У последней черты (СИ) - Ромов Дмитрий
— Ясно, — кивает Чурбанов. — Доложите своему начальству, чтобы держали меня в курсе. Продолжайте работать.
— Есть, доложить.
Он поворачивается к поварёнку и снова спрашивает:
— Ну что, Феоктистов, сможешь описать первого бегуна.
— Нет, — качает он головой, уже не глядя ни на меня, ни на замминистра. — Не рассмотрел. Там тарелки были, а он пролетел, как вихрь…
— Понятно, — опускает голову опер и опять что-то пишет в блокноте.
— Пойдём, — бросает мне Чурбанов и кивает в сторону выхода.
Мы выходим, молча идём по коридору, возвращаемся в зал и поднимаемся по лестнице. Я ловлю на себе взгляд Злобина и делаю знак, дескать уже скоро. Заходим в пустой каминный зал. Здесь стоит несколько столов, стены тоже украшают резные дубовые панели, но более тёмные, чем внизу. Ну, и, оправдывая название, одну из стен практически полностью занимает массивный камин.
— Ну, давай, — говорит он усаживаясь в кресло и доставая пачку «Мальборо», — рассказывай.
— Я, собственно, просил вас о встрече вот из-за этого самого Сергея Олеговича, — начинаю я. — Ситуация с нашим проектом внезапно утратила стабильность. Этот гражданин заявил, что теперь будет решать все бизнес-вопросы единолично. При этом сослался на вас. Поэтому я и хотел узнать ваше отношение к проблеме.
Я подробно рассказываю ему о нашей встрече в катране и о том, что думаю по этому поводу.
— Юрий Михайлович, не моё, конечно дело, но репутация у него совершенно однозначная. А вам удобно вообще с ним на людях вместе показываться? Простите, что я лезу, но ведь у вас недоброжелателей хватает. Они сейчас молчат, а потом… ну, сами понимаете. Тем более, что вот здесь сейчас вполне могут установить связь между автомобилями, этими волками убиенными и Лимончиком.
При имени Лимончика он резко поворачивает голову ко входу, проверяя, не слышит ли нас кто-нибудь.
— А какого хера ты здесь устроил? — зло шепчет он. — Ты совсем что ли?
— Я не устраивал, это ваш Сергей Олегович устроил. Напустил на меня своих ассасинов, прямо в туалете. По почкам мне шибанули да по башке, я аж выключился.
— Твою мать, — качает он головой, а я подробно рассказываю, что произошло.
— Сука, — говорит он, когда я заканчиваю. — Лимончик этот.
— А что, его нельзя просто… ну, того… вывести за границы игрового поля?
— Давно бы надо было, да только он меня держит кое за что…
— Ну, это же не дело. Надо этот вопрос решить. Вам некому поручить? Давайте я попробую.
Он внимательно смотрит на меня, но думает о своём, не понимая вопроса, а потом, будто очнувшись, качает головой:
— Нет. Даже не вздумай. Я сам.
— Просто скажите, это компромат? — мягко спрашиваю я.
— Всё, снимаем тему. Ничего по этому человеку не предпринимай.
— Ну, совсем ничего не получится, надо хотя бы оборону держать. Не могу же я просто так взять и отдать, то что строил всю мою сознательную жизнь, практически.
— Эти катраны ты не строил, — качает он головой.
— Верно. Но если отдадим их, на остальных проектах можно будет крест ставить. Кто с нами дела будет вестиа? Юрий Михайлович, я его туда не пущу и если он опять будет на жизнь мою покушаться, шею подставлять не стану.
Скорее всего, сейчас Лимончик будет очень активно давить на Чурбанова. Он увидел, что я не сдаюсь, что его шакалов уработал да ещё и припёрся к «биг боссу». Стало быть буду клепать на него, на Назара. Значит что? Значит нужно клепать на меня и мощнее, чем это я делаю.
Поэтому он теперь выложит на стол все свои рычаги с аргументами и будет прессовать чурбанчика по полной. И если тот не выдержит и начнёт истерить, то этот пресс будет переложен на меня. Так и будет, сто про…
Или, в зависимости от того, что там у него за компра, Назар может требовать моего устранения. Или требовать ничего не будет, а сам попытается меня устранить.
— Ладно, — говорит Чурбанов, глубоко вздыхает и поднимается с кресла. — Надо ехать.
— Юрий Михайлович, давайте решим проблему этого… персонажа. Однозначно, это в наших силах. Поверьте, мы сможем его прижать, выпотрошить, и вы при этом окажетесь не под ударом.
