У последней черты (СИ) - Дмитрий Ромов
Сейчас он поднимает голову и лицо его изображает страшную скуку, а в глазах пляшут холодные языки пламени, такие же, как утром.
— А ты у нас, Пермяк, максимкой заделался? — тихо, и хрипло, закашивая под Марлона Брандо, спрашивает он. — Петрушкой и весельчаком? Театр одного актёра, в натуре, с балетом телевидения ГДР. Ну давай, тогда уж и спой ещё что-нибудь душевное. Из «Лейся песни», «Прощай», например. Ты Тумана помянул? Так скоро увидитесь. Дай-ка, Егор, волынку, я аккомпанемент массовику-затейнику задам.
Пермяк начинает ржать:
— Чё, отпустило очко? Сынуля пушчёнку достал, так ты осмелел? Ты ж не вор, Ферик, а фраер набушмаченный.
Я протягиваю Ферику пистолет, пусть стреляет, если хочет. Мне этот хрен татуированный не нравится.
— Давай-ка, непуть, вали со своими шестернями, — кривится Ферик, — и радуйся, что я хочу своими глазами посмотреть, как с твоей груди звёзды вместе со шкурой срывать будут на твоём же сходе. Твоим же шкрябалом.
— Да ты чё? — ухмыляется Пермяк. — Ты подумай, серьёзный какой. Так ты, может, шмальнёшь в меня?
Он оглядывается на своих, мол, гляньте только, герой нашёлся и начинает ржать:
— Ну, давай, ага, шмаляй. В натуре смельчак.
— Лучше потанцуй, — пожимает плечами Ферик и трижды стреляет в пол под ноги своему обидчику.
Тот не сразу, но ноги переставляет и в лице меняется.
— Ты чё сучка, — хрипит он, и тогда Ферик нацеливает пушку ему в лицо.
Пермяк сплёвывает под ноги и делает шаг, но не назад, а вперёд. Подходит и упирается грудью в ствол.
— Ты думаешь, я смерти боюсь? — кривится он. — Я боюсь только одного, не увидеть, как ты сдохнешь, гнида.
Он ещё раз сплёвывает и хладнокровно развернувшись, выходит из кабинета. А за ним и его команда.
— Пошли, — доносится из-за двери его голос. — Эти пусть прицепленные болтаются.
— Ну ладно, — говорю я глядя на часы. — Мне, пожалуй, тоже пора. Пушечку верните, пожалуйста.
— Испугалась? — спрашивает Ферик у Айгюль. — Он комедиант на понтах. Его всерьёз никто не воспринимает. Стригун, в натуре, его за глаза так и величают. Вечно с опаской своей ходит. Только сам бы он не попёр на меня, кишка тонка, кто-то посильнее за ним стоит. Ладно, об этом мы ещё подумаем. Держи.
Он отдаёт мне пистолет.
— Молодец ты, Егор, дерзкий и смелый. Ради невесты своей жизнью рискнул.
— Ради подруги, Фархад Шарафович, — говорю я без улыбки. — При всём уважении, но ради дорогой моему сердцу подруги.
— От дружбы до любви один шаг, — тянет своё он, но встретившись со мной взглядом, чуть сдаёт назад. — Ладно, это мы тоже потом обсудим.
Слишком много на потом откладываешь, муаллим.
Айгюль сидит ни жива, ни мертва от страху. Понимаю, увидеть занесённое над собой лезвие опасной бритвы, та ещё радость…
— Гуля, дядя Ферик его накажет, так что тебе больше не придётся испытывать ничего похожего, — касаюсь я её плеча.
Она молча кивает, а выхожу и вижу в закутке в коридорчике пристёгнутых к батарее охранников Ферика. Надо же, комедиант на понтах охрану вырубил твою, вот тебе и стригун.
Что-то как со вчерашнего дня разогнались делишки, так и не остановятся никак. Надо к другим делам переходить, а то блатная эта повестка достала уже. Ферики-шмерики, Пермяки-шмеряки, Зурабы-шмурабы.
