Мажор : На завод бы шел работать! - Анна Наумова
- А чего не пошли? - удивилась девушка и, в общем, закономерно. В начале века термины "замужество" и "устроенная жизнь" для женщины означали практически одно и то же.
- Да не нравился он мне! - весело сказала вахтерша.
- Старый, что ли, был?
- Да не старый вовсе, тридцати еще не было. Просто не мил мне был. Скучный, нудный и будто нафталином пах. Вот и уперлась я - не пойду и все. А на выпускном балу со своим Мишенькой и познакомилась... Пятьдесят годков, почитай, вместе прожили... Две войны я ждала его, вот теперь уж и сама вдова... Ты иди, иди к себе, а я тебя, если что, перед маменькой прикрою.
А пару недель назад кое-что изменилось. И теперь, оглядываясь назад, я вынужден был признать, что нет худа без добра.
Настя заболела ветрянкой. Эта детская болячка каким-то чудом обошла ее, когда она была ребенком. Из детей семейства Фалиных переболел только Юрик, в возрасте трех-четырех лет, как и большинство советских детей. И вот теперь моя девушка, вся пятнистая, будто леопард, сидела в общежитии.
И я, и Толик, и Мэл ветрянкой исправно переболели в детстве. Точнее, переболел ею Антон, но я на свой страх и риск предположил, что и Эдик в свои года три успел походить "леопардом". Поэтому, решив, что зараза к заразе не пристанет, я почти каждый день после смены шел в общежитие к Насте. Та чувствовала себя паршиво - скакала температура, ее бросало то в жар, то в холод, и постоянно хотелось спать. Я делал ей чай, укутывал потеплее и кормил собственноручно приготовленным куриным бульоном. В коридор девушка почти не выходила - не хотела, чтобы ее видели "некрасивой". Женские заморочки, что поделать...
Решив, видимо, что нет таких крепостей, каких большевики не брали, Вилена Марковна решила заявиться к блудной дочери в общежитие в третий раз и попытаться ее вразумить. Вахтерша Евдокия Дмитриевна тогда как раз отлучилась на полчасика - в магазине напротив "выкинули" на прилавок хорошие фрукты. Поэтому Вилена Марковна беспрепятственно прошла мимо вахты к комнатам девочек. Столкнулись мы с ней прямо у порога. Я в тот момент возвращался с кухни с целой кастрюлей горячего бульона.
Несколько секунд, которые показались мне вечностью, строгая родительница буравила меня взглядом. А потом ее глаза неожиданно потеплели.
- Здравствуй, Эдик, - спросила она. - Можно с тобой поговорить?
- Доброго дня. Можно, - сдержанно кивнул я. - Только кастрюлю надо поскорее на стол поставить.
Вилена Марковна посторонилась. Я ногой открыл дверь и вошел в комнату.
Настя спала. Я осторожно потрогал ее лоб рукой - вроде не такой горячий. Я, стараясь не греметь половником, налил ей в кружку горячего бульона, тихонько поставил на тумбочку у кровати и вышел, бесшумно прикрыв дверь.
- Послушай, Эдик, - начала Вилена Марковна. - Мне тут сказали, что у Насти ветрянка...
- Да, - кивнул я. - Спит она. Бульона только ей сейчас оставлю, пол подмету и потопаю к себе в барак.
- Послушай, Эдик... - вдруг просто сказала женщина. - Ты меня извини. И не думай, пожалуйста, что я считаю тебя человеком низшего сорта. И Настя была права: у меня короткая память. Ты же из-под Казани, верно?
- Ну да, - кивнул я, вспоминая свое ненастоящее место рождения. - Село Среднее Девятово. Извините, что не Высшее. Не дорос.
- Да брось ты кривляться, Эдик, - отмахнулась мама Насти. - А я, знаешь, откуда? Нижние Мамыри. Еще смешнее, да? Михаил Кондратьевич, муж мой, вначале втайне от родителей со мной встречался. Когда отец, академик, узнал, то сказал ему: "Мамыри нам не нужны!". Миша тогда хлопнул дверью и тоже ушел из дома, как и Настя. Родители его тогда сразу содержания лишили. Переселился в общежитие, жил на стипендию. Меня потом туда вписали, когда мы поженились. Я на работу вышла, когда Юрику всего месяца три было - в ясли его отдала. По ночам одежду на заказ шила, чтобы было на что мебель новую купить. Потом потихоньку квартиру получили, и жизнь стала налаживаться... Я и сейчас работаю на дому, портнихой. Так что ты не думай, что мы - белая кость.
Я посмотрел на Вилену Марковну. Женщина, стоявшая передо мной, совершенно не походила на недавнюю даму с губами, презрительно сжатыми в ниточку. Надо же, оттаяла Снежная Королева... С чего это она взялась мне рассказывать историю своей жизни?
- Эдик, - мягко сказала женщина. - Ты не злись. Может, я к тебе относилась чересчур предвзято. Но и ты меня пойми: у меня ведь всего одна дочь, и я очень за нее беспокоюсь. Ну не хотела я, чтобы с ней встречались только потому, что она москвичка. Вот у нее подружки есть в мединституте, такие же умненькие, красивые, даже красивее ее, но приезжие. Ты думаешь, к ним очередь из женихов стоит? Вовсе нет. А москвички только успевают от парней отмахиваться. Что поделать, такова се ля ви, как говорит мой Миша. Я, признаться, идя сюда, совсем другую сцену думала увидеть... Боялась, что вот-вот и она ребенка без мужа растить будет. Смотрю, а ты бульон ей несешь... И видно, что любишь ты ее.
- Се ля ви такова, - возразил я, плотнее притворив дверь комнаты снаружи, чтобы не разбудить Настю, - что Вы вздохнуть своей дочери не давали. Вот она и ушла, чтобы человеком себя почувствовать.
- Да все я поняла, Эдик, - вздохнула Вилена Марковна. - Вы, молодежь, умнее нас оказались. В общем, Эдик - она протянула мне руку. - Как Настя поправится - жду вас обоих в гости. И не дуйся. Мир?
- Ладно, - кивнул я и добавил: - Я Вас понимаю. Каждая мать за свою дочь боится.
- Ну вот и славно, - совсем тепло улыбнулась Настина мама. - Оставляю ее под твоим надзором. Всех благ тебе!
- А Вы куда? - спросил я, не веря своим ушам.
- Домой, - решительно сказала Вилена Марковна. - Пусть Настя поспит. Позже зайду.
И, запахнув полы шубы, она удалилась.
***
- Слушай, старик, - озабоченно сказал мне мой приятель Толик, когда мы вдоволь наигравшись в карты, собрались поужинать сосисками с макаронами. - Держи, это тебе на погоны, - он положил мне на плечи по карте. Играл он мастерски. - И макароны накладывай. Это
