесь совершенно невозможно разговаривать. Можешь завтра организовать мне встречу с этой Евой? Давайте поужинаем где-нибудь в хорошем месте? Я Юру возьму.
— Она… — я начинаю говорить, что она завтра уезжает, но понимаю, что сейчас это совсем неважно. — Э-э-э… Ладно, я попробую. Я с ней, вообще-то не слишком близко знаком. Галя, ты Наташку не видела сейчас?
— Наташку? — повторяет она. — Твою?
Это «твою», как пила вгрызается в мозг.
— Ты как себя чувствуешь, Егор? Какой-то ты… будто не в себе.
— Галя… — я делаю глубокий-преглубокий вдох и, выдохнув, широко улыбаюсь. — Я в себе. Видишь, всё хорошо.
— Ну ладно. Я тоже Борю потеряла в этой толпе. Найдётся она, наверняка здесь где-то.
— Я поищу, — говорю я и снова ныряю в толпу, оставляя Галину с Де Ниро.
Пройдя туда и обратно, убедившись, что Наташки нигде нет, замечаю комод, с подносом, на котором стоят хрустальные рюмашки и несколько бутылок «коньяка» моего производства. Что же, видеть плоды рук своих всегда радостно. Я подхожу и налив полный стопарик, опрокидываю его в себя.
— Хороший, да молодой человек? — заговорщицки улыбается седой, чуть растрёпанный джентльмен со сбившимся шейным платком.
Кажется, он здесь уже давненько стоит. Для поддержания компании я выпиваю с ним ещё рюмашечку, закидываю в рот дольку лимона и двигаю дальше. Натыкаюсь на Еву и Толика.
— О, привет, старичок! — подмигивает он.
— Привет, старичок, — отвечаю я, переходя на новый этап плавания.
Пожалуй, стоило бы уехать домой, но мне внезапно хочется потусить.
— Вы, знаете, — говорю я, кивая на выкладывающихся и выглядящих совершенно нетрезвыми музыкантов, — что это никакой не «Фаэтон»? Это «Аукцыон».
— Нет, — возражает Анатоль. — Ты ошибаешься. Я их лично знаю.
— Кто ж их не знает, пусть и не особо лично, — улыбаюсь я. — Вот это Гаркуша, это Фёдоров, это вот Озерский. Смотри-ка пацаны ещё совсем.
— А ты бы хотел, чтоб они старцами оказались? — смеётся Анатоль.
— Толик, я сегодня на работу не приду, — подмигиваю ему я. — Ты Ирке скажи, что я беру день офф. Пусть не звонит, телефон будет выключен.
— День офф, — хмыкает Ева. — Что за англицизмы?
— Ева, а ты точно не можешь Гале продать свою брошь?
— А ты что с Галиной знаком? — спрашивает Толик. — Я видел, как вы разговаривали.
— А что это за Галина такая? — удивляется она.
— Ты что! Это же, — начинает объяснять мой товарищ, но я не дослушиваю и выхожу к музыкантам.
Они как раз заканчивают очередной номер. Бухие, полуголые, необычные, шокирующие. Публика одаривает их жидкими аплодисментами, смехом и восторженным «браво». Полное разномыслие.
— Ребята, — говорю я в микрофон. — Слушайте. Я хочу вам подарить вашу же песню. Вы её сами написали, только ещё не знаете об этом.
Люди хохочут, а будущий «Аукцыон» воспринимает меня, как такого же фрика, как и они сами.
— Лёнь, дай гитару.
— Ну на, — смеётся он.
Я провожу по струнам. Из динамиков туго стреляет электрический звук.
— Это вам не «лестница в небо». «Дорога». Слова Дмитрия Озерского, музыка Леонида Фёдорова. Школа игры «пьяный мастер».
На меня обрушиваются аплодисменты. Эту песню я умею. Я её раньше играл. В прошлой жизни. Одну из немногих.
