Елена Горелик - Стальная роза
Иными словами, на востоке империя закрепила свой успех, а вот на западе дела шли неважно. Западно-тюркский каганат, вассал империи, всё больше погружался в хаос войны всех против всех, от него уже отложились хазары и племена кипчаков. Ханьские советники, фактически исполнявшие обязанности наместников, либо изгонялись, либо бесследно исчезали на бескрайних степных просторах. Зато арабы, полностью подчинившие Персию, пользуясь моментом, понесли веру Мухаммеда в массы родственных персам согдийцев, где ещё сильны были позиции империи Тан. Притом несли арабы свою веру поначалу на кончиках языков проповедников с Кораном в руках, а сейчас обнаглели и стали нести её на кончиках мечей обращённых в ислам персов. Императрице это пришлось не по нраву. Исламских проповедников погнали взашей из Кашгара и портовых городов, мусульманские кварталы в Гуаньчжоу и Чанъани стали небезопасным местом, а в Сута – Согдиану – выступила императорская армия. После пары лет упорного обоюдного бодания ханьский наместник был вынужден с позволения императрицы заключить договор с наместником халифа в Персии. Империя уступала часть земель и принимала на поселение персов-огнепоклонников, не пожелавших признавать Мухаммеда пророком, а мусульмане обязались не посылать ни воинов, ни проповедников для дальнейшего распространения ислама на территории, подвластные хуанди. С момента подписания упомянутого договора мусульмане, жившие в империи, или даже принявшие ислам подданные императрицы фактически превратились в поднадзорных. Их заметно ограничили в правах и свободах, запретив проповедовать свою веру и обязав отчитываться о передвижениях по империи. Для веротерпимой императрицы это было из ряда вон выходящим решением, но уж очень её разозлил тот факт, что обращённые в ислам уйгуры и ханьцы, её подданные, охотно вставали под знамёна противника. А когда прошёл слух – всего лишь слух! – что мусульман обложат дополнительным налогом, как их единоверцы обкладывали налогом-джизья немусульманское население завоёванных стран, часть практичных ханьцев, ранее принявших слово Мухаммеда, прилюдно отреклись от новой веры и столь же прилюдно поклонились Будде… Ничего личного, чисто бизнес. Мусульмане тогда распространяли свою веру точно так же, с помощью экономических рычагов, подкреплённых мечами воинов Аллаха. Можно сказать, что пожилая императрица кое-чему у них научилась на старости лет. А ей исполнилось к моменту подписания договора с народившимся исламским миром уже семьдесят восемь. По тем временам – мафусаиловы годы. И всё чаще в разговорах придворных и чиновников высшего звена звучало имя её дочери, принцессы Тайпин, как вернейшей помощницы своей божественной матушки…
В таких условиях ничего удивительного, что торговля с западными странами стала скудеть, и весь поток товаров сосредоточился на Кашгаре, что делало его уязвимым. Зато замирение с киданями и договор с Бохай открыли перспективное северное направление. Тюркские племена в Ала-тоо имели отлично развитую металлургию и рыхлую, расплывчатую государственность. На юг с караванами потекли отличные металлические изделия, слитки и меха, а на север – шёлк, фарфор, чай, бумага, вина, ханьские книги… Маленькая пограничная крепостица Бейши, ранее знаменитая лишь тем, что сумела устоять перед мятежником Ванчжуном, неожиданно получила важное торговое значение. Поселение разрослось в небольшой город, появилась вторая стена, внутри которой расположились гостиные дворы на любой кошелёк. На северном берегу речушки традиционно оставляли место для стоянки киданей рода Елюя, приходивших по осени торговать и остававшихся здесь на зимовку. Ханьцы не распахивали там степь, а елюевцы не выпасали лошадей и овец на южном, имперском берегу, среди крестьянских полей, кормивших население города и гарнизон. К слову, гарнизон увеличили с полутора сотен до тысячи воинов. Сотник Цзян естественным образом получил звание тысячника, что довольно прозрачно намекало на его опальный статус. Мол, сиди где сидишь, не высовывайся и довольствуйся тем, что тебе соизволят пожаловать. Впрочем, высокородный Цзян Яовэнь, чьё имя в империи уже прочно ассоциировалось с огнестрельным оружием, нисколько не страдал по этому поводу. Недавно он распространил среди знакомых и родственников, служивших в армии, свой письменный труд, посвящённый духу воина. Можно сказать, зёрна упали в подготовленную почву. Это была даже не книга, а кодекс неких правил, коим обязан следовать любой, избравший стезю воина, если желает послужить священной особе хуанди и обрести честь. Высокородный господин тысячник озаглавил этот кодекс словами «Верность и честь». Верность относилась прежде всего к хуанди, ниже на ступеньку шли высокородные гуны, и так далее. Воин, дававший клятву верности господину, обязан был с того момента ради него жить, и, если требовалось, умереть. В свою очередь господин точно такую же клятву давал вышестоящему господину – гуну, а тот – священному хуанди, обладающему Мандатом Неба. В этой схеме фактически не оставалось места для гражданских чиновников, коим зачастую подчиняли военачальников, и потому кодекс почти сразу встретил неявное, но сильное неприятие со стороны бюрократов. Тысячник знал, что так будет, и потому не надеялся при жизни увидеть свой труд принятым за основу создания сильного военного сословия. Но капля камень точит. Он не сомневался, что выстроенная в его кодексе иерархия понравится императрице и её наследникам. Дядя, дай Небо ему сто лет жизни, уже нашёптывал нужным людям нужные слова.
