Надо – значит надо! (СИ) - Ромов Дмитрий
— Ну, назначает не он, и окончательное решение не он будет принимать, а коллектив товарищей. Он только подпишет перевод в ГлавПУР. Мы же под ними формально. Хотя Злобин хочет под себя перетянуть структуру нашу. Но зачем в одних руках две военизированные организации держать, правда ведь?
— А ГлавПУР на вас не посягает? — интересуется Белоконь.
— Нет, им генсек чётко полномочия обозначил. Ладно, сейчас заскочим в уголовку и поедем ко мне домой.
— Зачем? — удивляется он.
— В главке уголовном у меня дело на пять минут. А домой просто в гости. С женой познакомлю.
При упоминании жены майор чуть мрачнеет.
— Скачков придёт, — добавляю я. — Платоныч с сынком своим. Пацан военным хочет быть, кстати.
— А родители твои?
— Они в Геленджике. Хотел смотаться на следующей неделе, заодно бы нашу базу вам показал, но не судьба. Еду в командировку со Злобиным. А вы останетесь на попечении Скачкова.
— Слушай, да зачем огород городить? Если Злобин против моей кандидатуры, то не нужно настаивать. Как потом сотрудничать будем, если отношения с самого начала кривые?
— Василий Тарасович. Всё хорошо со Злобиным будет. Вы уж мне поверьте. Так, приехали. Вы сидите здесь, а я мигом. Вить, пошли.
Мы выходим, берём коробки и заходим в здание. Остальные парни прикрывают. Я, блин, как американский президент. Надеюсь, рано или поздно напряг закончится и можно будет ослабить охрану.
— Олег Дмитриевич, разрешите? — заглядываю я в кабинет к Лямину.
— О, Брагин. Заходи. Ого! Прям действительно двенадцать бутылок коньяка что ли? Я ж думал, это хохма. Мне и те четыре не обязательно было. Я ж потому что Чурбанов помочь попросил.
— Нет уж, как так-то? — смеюсь я. — Брагин слов на ветер не бросает. Сказал, как отрезал. Там только коньяка сего восемь бутылок, больше не оказалось. Вы меня извините.
— Да ладно, какая проблема? Я же говорю, и так бы… о, а это что, икра что ли?
— Да, икорки вам решил подкинуть. Смотрите, мы вместо недостающего коньяка виски поставили.
— Ну ты даёшь, Брагин, — качает он головой. — Будет призовой фонд, значит. Отличившимся сотрудникам в качестве премии буду вручать. Спасибо.
— Это вам спасибо, — улыбаюсь я.
— На вот, держи материалы. Это копии основных документов. Дело старое, нераскрытое. Там были подозреваемые, их опознали, улики железные, свидетельские показания и чистосердечные. Но потом свидетели отказались от своих, а обвиняемые от своих показаний. И даже улики пропали. Короче, никто не сел. Хотя преступление жестокое. Изнасилование и убийство. Убивать не хотели, но так получилось, по неосторожности. Зачем тебе?
— Да, хочу проверить одну версию. Я ведь в юридический поступать собираюсь. Потом обязательно расскажу.
— Ты там смотри только, аккуратнее проверяй, понял?
— Конечно, понял. Спасибо вам большое. Я все бумаги верну.
— Да, не забудь вернуть.
— Завтра же или послезавтра.
Я забираю папку и ухожу. Сейчас смотреть не буду, завтра утром гляну.
Вечер проходит в приятной домашней обстановке. Приходит Платоныч с Трыней и Скачков. Позже забегает Айгюль. Она без приглашения, просто, как говорится, шла мимо. Ну, это в её стиле.
Наташка угощает своими кулинарными шедеврами. Я подаю джентльменам виски, а сам с Андрюхой и с дамами налегаю на «Байкал». Трыня, освоившись, засыпает Скачкова с Белоконем вопросами относительно обучения в военном училище.
После моих рассказов о службе, он горит желанием пойти в пограничники. Времена, конечно, сейчас непростые, в плане Афгана, но отговаривать его я не буду. Может, кстати, удастся пораньше войска вывести.
В общем, вечер получается очень тёплым и по-домашнему уютным. Платоныча увозит его водитель, а Белоконя с Айгюль везут Алик с Витей. На этом их работа на сегодня заканчивается, так что не удивлюсь, если ночь Витя проведёт в квартире Айгюль на Патриках.