— Ну-ну, мне сейчас вот с этой хернёй, — он обводит рукой вокруг, подразумевая события сегодняшнего вечера, — разбираться… Ладно, Егор. Я подумаю, что можно сделать. Тебе пока резкие движения совершать запрещаю.
— Я-то не буду, а он будет. Вы же знаете таких, он будет миллиметр за миллиметром отгрызать то, что ему не принадлежит. Будет откусывать, пока не сожрёт полностью. Вы это ещё не почувствовали? Утром уже начнёт давить, чтобы вы его жопу прикрыли, если машины с ним свяжут и притянут к сегодняшним происшествиям. Опять же по мне, будет жать, жать, жать, пока вы не сломаетесь.
— Так, ты сам, по-моему, жать хочешь, чтобы я сломался, но только в твоих руках.
— Нет, Юрий Михайлович, разница колоссальная. Я с вами заодно, я ваш соратник, я ваш солдат. А он ваш враг и хочет из вас вытянуть все питательные соки, а потом выбросить высосанную шкурку.
— Все вы так говорите, — качает он головой и идёт к выходу. — Всё, Егор.
Зашибись, поговорили. Лимончик сука, но трогать его нельзя. Класс! Ну, это мы ещё посмотрим, конечно. Если он не оставит выбора… нет, не так, если представится возможность, я его урою, безо всяких сомнений и угрызений. При Брежневе Чурбанов по-любому усидит, пусть хоть на виду у всех ходит и прохожих шашкой рубит. Так что, какой бы там не был компромат… Или что там у него?
Я выхожу из каминного зала вслед за Чурбановым и спускаюсь к Злобину с компанией.
— Ну, у тебя минутка, конечно, не слишком быстрая, — качает он головой. — Садись, сейчас попросим официанта подогреть тебе.
О! Пожарская котлета в самой хрустящей корочке из сухариков во всей Москве, а то и Союзе.
— Не надо греть…
М-м-м… Пять минут на расправу хватит? Нам, настоящим гурманам хватает и меньшего времени. Котлета исчезает внутри меня в один миг. Как говорится, на глазах у изумлённой публики. Они даже ойкнуть не успевают. А у меня вместо сытости остаётся восхитительное обволакивающее грибное послевкусие и воспоминание о нежном хрусте маленьких хлебных кубиков.
— Робин Бобин Барабек, — восхищённо выдыхает Ева, — слопал сорок человек…
— Русская литература — это сила, — киваю я. — На любой случай вы найдёте в ней глубокие, поучительные и благонамеренные мысли. А вы мне одну что ли котлетку заказали всего?
— Мы пришли к общему мнению, что ты пошутил, — хватается за голову Ева. — Да ему же надо было ещё штук пять брать. Ну, давайте ещё закажем, — предлагает она.
— Не закажем, — отвечает Толик. — Кухня уже не принимает заказы.
— Тем более, там сейчас полный ахтунг, — киваю я.
— Что за ахтунг? — интересуется Де Ниро.
— Бандюки разборку устроили и запороли весь грибной соус.
Толик замирает, ожидая подробностей, но никаких подробностей не следует.
— Ну что, — говорит Злобин, — тогда давайте поедем дальше, а то мы тут уже подустали сидеть.
— А как вам разговоры о гареме, кстати, понравились? Кто-нибудь из вас вообще-то читал книгу, о которой шла речь? — спрашиваю я, поглядывая на пустую тарелку.
Такое чувство, что после этой котлеты есть ещё сильнее захотелось. Только раздразнил, возбудил и всё такое прочее…
— Ну-у-у… — улыбается Ева, — эротики там было не больше, чем в стихах о комсомоле.
— Ох, Ева, — качаю я головой, — вот это было обидно, да, Анатоль? Человек старался, между прочим…
— Не-е-е-т! — хохочет она. — Анатолий нам прочёл несколько кусочков. Это вообще не про секс. Ты ошибся!
— Ева, ты не понимаешь! Это и есть советский секс! Ой, я забыл, мы на «ты» или на «вы»?
— На «ты», конечно, — улыбается она.
Приятная улыбка, красивая, открытая, а вот в глазах ещё не улёгшаяся тревога. Я перевожу взгляд от её губ, наверняка мягких и тёплых, ниже и… останавливаю на груди. Не на самой груди, а на небольшой броши, прицепленной к лацкану жакета. Ого…
