Архитектор Душ II - Александр Вольт
— Кто-то же должен следить, чтобы эта варварша, — она кивнула в сторону Алисы, улыбнувшись, — не поставила нам тарелки прямо на стол без салфеток.
— Эй! Я все слышу! — возмутилась Алиса, не оборачиваясь. — И вообще я готовлю, так что имею право!
Я усмехнулся, садясь за стол. Это больше походило на ворчание двух сестер, вынужденных делить одну комнату. Ситуация, в которой мы оказались, постепенно становилась нашей новой нормой. Еще неделю назад они хотели меня убить, а сегодня спорят, кто будет мыть кофейник.
Чудеса да и только.
Мы позавтракали в почти домашней тишине, нарушаемой лишь новостями из включенного Лидией небольшого кухонного телевизора. Молча собрались.
В «Импероре» Лидия включила радиостанцию с классической музыкой. Под плавные переливы виолончели мы ехали по утреннему городу. Алиса смотрела в окно на спешащих по делам людей, а я вел машину, размышляя о том, насколько причудливо тасуется колода жизни.
Прибыли в офис. Андрей и Игорь, завидев нас, вытянулись по струнке, словно кадеты перед генералом. От былой расхлябанности не осталось и следа. Лизавета, как и говорила ранее, до конца недели оставалась в больнице.
Я провел короткую планерку, скорее для проформы, чем по необходимости. Раздал пару рутинных заданий, связанных с архивом, и убедился, что система работает. Мой новый стиль руководства — четкие задачи и неотвратимость контроля — давал свои плоды. Даже эти двое раздолбаев начали понимать, что времена, когда можно было получать зарплату за красивый вид из окна, закончились.
Я сел за свой стол. Девушки устроились напротив, каждая погрузившись в выданные им папки со старыми делами. Я наблюдал за ними краем глаза, и этот контраст не переставал меня забавлять.
Лидия изучала протоколы с дотошностью юриста, ищущего лазейку в законе. Ее брови были сосредоточенно сдвинуты, а на полях блокнота появлялись аккуратные пометки.
Алиса же наоборот, пыталась найти в хаосе бюрократических формулировок простую инженерную логику. Она что-то чертила на черновиках, выстраивая схемы, словно пыталась разобрать сложный механизм.
Зачем и для чего — я не знал. Меня интересовал только результат. И прошлые разы показали, что им можно доверять это дело. А вот как они будут его выполнять — не мои проблемы.
Я откинулся в кресле, глядя на эту странную команду, и все происходящее продолжало напоминать сюрреализм. Алиса и Лидия. Две чудесные девушки, которым не повезло стать моими заложницами и, что самое неприятное, я почему-то ощущал за их жизни непонятную ответственность.
Будто бы я им должен. Хотя, если так разбираться, то должен и не был. Просто прошедшие события раскрыли каждого с положительной стороны, и я все больше понимал, что из обычных заложниц обстоятельств они стали нечто большим. Моими подчиненными. Моими людьми.
Я ухмыльнулся.
С другой стороны, их бы воля — то и ноги бы обеих тут не было. А Громов, возможно, уже бы лежал в гробу на глубине двух метров под землей.
В этот момент на экране моноблока всплыло уведомление. Новое письмо. Я мельком глянул на отправителя: «Урядник Ермолов». Тема, набранная заглавными буквами, заставила меня податься вперед: «О РЕЗУЛЬТАТАХ ДОЗНАНИЯ ПО ДЕЛУ ВЕРЕСАЕВА А. З. СРОЧНО ПЕРЕЗВОНИТЕ».
Я открыл письмо.
Кому: Коронеру Феодосийского уезда, господину Громову В. А.
От: Урядника Ермолова П. С.
Тема: О результатах дознания по делу Вересаева А. З. Срочно перезвоните.
Уважаемый Виктор Андреевич,
Спешу сообщить, что ваша догадка относительно дарителя картины оказалась, мягко говоря, пророческой. Мы немедленно подняли записи с камер видеонаблюдения в галерее «Арт-Империалъ».
Как вы и предполагали, за день до своей смерти господин Вересаев действительно принимал у себя гостью — свою бывшую супругу Изольду Вересаеву. Камеры четко зафиксировали, как она передает ему большой, упакованный в подарочную бумагу предмет, по габаритам полностью соответствующий украденному полотну.
Но самое главное камеры зафиксировали дальше. Той же ночью, примерно в 2:30, гражданка Вересаева снова вошла в здание галереи, используя собственный комплект ключей. Она пробыла внутри не более десяти минут и вышла, неся в руках продолговатый сверток. После этого она села в свою машину и уехала.
Исходя из вышеизложенного, гражданка Вересаева является главной подозреваемой в краже картины из галереи своего покойного бывшего мужа.
Прошу вас срочно связаться со мной по личному номеру. Тут еще одна странность нарисовалась, которую я даже не знаю как заносить в рапорт.
С уважением,
Урядник П. С. Ермолов.
Я перечитал письмо дважды. Свет логики озарил дело Вересаева, отбросив в сторону туманные предположения о проклятых артефактах-хищниках. Все оказалось проще значительно проще и при этом мрачнее.
Не бездушная магия, а человеческий расчет. Жена Вересаева подарила, подождала, пока картина сделает свое дело, а потом вернулась забрать орудие убийства. И если бы не попалась на камеры, то вопрос о смерти Аркадия Вересаева так и остался бы нерешенным.
— Что там? — спросила Лидия, заметив, как изменилось мое лицо.
— Развязка, — коротко ответил я и, набрав номер Ермолова из письма, нажал на вызов.
— Ермолов, слушаю! — голос урядника в трубке был взвинченным, на грани срыва.
— Громов. Вы просили перезвонить. Что за «странность», которую вы не знаете, как заносить в рапорт?
— А, коронер! Слава богу! — в его голосе прозвучало неприкрытое облегчение. — Тут такое… В общем, после вашего звонка мы сразу начали пробивать эту Изольду. Звоним — трубку не берет. Я отправил группу к ней домой на всякий случай.
Я слушал, а неприятный холодок прокатился от затылка до поясницы.
— Дверь заперта изнутри, — продолжал Ермолов, его голос слегка дрожал. — Вскрыли с понятыми. Заходим, а она… в кресле. Мертвая.
— Мертвая? — переспросил я, чувствуя, как пазл в моей голове рассыпается, не успев сложиться.
— Да! И поза та же самая! Сидит, смотрит прямо перед собой, и эта… эта блаженная улыбка на лице! Словно она нашла свое умиротворение!
— А картина? — спросил я, уже ожидая самого худшего.
— Прямо перед ней. На мольберте стоит. Развернута. И… коронер, клянусь всеми святыми, я чуть не поседел. Один из моих парней, молодой, любопытный, подошел поближе, чтобы рассмотреть, и тут же замер. Глаза стеклянные, слюна потекла. Мы его еле оттащили. Он потом полчаса в себя приходил, бормотал что-то про «поле», что его «в поле звало».
— Что на картине, Ермолов? — уточнил я стальным голосом, уже догадавшись что там было.
— Какой-то пейзаж… поле, солнце… Две фигуры, вроде фермеры, стоят. — Ермолов сглотнул, я услышал это даже через динамик.