Время бежит, летит, мчится вперёд, как ракета, и мне уже пора ехать в «Метрополь». Ах, если б знали вы, что за деликатесы, мне подавали в «Метрополе» две принцессы. Я это уже, вроде, цитировал, да?
Будущий генерал-гангстер Злобин уже здесь. Он сидит, вальяжно развалившись на стуле. Двубортный пин-страйп, в тонкую полоску, костюм, благородная седина на висках, морщины от вечной денировской улыбки и немного злые смешинки в глазах. Агент МИ-6, никак не КГБ.
Кстати, почему никому не пришло в голову пригласить Де Ниро на роль Джеймса Бонда? Весело было бы. Впрочем, это я юморю — защитная реакция организма, должно быть.
— А вот и наш ночной супермен, — приветствует меня без пяти минут генерал.
Тоже юморит, только я скрытно, а он явно.
— Здравия желаю, товарищ генерал, — отвечаю я на его приветствие. — Скажите мне, когда на этом безупречном костюме появятся широкие кумачовые лампасы?
— Только после звёзд на плечах.
Хех, про звёзды на плечах, вернее, на груди, сегодня уже было. Совсем недавно даже.
— Садись, — показывает он на стул. — И давай, коротко и по существу расскажи о своих похождениях и о том, кого я прикрыл в госпитале?
Я рассказываю. Коротко и по существу.
— Ну что за публика, — улыбается он, качая головой. — Голливуд да и только. Хорошо, что в нашей советской действительности нет места подобной мерзости.
— И то верно, — соглашаюсь я. — Потому как вся эта мерзость осталась лежать в районе совхоза имени Ленина. Вы когда мне дадите красную корку, дубликатом бесценного груза, так сказать? Чтоб там было сказано, всё, что сделано предъявителем сего, сделано по моему приказу и для блага Союза ССР?
— Я тебе не кардинал Ришелье. Надо мной страшный и строгий начальник имеется. Хочешь, чтобы он спросил, что это за Брагин такой?
— Не очень.
— Ну вот. Тогда попроси Чурбанова.
— Ясно всё с вами. Вам говорили, что вы на респектабельного гангстера похожи?
— Нет, — улыбается он.
— Похожи.
— Ладно. История неприятная, конечно, и ребят твоих жалко. Но, хочу сказать, что ты молоток, со всем разобрался.
— Разрулил.
— Хм… Ладно, разрулил. Я, тем не менее, немного беспокоюсь, о том, что ты собираешься вооружать моджахедов. Как бы они не вышли из-под контроля.
— Хотите мне своих инструкторов пристроить? — качаю я головой. — Не нужно, Леонид Юрьевич. Не нужно. Вы и так знаете, где они и сколько их, и в случае необходимости прихлопните одним движением руки.
Но это как раз мне и не нравится. Поэтому всей информации у него точно не будет. Только своих агентов он по-любому внедрить попытается, однозначно. Оставить небольшую, но неплохо организованную армию исключительно в моём ведении он ни за что не согласится. Это уж ясно.
— А что? — пожимает он плечами.
— Не думаю, что это хорошая идея. Что знают двое, то, сами понимаете. Зачем? Достаточно, что вы лично будете иметь доступ к управлению.
Он смотрит на часы.
— Ладушки, Егорушки. Времени много уже, сейчас Евка придёт. Что скажешь о ней? Ты понял, что за дамочка она?
Он говорит «дамочка», а звучит это, как «тёлочка». Но ясно, что его она интересует не как секс-объект. Хотя и это тоже, возможно. Даже обязательно, но не в первую очередь.
— Красотка, чё, — хмыкаю я. — Мне бы ваши годы, я б ей задал.
Злобин смеётся:
— Вот за что люблю тебя, Брагин, ты всегда в суть проблемы зришь. Вундеркинд.
Он даже протягивает мне руку для пожатия. Я жму.
— Но харэ хохмить.
— Стебаться,
