Железный канцлер (СИ) - Старый Денис
Я не врал, когда говорил Кате, о том, что Тривидик для меня был дорог. Он один из создателей того самого паровоза, который уже в самое-самое ближайшее время, не пройдёт и трех месяцев, как отправится бороздить пространство между реками Дон и Волга.
Но первый паровоз всё-таки провезёт первых пассажиров три километра вокруг Охты. Там уже собраны рельсы, которые в последствии будут использованы при модернизации одной из Кронштадтских верфей, где я планировал запускать производство пароходов с возможностью их совершенствования. Ещё бы каким-то образом уговорить императора проехаться в вагоне. Это было бы для истории очень интересным и важным.
Я мог и хотел показать первый русский паровоз в действии. Но чертежи, блоки, схемы, принципиальную конструкцию парового двигателя — всё это нельзя никому раскрывать. Пускай сами доходят до тех решений, что мы уже перескочили. Дадут нам при этом некоторое преимущество. У развитых странах, таких, как Англия более сконцентрированные производства и выше в промышленный потенциал, так, зачем же им ещё давать основу для ускорения?
Вот поэтому Тревидик, когда всё-таки решил сбежать в Англию, был застрелен. Нужно ещё как-то вытянуть своего человека, которого осуждают на каторгу за убийство. Но это я буду делать каким-то подпольным, тайным образом, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание. К слову сказать, я уже занимаюсь этим вопросом. Своих людей, способных решать некоторые щекотливые вопросы, нужно всегда защищать.
— Не посмотришь ли мои эскизы? — после продолжительной паузы спросила Катя.
— Да, конечно, — с нескрываемой радостью сказал я.
Тема убийства Тревидика была сложной, я был рад, что она закрыта. Между тем, я был уверен, что Катя все поняла и приняла и этот эпизод. Наверняка, она не знает всей подноготной, почему инженер был убит. Катя, как и большинство людей в Российской империи даже не догадывается о тех, тектонических сдвигах в технологиях и культуре производства, которые имеют место быть в Англии и в некоторых других развитых странах. Нельзя России прозябать в закостенелом понимании, что лишь земля является источником всех благ. Хотя, в некотором смысле так и есть, если брать в расчет полезные ископаемые.
— Дорогая, я мало, что в этом понимаю, — сказал я, рассматривая эскизы.
— Неужели мсье Сперанский есть то, в чем вы не разбираетесь, — звонко рассмеялась Катерина.
— Я вот еще, о чем хотел с тобой поговорить, — откладывая рисунки, сказал я. — Ты не задумывалась о том, чтобы стать, наконец, светской львицей?
— Тебе мало львов? — смеялась Катя, показывая рукой в сторону многочисленных скульптур в парке.
— Львов много, но львица у меня будет только одна! — улыбнулся я, привстал и поцеловал Катю в губы. — И все же.
Катя стала серьезней, посмотрела на меня сосредоточенным взглядом и сказала:
— Когда-то я говорила, что хочу быть опорой тебе во всем. И я вижу, что тебе не хватает признания в обществе. А мне не хватает ощущения быть полезной. Вот это все… — Катя показала на эскизы. — Очень важно и интересно, но это лишь способ меня увлечь. Для тебя не должно быть секретом, что главным моим увлечением являешься только ты.
— Можно прожить несколько жизней, но ни в одной не встретить столько желанных и приятных слов, — сказал я, взял чуть прохладную руку жены и с той нежностью, на которую только был способен, поцеловал.
— Значит, так… — оживилась Екатерина Андреевна Сперанская, в девичестве Оболенская. — Начнем создавать салун через женщин…
И тут обнаружилось, что супруга моя, несмотря на то, что часто пропадала в поместье, обзавелась немалым количеством обещаний и контактов. Оказывается, что Великая княгиня Финляндская Александра Павловна обещала визит даже не ко мне, а к моей супруге. Приятельские отношения у Кати завязались и с женой Юсупова, и с дочерью Суворова, и с немалым количеством других знатных особ женского рода.
Благо, теперь есть большой дом, где можно принимать многолюдные визиты. Если я, скорее, все же работяга, у которого нет времени на паркетное расшаркивание, то Катя на просторах светский баталий, уверен, добьется многого. Не даром же она была в иной реальности одной из самых знаменитых светских львиц Петербурга.
