Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
Она тут же открыла папку, стала листать картинки, в основном это были портреты, спрашивая, «кто это», и несколько карандашных пейзажей с видами из моего окна: сопки, море, корабли на рейде. Один из кораблей я настолько приблизил, что он не влез кормой целиком, но на его левом крыле мостика был виден человек в штурманской фуражке и тёплой кожаной куртке.
Мне нравилась эта картинка тем, что каким-то, непонятным и мне образом, передавалась погода, тревога и настроение: чайками, выворачивающими крылья от ветра, рваными клочьями дыма, трепещущими флагами, матросом, скалывающим лёд с лебёдок, и самим штурманом, зябко кутающимся в поднятый меховой воротник. Ещё мне нравилась эта картинка тем, что в ней можно было прописывать мельчайшие детали и она ещё, не смотря на общий благоприятный эффект, была не дописана.
— Мама, смотри, какое чудо! — воскликнула Светлана, показывая картинку «лицом» к входившей в зал матери.
— Ох! — произнесла та и нахмурившись посмотрела на меня. — Это тоже ты, э-э-э, нарисовал?
— Нарисовал, — кивнул головой я.
Они охали и ахали над моими рисунками, я же был спокоен, так как к ахам и охам привык и не считал свой «дар», настоящим даром свыше. Мои рисунки хоть и получались идеальными, но они меня не радовали, как мои прежние картинки. Так, как сказал мне «предок» не радовался ни кто из гениев. Творчество, когда достигалось своего апогея, становилось либо мукой, либо ремеслом. Айвазовский, например, нарисовал тысячи прекрасных картин, излучающих свет. Для кого-то это был верх мастерства, до которого расти и расти, а для него просто заученной комбинацией движений и подбор красок с кистям. Всё!
Так и у меня. Раньше любая картинка радовала меня, и я хвастался ею. Родственники поражались. Даже младший брат двоюродный пошёл в художественную школу, чтобы тоже уметь. Теперь же, как и с уроками в школе, так и рисункам, радоваться и удивляться переставали. Ну и правильно! Один обыгрывает всех в шахматы, другой, прыгает выше всех, третий крестиком вышивает или гладью. Я — хорошо создавал иллюзию окружающего мира простым карандашом. Ремесло-с…
— Ой! А это я! — сказала Светлана.
— Это тебе, — сказал я.
— Обалдеть! — сказала она. — Мама, это я!
— Мама — это она, — пошути я, вспомнив анекдот, но мою. реплику никто не заметил.
Портрет был хорошим. Хм… А каким он ещё мог быть?
— Точно ты. Это не фотография? Я видела такие…. Э-э-э… Крупнозернистые…
Пока женщины рассматривали мои рисунки, Виктор Васильевич, так человек представился мне, установил на цветной телевизор видеомагнитофон JVC HR-3300, подключил его, добившись на экране шипения и помех типа «снег» и вставил кассету. После нажатия кнопки «Пляу» «снег» пропал, пошли помехи строчками и наконец появилось изображение, где белым по чёрному светилась надпись «Twentieth Century-Fox. Presents».
Я проговорил:
— Кинокомпания «Двадцатый век Фокс» представляет. Продукция Харли Бернарда и Мэйса Ньюфилда. Грегори Пик и Ли Ремик в фильме Омен. Предзнаменование или Знамение. Музыка и текст песни Голдсмита. Под музыку звучат латинские фразы: Мы пьем кровь. Мы едим тело. Поднимите тело сатаны. Радуйся, радуйся, Антихрист! Да здравствует сатана!
— Ты всё врёшь! Шутишь! — рассмеялась Светлана.
— Нисколько! — покрутил я головой и продолжил под картинку движущейся машины снятой изнутри и возникшую надпись. — Рим. Шестое июня шесть часов утра.
Мужчина берётся за голову, а я продолжил «переводить».
— Ребёнок умер. Он дышал какое-то мгновение, потом перестал дышать. Ребёнок мёртв. Умер. Ребёнок мёртв.
Машина остановилась, мужчина вышел, а я посмотрел то на одну, то на другую женщину, сидевших с разным выражением лиц. Светлана с открытым ртом, её мать со сжатыми губами и нахмуренными бровями. Виктор Васильевич с интересом смотрел на меня, а не на телевизор.
— Переживёт ли она это? — продолжил я. — Боже, как она хотела ребёнка. Конечно, ведь время идёт. Что мне сказать? Что мне теперь сказать ей?
