Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич

Вновь росчерк пера — быть по сему.

— И еще — то что я хотел с вами особо обсудить, Государь, — и по тому как изменился тон Гурко Георгий сообразил что самое неприятное министр по обыкновению оставил напоследок.

Прошу ознакомится…

Так, указ о повышении денежного и полевого довольствия штабс-и обер- офицеров и генералов на десять процентов с первого января 1890 года. А в чем вопрос? Хотя…

— А почему же не поименованы солдаты и унтер-офицерский состав? — поднял он глаза на Гурко.

То горько вздохнул, покачал головой.

— Об этом мы даже не мечтаем, Ваше Величество! Верно — была мысль поднять жалование рядовым до рубля в месяц, а унтерам добавить по три в пехоте и по пять в кавалерии и артиллерии. Но… — он покачал головой. Даже на этот обрезанный — печальная ухмылка — указ как сообщил мне господин Вышнеградский, денег в казне не имеется. А между тем, — печально произнес министр, — наш офицер получает меньше австро-венгерского. А у австрияков — самая бедная армия в Европе.

«Разве?» — промелькнуло у Георгия. Он считал вообще то что французская — господин посол Тушар на его памяти несколько раз говорил что участь французского офицера — «Честь и бедность». Или в том дело, что бедность для французов с их идеалами рантье и Растиньяка — не то что для русских или немцев?

— Но Иван Алексеевич знай твердит — казна сводит бюджет с дефицитом, уже и так долгами обременены… Морская кораблестроительная программа опять же… — в последних словах прозвучало неприкрытое раздражение: сейчас того и гляди разразится очередной бой между сухопутной армией и флотом за казенную копейку.

— А всего сколько требуется денег? — осведомился Георгий.

— Порядка десяти миллионов рублей, — обреченно сообщил министр. Каждый год.

— А если добавить еще и солдат?

— Еще примерно столько же… — глубокая печаль так и исходила от Гурко.

Вот что… — сообщил немного подумав Георгий. Подготовьте уже окончательный вариант с подробной финансовой росписью. Деньги я найду.

— И еще Иосиф Владимирович… — решился Георгий. Я хочу дать вам важное, хотя возможно и неприятное поручение.

Вам следует старательно проверить армию вообще и сослуживцев подчиненных генерала Драгомирова. И всех как говорят «минотавров» и единомышленников сего господина определить в отставку или на должности с командование не связанные, — не допускающим возражения тоном сообщил царь.

— Не слишком ли категорично выходит? — осведомился Гурко. («Не удивился, кажется, и вопросов о причинах не задал… Странно, однако!»)

Я догадываюсь, — продолжил министр, — что причиной вашего решения — тень Скобелева: Бог ему судья за его недоброе намерение.

(«Так он знал?!» — кольнуло в сердце. И много еще таких — знавших?»)

— Но среди единомышленников и учеников господина бывшего начальника округа, — продолжил генерал, — немало дельных офицеров. Я положим готов исполнять вашу волю с полным старанием — но не пострадает ли служба??

Георгий ответил не сразу. Мог бы просто приказать — но ведь болеет старик за дело — и не хочет чтобы непричастные пострадали.

— Скобелев… — как бы в раздумье произнес царь. Нет — это не то Иосиф Владимирович. Они — люди несравнимые. Скобелев как бы то ни было принес огромную пользу России (возможно поэтому Бог избавил его от виселицы по обвинению в заговоре и позволил умереть, не причинив вреда — про себя добавил он.) Все дело в том, что Скобелевы может и плохи в дни мира, но хороши на войне. А вот Драгомировы… Драгомировы — нигде. Я могу простить несогласие со мной и даже неподчинение какому-то из приказов — и видя как удивленно поднялись брови министра, добавил:

— Хотя проверять последнее никому бы не посоветовал. Ну разве что результатом неподчинения будет успех в битве… Тогда может и не похвалю но точно не накажу.

Но двух царей в России быть не может — и даже царьки мелкие тут без нужды. Ну а кроме того — он усмехнулся — где-где но в России военный несовместим с политикой. Кто хочет заниматься политикой — пусть для начала подаст в отставку!