Глава 18
Петербург
16 мая 1799 года
Делегация Швеции чувствовала себя явно неловко, уверен, что и уязвленно. А никто им не обещал комфортного к себе отношения. Я не забыл то своё состояние, когда меня просто унижали в Стокгольме. Не сорваться и не выстрелить в какого-нибудь шведа, из стоящих тогда вдоль дороги, мне помогало только одно осознание, что я обязательно ещё отомщу. И я мстил. Правда, не достаточно, так как месть была не прилюдной.
То, как я вел переговоры, было попранием всех дипломатических норм и правил, которые можно только придумать. Я сидел на стуле, возле стола, на котором стоял бокал с вином. И я пригублял не самое плохое Крымское со своих виноградников. При этом, шведским дипломатам я не предлагал ни вина, ни чего бы то ни было другого, кроме унижения.
Кроме стула и стола, больше в переговорной комнате не было никакой мебели, даже завалявшегося пуфика. Между тем, передо мной стояло трое человек. Это были три шведа, которые в качестве послов прибыли не так давно в Россию. Швеция хотела как можно быстрее заключить Мирное соглашение. Я хотел как можно больше поиздеваться над ними. Я не злопамятный человек, но некоторые эпизоды просто нельзя не вспоминать.
— Мсье Канцлер, признайте, будьте любезны, что вы уже отомщены, и прикажите слугам, чтобы они принесли нам, наконец, стулья. Если бы я не понимал ваши чувства, то уже давно бы покинул Петербург, — через полчаса переговоров ни о чём, заявил глава шведской делегации, бывший шведский посол Российской империи, граф Стединг.
— Граф, в принципе, как и всех вас, господа, я не держу здесь в Петербурге. Если вы ещё не поняли, то столица Российской империи готовится грандиознейшему событию, и мне нужно быть не здесь с вами, господа, а контролировать, чтобы выставка была подготовлена в срок, и чтобы там было всё так как и задумано, — с презрительной усмешкой говорил я. — Граф, вы в моих словах заметили хоть намёк на то, что я хочу иметь с вами дело? Или вы, господа? Мирные переговоры должны отталкиваться от положения дел на поле боя. Как там дела?
Дела были, мягко сказать, не очень.
— Но как же, господин канцлер? Это война должна закончиться. Хватит уже умирать русским и шведским солдата. Тот, кто её начал, уже мёртв, — возмутился ещё один член шведской делегации Эммануил де Гир.
— Что-то ранее вы молчали о смертях. Где прозвучали первые воинственные заявления? Может в Петербурге? Нет, в Стокгольме. И когда я прибыл с тем, чтобы предотвратить все именно что шведские смерти… Вы унизили меня, — я усмехнулся. — На днях я купил отличные две пары дуэльных пистолетов. Не хотите ли, господа, испытать их? Давно я искал верноподданного шведского короля, чтобы получить сатисфакцию за свое пребывание в Стокгольме.
— Мы не верноподданные короля. Пока у нас нет монарха. И мы готовы и этот вопрос обсуждать, — нашелся де Гир. — Дуэль на переговорах — это скандаль.
— Не хотите дуэли… Ладно. Но интересная же у вас, шведов традиция — убивать своих королей, ранее таких возлюбленных всем народом, как только вы начинаете проигрывать войну именно что России. Карла XII убили, когда проигрывали Северную войну. Вот сейчас и Густав Адольф пострадал, — продолжал я макать в грязь шведскую делегацию.
Когда случился русский прорыв, и Ботнический залив был уже почти обойдён по суше, а до Стокгольма суворовским войскам оставалось всего-то двести двадцать вёрст, шведы сильно призадумались, что им делать. Была сделана попытка заключить новое перемирие. Но, так как предыдущее было нарушено, веры шведской стороне никакой не было. И русский император настаивал на продолжении войны.
А ещё первый батальон французских войск высадился в Норвегии. Пусть Наполеон Бонапарт и не вступил сразу же на шведскую землю, но все было ясно и понятно. Вопрос заключался только в одном: будет ли вовсе существовать шведское государство.