— Вы могли бы усыновить ребёнка, — говорит человек в сутане.
— Она хотела своего.
— Смею заметить, он даже похож. Вашей жене не обязательно об этом знать[2].
* * *[1] https://ru.wikipedia.org/wiki/Sikorsky_CH-53_Sea_Stallion
[2] https://vkvideo.ru/video-213757173_456240456?ref_domain=yastatic.net
Глава 28
— Хороший перевод, Михаил! Я бы сказал, артистичный. Даже интонации кое-где сохранены.
Так обратился ко мне Виктор Васильевич после просмотра.
— Жуть какая! — проговорила Надежда Евгеньевна.
Она не раз повторяла эту фразу во время всех двух часов просмотра, продолжала ахать и охать, прикладывать ладони к груди. Светлана давно сидела молча и даже прекратила пить чай, который то и дело подливала нам Надежда Евгеньевна. За два часа мы опустошили каждый по пять стаканов. Я считал. Кроме Светланы. Та с середины фильма замкнулась.
— Такое кино нельзя смотреть, — вдруг сказала она. — Я сейчас готова убить любого.
— И даже маму, — решила пошутить Надежда Евгеньевна.
— Ой, мама, тебя…
Понятно было, ч то она собиралась сказать: «первую», но вовремя, увидев мои расширившиеся глаза, остановилась
— Тебя я люблю. А вот его…
Она ткнула в меня пальцем.
— Его готова убить!
— За что⁈ — удивилась мать.
— За то, что переводил хорошо. Артистично слишком.
— Во, как⁈ — развёл руками я.
Я уже давно не сидел, а ходил по комнате. Так было легче дышать. Некоторые диалоги были длинным.
— Вам, молодой человек, в институт искусств надо поступать.
— Этого ещё не хватало⁈ — хмыкнув, сказал я и, улыбнувшись, добавил. — У них, артистов, жён много, а я однолюб.
— Откуда знаешь? — спросил Виктор Васильевич, улыбнувшись. — Со многими встречался?
Женщины посмотрели на меня с ожиданием ответа.
— Наследственность, — серьёзно сказал я. — У нас в роду разводов нет.
— А-а-а… Тогда понятно, — кивнул головой Виталий Васильевич. — Слушай, Михаил, у меня есть к тебе деловое предложение, но давай мы обсудим его на улице. Или в моей машине. Вы, Надежда Евгеньевна, отпустите нас? Или ты хотел бы задержаться?
— Ну, — скривился я. — Вы же сказали, что у вас ко мне дело… Как я могу вам отказать. Ведь вы же ради этого со мной и встретились.
— Именно! Ты всё правильно понимаешь! Тогда пошли?
— Тогда я пойду? — спросил я обращаясь сразу к обеим хозяйкам дома.
— Иди! Всё равно я на тебя ещё злюсь! — сказала Светлана. — Такие фильмы нельзя показывать.
— Да уж, Виктор, покачала головой Надежда Евгеньевна, и добавила с ударением на последнем «о», — Такое кино нам не нужно!
— Хе-хе, — подумал я. — Так комментатор Николай Озеров сказал во время хоккейного матча между сборными СССР и Канады 28 сентября 1972 года, чтобы подчеркнуть неспортивное поведение канадцев в моменте. А она молодец!
— Понял-понял вас. Первое, что было из английских схватил. Был ещё «Блеф» итальянский, но уговор был про Англию. Или ты и итальянский знаешь?
Он посмотрел на меня со снисходительной улыбкой.
— Блеф я бы посмотрел, — подумал я, но вида не подал. Киноряд в памяти имелся, но это было не то кино, хе-хе…
— До свидания, — сказал я обращаясь к женщинам чуть, поклонившись каждой, а потом спросил Светлану. — На день пионерии давай в парк сходим? На каруселях покатаемся.
— Там видно будет, — всё ещё продолжая хмуриться, сказала Светлана. — Пока!
— До свидания, Михаил. Заходи обязательно!
Мы с Виктором Васильевичем, быстро собравшим свою технику в сумку, вышли.
— У меня возле гастронома машина, — сказал он и ускорил шаг почему-то оглядываясь по сторонам.
— Чего-то опасаетесь? — спросил я.
— Хм! Этот Дживиси стоит, как мой «Жигуль». Я его на один из таких же магнитофонов и поменял.