За семь лет изменилась жизнь и в кузнечной слободке Бейши.
Год назад из дома семьи Ли выпорхнули сразу двое птенцов.
Юншань сдержал слово и выдал старшую дочь замуж за того, кто ей самой пришёлся по нраву – за сына торговца оружием, регулярно покупавшего излишки армейских мечей и изредка дорогие булатные клинки. В ханьских семьях было не принято знакомить потенциальных женихов и невест лично, но купец приехал с сыном, а Сяолан подавала к столу праздничные блюда и напитки. Слово за слово, и купец согласился с выбором отпрыска. В конце концов, Ли Юншань не деревенский кузнец, а уважаемый всеми мастер-оружейник, к тому же богатый. Приданое за дочерью давал солидное. А мастер Ли не смог устоять перед просьбами Сяолан, которой понравился начитанный молодой человек, наметивший для себя открытую для сыновей торговцев стезю младшего чиновника. Свадьбу сыграли в Бейши, после чего молодые уехали в Тайюань, в дом родителей жениха. Вскоре после того дом покинул Иван. В свои шестнадцать он, фактически выросший в кузнице, обладал ростом, статью и силой, которых не было у иных двадцатилетних ханьцев. Да и с мозгами у парня был полный порядок. А военная карьера, к неудовольствию матери, показалась ему предпочтительнее всех других. Он обивал порог господина тысячника и упрашивал до тех пор, пока не получил рекомендацию, и направился добровольцем в тот же Тайюань, где как раз формировался пограничный корпус-цзюнь. «Вернёшься с отличными отзывами – заберу к себе, – пообещал господин тысячник. – Мне понадобятся толковые воины». И дочь, и сын слали родителям письма, описывая своё житьё-бытьё и обещая при первом же удобном случае наведаться домой. Конечно, мастер Ли и Яна скучали по старшим детям, но такова жизнь. Время идёт, дети вырастают и начинают вить свои гнёзда. Тем более что младшие особенно скучать не давали. И отец, и мать сходились во мнении, что растят банду разбойников, с которыми никакого сладу нет и не предвидится. Тринадцатилетний Ляншань имел славу лучшего из учеников, и в то же время – первого задиры «на раёне». Шестилетняя Юэмэй, родившаяся аккурат в годовщину появления матери и старшего брата в этом мире, несмотря на необычную внешность – полукровка же – верховодила своими одногодками обоего пола. И тоже доставляла родителям немало хлопот. Близнецы Яншань и Юйшань, которым не было ещё четырёх лет на двоих, пока ещё только игрушки ломали и били посуду, но Яна сильно подозревала, что это пролог к весьма бурной жизни. Её предки просто не умели жить тихо и спокойно, на месте им не сиделось никогда. Потому история рода включала в себя весьма обширную географию от Смоленщины до Владивостока и от Архангельска до Украины. Она тоже, мягко говоря, отличилась. Так что, скорее всего, её потомкам тоже суждено иметь шило в сидячем месте. Даже приёмным. Карма такая, что ли?
С увеличением численности семьи Юншань озаботился расширить и штат прислуги. Гу Инь и её сын Фэнь, строго говоря, не были рабами. Когда-то давно муж Гу Инь взял у отца мастера Ли в долг немаленькую сумму, чтобы обустроить свадьбу сына. Так случилось, что он умер вскоре после свадьбы, а сын кредит выплатить не смог, и семья в полном составе оказалась в статусе «буцюй» – зависимых, отрабатывающих долг. Жена Фэня вскоре умерла вместе с ребёнком, а Гу Инь с сыном так и осталась прислугой в доме семьи Ли, и поехали с ним на край света, хотя долг давно был закрыт и им вернули статус вольных людей. Привыкли, наверное. Да и куда им было податься, если их домик был продан за долги? Но с тех пор прошло много лет. Мать состарилась и больше не могла выполнять полный объём домашних работ. Потому мастер Ли велел Фэню жениться снова. Взять крепкую работящую девчонку или вдову из «дешёвых людей»… Он и взял. Купил кореянку из числа ссыльных служанок, которых по прибытии на место поселения повелели отнять у господ и продать, дабы возместить расходы на вынужденный переезд опальных семей. Всё равно, мол, имущества, титулов и званий дамы отныне лишены, а значит, и служанки им не положены… Маленькая, хлипкая с виду Хян работала как заводная, чтила хозяев, как предписано обычаями, а вот мужа своего боялась до икоты, хотя Фэнь за четыре года ни разу её даже не побил. Просто говорил с ней исключительно редко, исключительно по делу и исключительно в приказном тоне. Кореянка повиновалась беспрекословно и с таким видом, будто от выполнения распоряжения, отданного супругом, зависела её жизнь. Может, этот вечный и непонятный Яне страх и был причиной того, что Хян родила за это время всего одну девчонку? Может, и так. Тем не менее старая Гу Инь теперь была избавлена от тяжёлой работы и занималась исключительно присмотром за хозяйскими малышами, готовкой и уборкой заведовала Хян, а Яна, после того, как близнецы встали на ножки, смогла посвятить себя основной работе. Звания мастера третьего разряда её никто не лишал.