Гурко весь обратился во внимание — кажется, оборот который приняла обычная деловая беседа царя с министром, его изрядно удивил. Не знал Георгий с кем имеет дело — счел бы что тот несколько оробел.

— Скобелев, — продолжил император — любил войну больше власти — и видит Бог — войну для ему подобных я найду — точнее судьба найдет, — не без печали уточнил он. А вот таким как господин Драгомиров власть нужна сама по себе — власть в округе или губернии или… еще где повыше. Даже не ради чего-то — как какому-нибудь… Буланже. Просто ради нее самой — как идол язычнику. Но только власть в России не делится — ни по губерниям ни по уездам ни…

Ладно — это все гиль! Действуйте как сочтете нужным — но под вашу ответственность. Если сочтете, что человек полезен — пусть служит.

— От губернаторства вы тоже намерены генерал-полковника отстранить? — осторожно осведомился Гурко.

«Не иначе у тебя Иосиф Владимирович есть кто-то на его место? Погоди — хорошего понемножку…»

— Пусть пока посидит — кресло не протрет… Потом — сниму. Впрочем, посмотрим на его поведение — иногда за ум брались записные смутьяны а не то что… генералы.

И не затягивайте с указом по жалованию…

…Я убежден — нам надо проголосовать по совести, — цедил Павлов. Ну если нас уволят так тому и быть. Но вот что-то я сомневаюсь… Не очень я верю в эту затею нашего монарха с иноземным профессорами.

— Тем более если история станет известной в Европе — то уверен общественное мнение — и в научных кругах особенно будет на нашей стороне, — продолжил Ковалевский. Не все — ох не все захотят занять места жертв произвола! Даже, — ироническая ухмылка исказила породистое лицо профессора общего и государственного права, — даже за наше и в самом деле немалое жалование.

— Тем более если мы напишем открытое письмо к коллегам… — поддержал его Пржевальский.

— Господа, господа! — воскликнул вскакивая Склифасовский, в котором видать ожил военный врач. — Вы несете какую-то опасную бессмыслицу! Мало нам заговорщиков с бомбами — теперь вы теперь хотите устроить заговор с письмами? Вы о себе не думаете — так о других бы побеспокоились!

— Вот именно! — бросил Сомов с кафедры прикладной математики. Вам то что Максим Максимович — вы и без жалования обойдетесь — у вас имение родовое. Уедете — будете рыбу удить. А у меня пятеро детей и жена больная… И зять — муж старшенькой — еле-еле не вдолговой тюрьме!

— И вы между прочим напрасно думаете что за границей всенепременно станут на нашу сторону! — вдруг произнес профессор Алексеев. Когда выяснится подоплека дела — что наша профессура пострадала ибо не хотел видеть в своих рядах прославленного в Европе математика… Европейцы чего доброго обзовут нас «медвежьим университетом» и скажут что лично готовы подарить столь прогрессивному царю плетей чтобы нас ими воспитывать! Поверье мне — я почти два года провел в Геттингене в командировке.

— А - так вы боитесь что Он пришлет казаков и нас всех перепорют?? — ядовито усмехнулся Ковалевский. — Бросьте — не те времена…

— Сразу видно что вас не пороли! — выкрикнул в ответ с места приват-доцент Филиппов.

. А я вот знаете ли был сечён в отроческие годы — в бурсе — да-с! И уверяю вас — сие не так смешно как вам, молодой человек, кажется!! - кончик седой бородки ученого мужа задрожал от возмущения.

— Господа! — проворчал профессор Янжул. Вы не знаете всех обстоятельств дела. Я по старой памяти накоротко переговорил с господином Танеевым: я все-таки одно время был в попечительском совете консерватории. И он обмолвился, что назначить Софью Васильевну государь обещал своей невесте — мадемуазель Орлеанской.

— Неслыханно!! — воскликнул кто-то.

— Так вот в чем дело! — протянул Жуковский, огорченно качая головой. А я признаться уже подумал что верховная власть и в самом деле озабочена делами нашего образования…