Утром, впрочем, он выглядит как всегда свежим и подтянутым. Молодец. Я делаю несколько звонков, выхожу из дома через чёрный ход и чуть задерживаюсь на ступеньках. Ночью пришла оттепель. С крыши летят крупные капли, чирикают воробьи, наполняя двор суетой, но главное не это. Главное — влажный, ещё холодный, свежий, но пахнущий весной воздух. Я набираю полную грудь. Воздух, как бабушка говорила, хоть ложкой ешь… Весна…
— В гостиницу! — командую я, забираясь в машину.
Белоконь уже ждёт в фойе.
— Василий Тарасович, — говорю я. — Давайте вот здесь в кресло присядем.
— Зачем это? — удивляется он.
— Сказать вам кое-что хочу.
Мы садимся.
— Вещь эта непростая… Тяжёлая и… не знаю, как выразить… В общем здесь и боль и исцеление от боли.
— Что за загадки, Брагин?
— Помните, вы ко мне на «губу» пришли в Наушках?
— Ну…
— И рассказали… рассказали про Оксану…
Челюсти его плотно сжимаются, взгляд делается жёстким, волчьим, а на скулах шевелятся желваки.
— Я говорю, вопрос тяжёлый, поэтому прошу у вас прощения, что тревожу старую рану.
Он молчит.
— Вы сказали тогда, что одного из тех подонков нашли и вроде как наказали его. А второй, тот, кто всё и совершил, ушёл от ответа.
— Он в армию пошёл, — хмуро говорит Белоконь. — Но меня к нему не подпустили. А потом, когда он демобилизовался, сменил фамилию, уехал в экспедицию или в другой институт поступил, переехал в другой город… Короче, следы потерялись. Да меня и самого перебросили туда, где об этом думать некогда было. Почему ты спрашиваешь?
— Я его нашёл. Мы можем прямо сейчас поехать к месту его работы и убедиться в том, что это действительно он.
Кадык у Белоконя резко подпрыгивает и через мгновенье возвращается на место.
— Можем не сейчас, — говорю я, — а можем и вообще никогда…
— Поехали, — едва слышно шепчет.
— Хорошо.
Мы выходим из гостиницы и садимся в машину. Я называю адрес и мы несёмся по утренним улицам и пдъезжаем к серому некрасивому зданию.
— Что это такое? — спрашивает майор.
— Институт повышения квалификации работников образования.
— И… он здесь? Работает или учится?
— Работает, — киваю я. — Недавно сюда перешёл. Раньше в другом месте работал. А, вон он, глядите.
Я показываю пальцем на человека, идущего с толпой в сторону входа. Лицо его выражает скуку и презрение. Он не смотрит по сторонам, а обречённо и понуро, будто каторжник, двигается вместе со всеми…
— Это точно он? — недоверчиво спрашивает Белоконь.
— Точно. Я, как выяснилось, его тоже знаю…
20. На Гавану!
Каждое утро в нашем заведении начинается одинаково… Так что ли в «Служебном романе» у Рязанова? От остановки к крыльцу с несколькими деревянными дверьми спешат сотрудники. А может, это и не сотрудники, а может быть, это слушатели курсов повышения квалификации. В Москве всего много, даже вот слушателей и то толпа.
Они взбивают бурую кашицу на асфальте, приближая весеннее очищение от надоевшего за зиму снега. Лица у них выражают радость и оптимизм, словно шары и голубое первомайское небо уже маячат на воображаемом горизонте. Мы встречаем Первомай с красными шарами…
Оптимизм — это здорово, конечно, но для некоторых людей эта жизнерадостная советская суета кажется тягостной и депрессивной. Возможно, им не нравится их социальное положение. Возможно, они считают, что явно достойны большего.
Один из этих обозлённых на злодейку-судьбу людей сейчас проходит в нескольких метрах от машины. Действительно, судьба обошлась с ним несправедливо. Причём, какой раз уже. Работал же в крутой экспортной фирме, ездил в загранкомандировки, имел замечательные карьерные перспективы.
Но всё пошло прахом или, как будут говорить в не таком уж далёком будущем, по одному месту. И всё как раз из-за этого «одного места» смазливой практиканточки, которая не пожелала дать по-хорошему. Можно подумать, переломилась бы она, если бы он её отжарил пару раз. И кто бы мог подумать, что так нелепо всё закончится.
