Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
— Голливуд, — кивнул головой я и голосом кинокритика заявил. — У них в последнее время совершенно размазались границы между «хорошими парнями» и «мразями». Как в шестьдесят восьмом «Кодекс Хейса» отменили, так и пошло-поехало.
— Что за «Кодекс Хейса»? — удивилась Надежда Евгеньевна.
— Как, вы не знаете? — «удивился» я, специально затеявший этот разговор, чтобы удивить её. — Стандарт нравственной цензуры, введённый в США в тридцатом году Ассоциацией производителей и прокатчиков фильмов. Снимать фильмы, не соблюдая кодекс Хейса, было можно, но такие фильмы не имели шанса быть выпущенными в прокат кинотеатров, принадлежавших членам ассоциации. В шестидесятые годы киностудии отказались от соблюдения устаревшего кодекса, а в шестьдесят восьмом году он был отменён.
— Цензура⁈ В США⁈ — ещё больше удивилась Надежда Евгеньевна. — Там же нет цензуры?
— Официальной государственной цензуры, вроде, как, нет. Это «общественная» Ассоциация.
— И что же запрещала эта цензура, а сейчас разрешено? — улыбнулась Надежда Евгеньевна.
— Много чего. Было запрещено использование обсценной лексики и экспрессивных выражений, включая и такие слова, как «God», «Lord», «Jesus», «Christ» (если только они не произносятся благоговейно в связи с надлежащими религиозными церемониями), «hell», «damn»[2], «Gawd»[3]. При этом их можно было показывать написанными (кроме откровенно нецензурной брани).
— Что такое «Damn» и «Gawd»? — спросила Светлана.
Я объяснил.
— Интересно. А что ещё? — спросила она же.
— Ну… Изображение любой соблазнительной наготы, например. Причём не допускался показ не только обнажённых актёров или актрис, но и их силуэтов или теней. Также не допускалось, чтобы персонажи говорили о, кхм, сексе в соблазнительной коннотации, только в порицательной.
Светлана на слове «секс» расширила глаза, а Надежда Евгеньевна вздрогнула.
— Кхм-кхм, — «выдавила» она. — Пойдёмте, оденемся, да я уже хочу домой.
Пошли, оделись…
— Ты откуда так много про Голливуд знаешь? — спросила Надежда Евгеньевна, когда мы спускались по высокой и широкой лестнице от кинотеатра к трамвайной остановке.
— Разве это много? — пожал плечами я. — В какой-то радиопередаче американской слышал. Там как раз про то говорили, что в фильмах стали проскальзывать бранные слова и откровенно соблазнительные эротические сцены.
— Ты так легко говоришь о… О взрослых вещах.
— Вы о словах эротика и секс? А как о них не говорить, отвечая на ваш вопрос?
— Но ты так легко оперируешь этими словами… И ещё… «Обсценной лексики»…
— Так как они говорили: «obscene language», — так я и перевёл.
— Постой… Они говорили по-английски?
— Э-э-э… Так, американская станция… Я же говорил.
— Я думала «Голос Америки» на русском.
— Ха-ха! Слушают партийные работники вражеские голоса, — подумал я, но сказал. — Не-е-е… Там пропаганда одна. Я или Австралию, или Америку, или Сингапур слушаю. На их ридной мове.
— Ты и украинский язык знаешь? — удивилась Надежда Евгеньевна.
— А что его знать? Все мои предки приехали с Украины. Но говорят, правда, на суржике. Мова на западе, а мои бабушки с дедушками приехали с восточной Украины. Но трохи мову розумею и хиба балакать придётся, не посрамлю, хе-хе.
— А мы из-под Одессы. Папа Светин из Николаева, а я из Крыжановки. Это пригород Одессы.
— Киноактёр Леонид Быков — мой двоюродный дядя, — сказала Светлана с нотками гордости в голосе. — Это который…
— Света, это неприлично, везде и всем это говорить! — жёстко оборвала дочь Надежда Евгеньевна. — Половина города Владивостока знает, что… Хм…
Подошёл трамвай, мы забрались в него и даже нашли два свободных места: Одно двойное, и одно одинарное. Надежда Евгеньевна села отдельно от нас.
— У-у-у, какая умная тётка, — подумал я. — Даёт свободу дочурке? Что-то заметила?
