Надо – значит надо! (СИ) - Ромов Дмитрий
— Очень приятно слышать такую характеристику, — кивает Горбачёв. — Мы Егора Андреевича тоже ценим. Ну, что же, товарищи, правильно сделали, что зашли и показались. Я рад, что у «Факела» будет боевой командир. Можете рассчитывать на помощь партии.
— Большое спасибо. Передавайте большой привет Раисе Максимовне.
— Да, — качает головой Белоконь, когда мы выходим. — Если постоянно надо будет так ублажать начальство, я пожалуй своё согласие не дам.
— Вы уже дали.
— Ну, я пока присматриваюсь, — пожимает он плечами. — Мне вот эти все чиновничьи штучки совсем не нравятся. Будто на должность столоначальника претендую. Гоголь и Салтыков-Щедрин, вместе взятые.
— Ладно, не беспокойтесь, это был нестандартный шаг в рамках политических мероприятий. Вам такое делать не придётся. Да и мне, надеюсь, нечасто.
Мне сейчас с Горбачом ссориться незачем. Мои условные союзники — Андропов и, с некоторой натяжкой, Чурбанов. Не такие уж они сильные сейчас. А со Злобиным вообще вопрос открытый. Хочет меня держать под рукой, но подальше ото всех. Типа, как в Наушках. Так что пусть Горби думает, что я человек лояльный и даже немного преданный. Видимость, что всё прекрасно, и у нас тут царит большая и чистая любовь, разрушать не надо.
Мы идём по длинному коридору с паркетным полом и ковровой дорожкой.
— Представляете, — говорю я, — в Лефортово тоже коридоры коврами устланы.
— Это ты к чему? — удивляется Белоконь. — Странные ассоциации.
— Да, это так, ни к чему. Просто вспомнилось вдруг.
Я останавливаюсь.
— Погодите немного, — киваю я. — Постоим, поговорим пару минуток.
— Чего?
— Про Зевакина хочу рассказать кое-что.
Белоконь хмурится, а я подробно рассказываю всю историю, произошедшую у нас с этим типом. И про Наташку, и про публикацию, и про увольнение. Когда описываю, как его отметелил, в глазах майора вспыхивает что-то вроде торжества.
— Но как он после такого убойного материала выкрутился? — скрежещет он зубами.
— У бати связи остались. Самого его турнули с должности, но сынка отмазать сумел в очередной раз. Я за ним не следил, думал, конец ему, а он пристроился в женский коллектив. И опять начальником. Хоть и небольшим, но начальником.
— Ган*он, — качает головой Белоконь. — И что ты предлагаешь?
— Предлагаю вам хорошенько всё взвесить. Поймите, чего вы хотите. В вопросе «закон или справедливость» я, с определёнными оговорками, выбрал закон. Так что перед законом, судя по всему, этот козёл чист. Ну, а что выберете вы, решать только вам. Я поддержу любое ваше решение. И помогу. Можете на меня рассчитывать. Если решите его… того… лучше сделать это, когда вас здесь не будет.
— Я подумаю, — кивает он.
— Хорошо. Я послезавтра уеду на несколько дней, так что вернёмся к этому вопросу после моего возвращения. А вы пока со Скачковым побудете. Поприсматривайтесь, что к чему. Если что-то будет непонятно, обязательно спрашивайте. В общем, начинайте входить в курс дела. Сейчас мы с вами заедем перекусим, а потом я вас в ГлавПУР отвезу.
В день вылета Злобин заезжает за мной сам, в сопровождении гэбэшной охраны. Парни усаживают меня в «Чайку» и остаются у подъезда. В этом есть, конечно, элемент неопределённости, но настаивать в этой ситуации на собственной охране смысла не вижу. Даже если они доедут со мной до аэродрома, дальше я, в любом случае, останусь один на один с Де Ниро.
Мы едем в Раменское. Злобин даёт мне мой загранпаспорт, сданный после возвращения из предыдущей поездки. Мы проходим проверку документов и двигаем на борт. О-па! Вот на ТУ-114 мне ни разу летать не доводилось. Живая легенда. Огромный, длинный, на высоких изящных ногах, с четырьмя винтами. Рекордсмен по надёжности, скорости, грузоподъёмности и чему-то там ещё.
На нём даже «Японские авиалинии» летали в своё время. Правда, сто лет назад, конечно. Теперь это уже ископаемый динозавр. Не удивлюсь, если последний из рода. Обычный белый, с синей полосой по борту и красным прямоугольником флага на хвосте. Конкретно этот борт числится за Министерством обороны.