Между нами со Светланой восстановились «нормальные», «школьные» отношения. И мы проболтали с ней о фильме, который так до конца и не досмотрели. Но с самого начала было понятно, что «Бандит» пари выиграет и приведет грузовик с контрабандным пивом вовремя, получит приз, а бонусом к нему — красотку, сбежавшую из-под венца.
* * *[1] https://vk.com/video-106169836_456240485
[2] Проклятье. (Будь проклят тот день, когда ясел за баранку этого пылесоса. — Damn the day I got behind the wheel of that vacuum cleaner).
[3] Боже мой!
Глава 27
От трамвая мы шли пешком. Можно было наискосок по тротуару выйти прямо к дому Чарусовых. Не как идти к Энерготехникуму, а левее. Автобус надо было ещё дождаться, а потом ехать вокруг до кольца Сахалинской, а от него всё-равно идти. Так лучше уж сразу идти. Но в горку… Да…
В горку мы шли молча, а у их дома остановились отдышаться.
— Мы чуть-чуть погуляем, — сказала Светлана и её мать только пожала плечами.
— Уроки я выучила. А время детское.
— Хочешь сказать, что ты уже взрослая? Не рановато ли? — отреагировала Надежда Евгеньевна.
— Мы буквально двадцать минут. Поболтаем. В кино так и не получилось.
— Что так? — усмехнулась Надежда Евгеньевна.
— Не прилично, — дёрнул плечами я.
— Да, хотела спросить… Ты, действительно английский язык так хорошо знаешь, что можешь разбираться в тонкостях перевода?
— Ну-у-у… В общем-то — да. У нас дома «Оксфордский» словарь есть. Люблю его перечитывать на досуге.
— Хм… Перечитывать на досуге… Хм… Оксфордский словарь…
Надежда Евгеньевна чему-то задумалась.
— А в чём вопрос?
— Да в том, Миша, что у нас иногда появляются фильмы без дубляжа. Для просмотра в узком кругу. В основном американские… Мы приглашаем знакомых переводчиков. И даже деньги платим. Недавно привозили «Унесённые ветром». Ну, ты её, понятное дело, не смотрел… Хороший фильм, но даже я понимаю, что переводчик врёт
— Я слышал про него. Тоже по радио. Самый кассовый фильм. Почти четыре миллиарда долларов сборов.
— Сколько⁈ — раскрыла рот Надежда Евгеньевна.
— Так, более чем за двадцать пять лет показа. С тридцать девятого года в прокате… Куча номинаций и статуэток «Оскара»!
— Слушай, ты такой интересный! Приходи к нам завтра в гости. Я человека одного приглашу. Он тоже про кино любит поговорить и посмотреть. А мы с тобой поговорим про закадровый перевод. Сможешь кино перевести?
— Наверное, — сказал я, снова пожав плечами.
Радиопередачи на английском языке я слушал свободно, понимая почти всё, за исключением каких-нибудь экономических терминов. Причём, я и раньше пытался улучшить свой английский с помощью их прослушивания, и мне, с пятого на десятый, удавалось понять, о чём говорят. Но с «приобретением» запасов памяти «предка» со словарным запасом около двадцать тысяч слов (кто их считал?) словно прорвалась плотина. Я не просто улавливал смысл, я понимал каждое слово и научился строить смысл по ним.
У нас дома оксфордского словаря не было, но он имелся в моей голове. Предок был ещё тем полиглотом и как я уже говорил, где-то в моей памяти имелся и французский, и немецкий, но я опасался к ним даже «прикоснуться», опасаясь, что и они на меня хлынут. В эфире я быстро пролистывал радиостанции транслирующие свои программы на других языках, опасаясь, что со мной произойдёт то, что произошло с английским.
Дело в том, что услышав по радио английскую речь, я попытался понять её, и вдруг — понял, что он говорит по-русски. На самом деле он продолжал грассировать по своему, но мне долгое время казалось, что они вдруг заговорили на моём родном языке. Только чуть позже, снова упорно прислушиваясь, я стал вычленять слова и смыслы, из которых они складывались. В разных словосочетаниях смыслы фраз были разными.
Мысленно обратившись к Оксфордскому словарю, мне удалось вложить в свой «переводчик» имеющиеся в словаре характерные для англичан словосочетания и понятия. С ними, как оказалось, просмотр американского фильма «Смоки и Бандит», шедшего с плохим закадровым переводом, играл другими красками. Переводчик опускал сальные шуточки Бандита и откровенные предложения, которые тот отпускал в сторону беглой невесты, случайно попавшей к нему в машину.