Поднимаемся по трапу. За нами идёт ещё один человек в гражданке. Стюардессы нет, зато есть лётчики в военных комбезах и пятеро офицеров. Среди них один летун, пожилой генерал-майор, остальные все сухопутные. Ещё один генерал, и три полкана. Серьёзная делегация.
— Здравствуйте, товарищи, — приветствует присутствующих Злобин.
— Товарищи офицеры! — командует лётный генерал, и все встают и вытягиваются.
Звание у Де Ниро такое же и, более того, он в обычном гражданском костюме, однако должность требует проявить уважение.
— Давайте по-дружески, по-товарищески, — улыбается он своей самой располагающей улыбкой. — Где нам разместиться?
— Пожалуйста, выбирайте, Леонид Юрьевич.
Он оглядывается, осматривая салон. Начиная от десятого ряда и до самого хвоста проход заставлен деревянными ящиками, закреплёнными с помощью тросов. Какое-то оборудование, оружие — вряд ли.
— Ну вот здесь, — показывает Злобин на свободные места в первом ряду. — Если не занято.
Разумеется, не занято. Специально для него ряд оставили.
— Давайте знакомиться.
Мы знакомимся. Меня представляют, как помощника и переводчика с английского. Зачем Злобину переводчик с английского никто не спрашивает. А вот дядю со скучным лицом и большими залысинами, того, что поднялся по трапу следом за нами, Злобин представляет, как Николая Карловича Немчинова, ещё одного помощника. Такого я не знаю, не видел никогда. Ну, значит, познакомимся. Немчинов садится рядом со Злобиным, а я прохожу на пару рядов назад и пробираюсь к окну. С прицелом на то, чтобы вытянуться на три места и спокойно поспать.
Вскоре запускаются двигатели, заставляющие задрожать салон крупной дрожью. Шум от моторов идёт приличный. Но, тем не менее, самолёт классный. Всегда было интересно на нём пролететь. Хлопает дверь. К нам выходит один из членов экипажа.
— Ну что, товарищи, готовы?
— Готовы, сынок, — кивает генерал-летун.
— Тогда я пару слов скажу о маршруте. В пути у нас будет одна остановка. Примерно через два с половиной часа мы совершим посадку в Оленегорске, Мурманской области и дозаправимся. А оттуда уже напрямую полетим в Гавану. Время в пути от Оленегорска составит примерно одиннадцать часов. Может быть небольшая корректировка в зависимости от ветра. Пока, по нашим сведениям, ветер дует попутный, так что, может ещё и раньше прилетим. Ну что, разрешите взлетать?
Все смотрят на Злобина.
— Он сказал, поехали, — улыбается тот, и лётчик уходит.
Самолёт трогается с места, двигатели начинают реветь ещё сильнее, вибрации тоже усиливаются и мы переходим к разгону. Необычно, про ремни безопасности никто не сказал.
Самолёт взлетает, оставляя внизу быстро уменьшающиеся коробчёнки машин и зданий. Мощно. Офицеры оживлённо болтают.
А в поезде мелькали две колоды и нож,
Шмат сала, водка, голое колено…
Ножи и колоды, разумеется, не мелькают, а вот коньяк и, вполне возможно, сало появляются сразу после взлёта, вызывая ещё большее оживление. Мне никто ничего не предлагает, но я, собственно, и не претендую. Укладываюсь на трёх свободных местах. Края сидений немного врезаются в бока, но в принципе ничего. Жить можно. Я закрываю глаза и отрубаюсь.
В Оленегорске мы все остаёмся в салоне. Нам быстро доливают керосина, и самолёт снова взмывает ввысь. Члены экипажа раздают бумажные пакеты с сухим пайком. Раздаётся громкое шуршание и начинает пахнуть копчёной колбасой. Хороший паёк, надо посмотреть, чего там положили военным интуристам.
После еды разговоры и веселье стихают, и все медленно погружаются в анабиоз. Некоторые следуют моему примеру, располагаясь на свободных рядах, а прочие стойко и практически несгибаемо продолжают сидеть в своих креслах. Я опять засыпаю.
Когда я просыпаюсь в салоне звучит громкий храп, который в соединении с гулом моторов превращается в грозное оружие. Я сажусь и разминаю затёкшую шею.
